Хантер поднялся на ноги. Когда он сжал руку Ноя, вспышки их жизни взорвали его разум.
— Ты хороший друг… на самом деле хороший друг. Знаю, что ты смирился с этим. Когда мы с тобой разговаривали в прошлом месяце, в одном из наших последних разговоров ты сказал, что особо не переживаешь по этому поводу. Должно быть потому, что это должно было произойти в любом случае. Но я зол, Ной. Чертовски зол… У меня было слишком много времени, чтобы подумать об этом, и я уверен, что, если бы некоторые вещи не произошли, например, то дерьмо в тюрьме из-за ублюдка Доуэри, из-за которого твой приговор был продлен, ты бы не оказался в этой лодке прямо сейчас. Да, я знаю, что ты слишком много пил. Знаю, что ты поставил себя в такое положение сам. Но ты все еще не заслуживаешь этого дерьма.
Вытащив свой телефон, он порылся в своей музыкальной библиотеке.
— Вот! Помнишь, как мы часто слушали это? Послушай, — он включил «Rockstar» «Никелбэк». — Вот это было время, чувак… Вот это было время… Мы знали слова этой песни наизусть. Сидели, пили пиво, смеялись, курили, говорили о наших планах, о том, что хотим сделать… Пару раз мы даже обсуждали возможность создания совместного бизнеса. Это то, что мне нравилось в тебе. Ты был беден, как и я. Мы поднимали свои задницы и делали дела. Мы многого добились. Мы отказывались быть без гроша в кармане слишком долго, и мы не оправдывались. Мы просто делали то, что должны были делать. Угадай, что? Я работаю охранником в казино. Забавно, не правда ли? Еще я готовлюсь снова начать боксировать… у тех же людей. Почему бы и не надрать кому-нибудь задницу за деньги, верно? Работа мечты. Это то, что ты всегда говорил… — Хантер сморгнул свои эмоции. — Жизнь слишком коротка, и мы можем не успеть сделать все, что мы хотим.
Он посмотрел на своего друга, его рука теперь лежала на плече Ноя.
Это не может закончиться вот так… Я должен что-то сделать… Должен дать ему понять, что сделаю все правильно…
Хантер наклонился к Ною, зная, что это будет последний раз, когда он разговаривает с ним живым. Он лишь надеялся, что его лучший друг все еще слышит и понимает его.
— Брат, — зашептал он ему на ухо, — продержись еще немного. Я чувствую… чувствую, что ты все еще здесь ради нас. Нита, это моя девушка, сегодня сказала мне кое-что, что я не был в настроении слушать, но я надеюсь, что это правда. Она сказала: «Там, куда направляется Ной, нет ни тюрем, ни болезней, ни страданий, ни боли». Я надеюсь, что там, куда ты идешь, будут только канареечно-желтые «Тандерберды» и темно-синие «Мустанги». Я присмотрю за Олив, хорошо? Я обещаю присматривать за ней, Ной. Я присмотрю также за твоей мамой и Кайли. Это то, что делают братья… и я не подведу тебя.
Хантер снова выпрямился на стуле, минуты летели незаметно. Песня за песней играла на его телефоне — он потерял им счет. Он хотел курить, но отказывался двигаться. Он стоял на посту. Примерно через час из сонного оцепенения его вывел яркий свет и приглушенные голоса. Медсестра суетилась возле Ноя, и один из аппаратов издавал странный шум. Она что-то прошептала ему, но он не расслышал ее слов.
— Он умер? — спросил он дрожащим голосом, в котором слышалась паника.
Выражение лица медсестры было доброжелательным и сочувствующим.
— Его сердце остановилось около тридцати семи секунд назад.
Хантер рванулся вверх по лестнице и начал стучать в двери спален.
— Спускайтесь! Давайте, просыпайтесь! Вставайте! Спускайтесь вниз! — вернувшись обратно в гостиную, он увидел, что Кайли уже проснулась, ее волосы были растрепаны, а на лице отразилось замешательство. — Ной умер.
Он вернулся в маленькую комнату к своему другу. Медсестра, разговаривающая по телефону, уже накрыла его простынею. В комнату влетели Олив, его мать и Кайли, и вскоре помещение заполнилось истерическим плачем. Хантер стоял, скрестив руками, когда мимо него протиснулась Кайли, едва не сбив его с ног, чтобы добраться до Ноя.
— Нет! Нет! Нееееет… — кричала, плача, она, прижавшись к нему, разваливаясь на части.
