Из-за спины Ченга вышел сухенький пожилой человечек в гражданской одежде и с небольшим чемоданом в руках. Он осторожно потрогал ручку двери, провёл длинными высохшими пальцами по замочному узлу. Постоял в задумчивости несколько секунд и открыл чемодан, держа его на весу одной рукой.

– Помоги!

– Обойдусь, – глухо сказал Даймон полицейскому, по приказу Сколонни протянувшему руки, чтобы поддержать чемодан.

– Ладно, оставь его в покое… Так вот я о Греге. У него самого объявились интересные друзья. Один из них – некто Самерс. Откуда-то с юга. Тёмная личность. Зато другой мне известен. Тони Мольнер по кличке Шакал. Думаю, Григ ещё пожалеет о знакомстве с ним. Так вот Хениг связан с Грегом через Шакала. А он по малому не играет… Готово?

Дверь, от которой отступил Даймон, легко открылась. Сколонни вперёд головой шагнул в её проём.

В пустой прихожей висела одежда, по полу разбросаны башмаки. За дверью, ведущей в комнаты, раздавались глухие удары и возмущённые возгласы.

– Быстро! – самому себе и сопровождающим сказал Сколонни.

Они пересекли прохожую и, не таясь, вломились в другую дверь. Сразу за ней шли вправо и вниз ступени, так что с высоты полутора метров можно было охватить взглядом всю, довольно просторную лабораторию Хенига.

Дальний простенок занимала мощная вычислительная машина. Ченг её узнал по товарному знаку фирмы «Темпо». Пульт, рассчитанный на трёх операторов, вынесен к центру лаборатории. Стену справа стояли закрытые шкафы. Пульт ярко освещался льющимся с потолка светом, из-за которого остальной интерьер лаборатории скрадывался, так же как и человек, вопящий и бьющий чем-то тяжёлым в стену. Он бил, видны были только искры.

– Убийца!.. – наконец, можно было разобрать, что кричал человек. – Мазохист!.. Идиот!..

– Так, – стоя на верхней площадке лестницы и спокойно прикуривая, сказал Сколонни, – мы, думаю, пришли вовремя. Здесь дело близится к какой-то развязке.

– Хениг! – донеслось из репродуктора, установленного на пульте. – Что у тебя случилось?

– Грег, – определил Сколонни и предостерегающе поднял вверх палец.

– Хениг, чёрт тебя возьми! Что у тебя?

Человек, колотивший в стену, появился из светотени, подошёл к пульту, снял трубку телефонного аппарата.

– Он замуровал себя, тупица!

– Ну и пусть там сдыхает.

– Мы быстрее сдохнем. Он сегодня объявит обо всё полиции… Всем и всё! Ты, понимаешь?

– Не паникуй! Мы сейчас будем у тебя.

– Пора! – Сколонни подался вниз, и прежде чем Хениг понял, что происходит, на его руках щёлкнули наручники. – Наряд полиции! Срочно! – тут же распорядился Сколонни, как только Хениг с равнодушным видом обречённого осел на стуле. – Капрал, встретишь наших парней! Сюда пускать всех, а выпускать только по моему разрешению. Машины уберите, чтобы не привлекать внимания… Ты, Рэн, сядешь под лестницей, а я… – Он крутнулся, схватил свободный стул, поставил его рядом с Хенигом и сел. – Я тут! Чтобы видели. А ты, Рэн, присматривай, как они себя вести будут.

Ченг не первый раз видел Сколонни в действии, и его всегда восхищало взрывное преображение шефа полиции, любившего самому поучаствовать в деле.

– Что ты им инкриминируешь? – спросил он, занимая указанное место. – Я же высказал только подозрение.

– О! Не беспокойся. Хениг до их прихода многое расскажет. Давай, Хениг, выкладывай, что здесь произошло?

– Он перешёл на автономное существование… – невнятно проговорил Хениг.

– Кто?.. Ну, Хениг!

– Денис… Денис Кремицкий.

– Ага!.. Рассказывай всё! В твоих интересах.

– А, – Хениг вяло пошевелил пальцами. – Всё одно…

Счастье Дениса Кремицкого, сопутствующее ему, казалось, всю жизнь, оборвалось в одночасье мартовским солнечным утром. Его вызвал Крюгер, глава, как он себя называл, фирмы, хотя являлся менеджером, и, волозя дрожащими руками по полировке стола и, жуя каждое слово, сказал:

– Ты, Дэн, можешь называть меня свиньёй или придумай что-нибудь покрепче, но ты нам не нужен… Потому что всё это, – Крюгер повёл взглядом по стенам кабинета, – с завтрашнего дня закрывается… Фирма продана…

– Но… А… – Денис ещё не понимал и не предполагал глубины пропасти, на обламывающимся под ним краю которой он очутился. – Разве новому хозяину…

– Он увольняет всех… Всех!

– Но… – у Дениса перехватило дыхание, он не знал что сказать.

Он не знал, что сказать Зое, со дня на день готовой родить их седьмого ребёнка – счастливое число, как он всегда считал.

Дети рождались с интервалом год-полтора. И все они хотели есть, их надо одевать и учить. Всё это ему позволяла работа, лучшая в мире работа, прекрасная работа…

Совсем недавно, когда у них с Зоей появилась Мэри, их пятая по счёту любимица, местные газеты шумно отметили «успех» самой-самой семьи Сарматы. Самой молодой – в среднем восемь с половиной лет каждому её члену. Самой дружной, самой счастливой.. Самой… Самой…

Теперь после года безработицы, у него кроме Зои и детей ничего не осталось, и его семья стала самой бедной. Но об этом газеты уже не писали.

Зоя, на которую ещё год назад оглядывались не только мужчины, но и женщины, чтобы отметить ревнивым и необъективным взглядом её фигуру, стать и красоту лица, превратилась в сухую тень, а сам он стал похож на бездомную собаку, неоднократно битую и озлобленную; у детей же лишь светились голодные глаза.

За год он так и не привык к своему падению, к тому, что узнал, прочувствовал и вынес. Человеческий род предстал перед ним хищником со всегда пустым желудком и умеющим только кусать, отгрызать, проглатывать. Была бы жертва.

Денис и его семья стали жертвой…

День у него проходил в поисках работы. Но таких как он в тот год, поджарых и алчущих волков, оказалось много, слишком много. И каждый норовил урвать себе именно то, к чему стремился Денис. Экологическая и демографическая ниша, в которой ему угораздило родиться и продлить себя в детях, переполнилась, засорилась, загнила.

И, наконец, он не выдержал. Наступил день, когда его каждый истощённый нерв знал – это конец…

Это конец! Он не думал, не анализировал, для этого не осталось ни сил, ни желания, а просто знал, что пройдёт ещё минута, час, день и его не станет. Не имело значения, каким образом это случиться. Но так оно и будет: он упадёт, утонет, повесится, его собьёт автомобиль, на него сверху свалится что-то тяжёлое, у него, в конце концов, не выдержит сердце… Он уже, как будто находился на пути туда, куда нет проверенной дороги, и он шёл наугад.

И едва ли он понимал что-либо, когда к нему подошли двое просто одетых незнакомых мужчин, спросили, кто он такой, хотя, наверное, знали о нём всё, и… предложили работу. Вероятно, он бессознательно согласился и на работу и на то, чтобы сесть с ними в машину.

По-настоящему смысл происходящего стал до него доходить в уютной комнате со скромной обстановкой, но картина неизвестного Денису художника в богатой раме, поразила мастерством исполнения и эмоциональным зарядом, исходящим от неё, казалось, осязаемыми волнами.

Недаром, наверное, его посадили в кресло напротив картины. Его взгляд долго блуждал по её деталям. Наконец, он отчётливо увидел людей, их было трое, сидящих под картиной.

– Вы меня слышите? – спрашивал его, и, возможно, не в первый раз, один из незнакомцев; на его широких плечах плотно и надёжно покоилась чуть приплюснутая голова, в глазах застыл холод.

– Да, – пошевелился в кресле Денис и спрятал грязные руки между коленями; приготовился в более удобной позе к разговору, а он сулил надежду к перемене. – Я вполне…

– Мы предлагаем Вам работу…

– Я согласен!

– Не торопитесь! Характер её не совсем… как бы это сказать понятнее… не совсем обычен. Это даже не работа, а предоставление Вам… э-э… нового бытия.

Денис горько усмехнулся, вспомнив своё недавнее состояние и готовность перейти в «новое бытие». Они предлагают ему всё-таки работу, значит предстоящее «новое бытие» не совсем то, к которому он приноравливался. А потому…