Олив выглядела не лучше, присоединившись к ней и терзая тело Ноя в своем безумном горе. На матери Ноя была длинная голубая ночная рубашка. Она качала головой, и слезы текли по ее щекам. Хантер взял свой мобильный телефон и включил «Not Afraid» Эминема.
— Он хотел, чтобы эта песня играла на его похоронах. Он говорил мне.
Схватив Олив с кровати, он обнял ее, и она обняла его в ответ так крепко, что Хантер был потрясен тем, насколько сильно ее горе. Это лишило его дыхания. Погладив ее по голове, он посмотрел на Ноя. Мертвого.
— Ной, ты показал всем, как это делается. Ты не боялся. Ты не был слабаком в этой жизни, за исключением того момента, когда ты боялся, что Олив перестанет верить в тебя, — сделав паузу, он поцеловал Олив в щеки, улыбаясь в ее большие голубые глаза. — Я не ее отец, Ной. Я никому не отец, но теперь я уважаю твой страх. Я понимаю его, независимо от того, правильный он или нет. Я понимаю страх разочаровать того, кто зависит от тебя, того, кого ты любишь. Она была твоим криптонитом, — Олив зарыдала сильнее. — Ты был одним из самых храбрых мужчин,
которых я когда-либо знал… — голос Хантера дрожал, а щеки покрылись влагой. — Ты посмотрел смерти в лицо и сказал: «Да пошла ты», — он поднял в воздух средний палец. — Увидимся однажды на другой стороне, боец…
***
Хантер выглядел великолепно в своем темном костюме. Его волосы были подстрижены в стиле «Цезарь», а борода идеально уложена. Во время службы он рассказал историю о себе и Ное, заставившую весь зал расхохотаться. В ней фигурировали пейнтбольный пистолет и банан, и она определенно помогла облегчить мрачное настроение. Он нес гроб вместе с пятью другими сильными мужчинами, являвшимися друзьями и семьей Ноя, и, казалось, неплохо держался, несмотря на серьезность ситуации и тучу депрессии, нависшую над ними.
Теперь же его нигде не было видно.
Где он? Возможно, вышел покурить?
Нита стояла внутри переполненной церкви, откуда, похоже, еще никто не собирался уходить.
Похороны закончились. Белый министр с легким южным акцентом в голосе произнес речь, люди вспоминали добрыми дела Ноя, и, как ни странно, явилась даже банда мотоциклистов, чтобы засвидетельствовать ему свое уважение. Очевидно, у Ноя было много связей. Он, вероятно, знал весь Детройт. Шепотом шутили о шикарных женщинах, пришедших на его похороны. Да, дамы любили Ноя, присутствовала даже парочка черных.
Грустно улыбнувшись, Нита стала рассматривать фотоколлаж, посвященный жизнеописанию Ноя.
Коллаж начинался с фотографий, на которых Ной был младенцем, затем шли те, на которых он был симпатичным маленьким мальчиком, долговязым подростком, а затем и мужчиной. Некоторые фотографии были сделаны в тюрьме. Чем старше он становился, тем больше света уходило из его глаз. Странно, как она это заметила. Возможно, я искала это? Возможно, я боюсь, что то же самое случится с Хантером… На нескольких фотографиях она действительно заметила Хантера. На одной из них им было около пятнадцати, оба худые и высокие с детскими лицами. В их глазах светилось озорство.
Сквозь толпу Нита прошла к Олив, стоявшей с Тишей и другими девушками из их старой школы. Во время похорон она сорвалась. На самом деле в какой-то момент Ните пришлось вывести ее из зала и крепко держать, но сейчас она казалась намного спокойнее.
— Олив, тебе что-нибудь нужно, детка? — спросила она.
— Нет, я в порядке, мисс Нита. Спасибо.
Похлопав девушку по плечу, она продолжила пробираться сквозь толпу, двигаясь к окну. Она выглянула на стоянку. Некоторые люди уезжали после долгого дня, другие разговаривали и обнимали друг друга на прощание. Я до сих пор не вижу Хантера. Она подумала о том, чтобы написать ему сообщение, но решила, что ему, вероятно, хотелось побыть наедине. Одиночество было его фишкой, особенно в последнее время. Он немного отстранился, но она все понимала. Ему было больно. Этим утром, когда они занимались любовью, он не смотрел на нее. Он разбудил ее этим своим первым жестким толчком, тем, от которого у нее всегда перехватывало дыхание. Мужчина ухитрился взобраться на нее, не разбудив, и, уткнувшись лицом в просвет между ее плечом и шеей, медленно и глубоко входил в нее, прежде чем тихо кончить…
