Но в феврале 2009 года я был одержим экономикой, а не политикой. Поэтому стоит обратить внимание на важную информацию, которую я упустил из истории Чарли Криста: За несколько минут до того, как я вышел на сцену, чтобы обнять его, мне позвонил Рам и сообщил, что закон о восстановлении экономики только что прошел через Сенат, что гарантирует его окончательное прохождение через Конгресс.
То, как мы этого добились, нельзя считать образцом нового бренда политики, который я обещал на предвыборной кампании. Это была старая школа. После того, как голосование в Палате представителей показало, что двухпартийный законопроект не может быть принят, мы сосредоточились на обеспечении 61 голоса в Сенате — 61, потому что ни один сенатор-республиканец не мог позволить себе быть причисленным к единственному голосу, который перевесит законопроект Обамы. В радиоактивной атмосфере, которую создал Макконнелл, единственными республиканцами, готовыми даже рассмотреть возможность нашей поддержки, были трое самоопределившихся умеренных из штатов, в которых я одержал уверенную победу: Сьюзан Коллинз и Олимпия Сноу из штата Мэн и Арлен Спектер из Пенсильвании. Эти трое, а также сенатор Бен Нельсон из Небраски — неофициальный представитель полудюжины демократов из консервативных штатов, чьим приоритетом по каждому спорному вопросу было позиционировать себя где-нибудь, где угодно, справа от Гарри Рида и Нэнси Пелоси, тем самым завоевывая ценный ярлык "центриста" у вашингтонских экспертов — стали привратниками, через которых должен был пройти Закон о восстановлении. И никто из этих четырех сенаторов не стеснялся взимать высокую плату.
Спектер, который уже боролся с двумя приступами рака, настаивал на том, чтобы 10 миллиардов долларов из Закона о восстановлении были направлены в Национальные институты здравоохранения. Коллинз требовала, чтобы законопроект был лишен долларов на строительство школ и включал "заплатку AMT" — налоговое положение, которое не позволяло американцам из высшего среднего класса платить более высокие налоги. Нельсон хотел получить дополнительные деньги на Медикейд для сельских штатов. Даже когда их приоритеты добавляли миллиарды, группа настаивала на том, что общий законопроект должен быть меньше 800 миллиардов долларов, потому что любая цифра выше этой просто казалась "слишком большой".
Насколько мы могли судить, во всем этом не было никакой экономической логики, только политическое позиционирование и классическая игра политиков, которые знали, что у них есть рычаги давления. Но эта истина осталась практически незамеченной; насколько было известно вашингтонскому пресс-корпусу, сам факт того, что четыре сенатора работали "двухпартийно", означал соломонову мудрость и разум. Тем временем либеральные демократы, особенно в Палате представителей, были в ярости от того, что я позволил "банде четырех" фактически определить окончательное содержание законопроекта. Некоторые доходили до того, что предлагали мне устроить штурм против Сноу, Коллинза, Спектера и Нельсона в их родных штатах, пока они не откажутся от своих требований "выкупа". Я сказал им, что этого не произойдет, рассчитав (с согласия Джо, Рама, Фила, Гарри и Нэнси), что тактика силового давления, скорее всего, приведет к обратному результату, а также закроет дверь для получения сотрудничества квартета по любому другому законопроекту, который я мог бы попытаться принять в будущем.
В любом случае, время шло; или, как позже описал это Экс, дом горел, а у этих четырех сенаторов был единственный пожарный шланг. После недели переговоров (и множества уговоров, приставаний и рукопожатий со стороны меня, Рама и особенно Джо) соглашение было достигнуто. Банда четырех" в основном получила то, что хотела. Взамен мы получили их голоса, сохранив почти 90 процентов мер по стимулированию экономики, которые мы первоначально предлагали. За исключением голосов Коллинза, Сноу и Спектера, измененный 1073-страничный законопроект прошел и в Палате представителей, и в Сенате строго по партийным линиям. И менее чем через месяц после моего вступления в должность Закон о восстановлении и реинвестировании в США был готов к тому, чтобы я подписал его в качестве закона.
Церемония подписания состоялась перед небольшой толпой в Денверском музее природы и науки. Мы попросили генерального директора принадлежащей сотрудникам компании по производству солнечной энергии представить меня; и когда я слушал, как он описывал, что Закон о восстановлении означает для его бизнеса — предотвращение увольнений, новые работники, которых он наймет, зеленая экономика, которую он надеется развивать, — я изо всех сил старался насладиться моментом.
По любым общепринятым меркам, я собирался подписать историческое законодательство: усилия по восстановлению экономики, сравнимые по масштабам с "Новым курсом" Рузвельта. Пакет стимулирующих мер не просто увеличит совокупный спрос. Он помог бы миллионам пережить экономический шторм, продлив страхование по безработице для безработных, продовольственную помощь для голодных и медицинское обслуживание для тех, чья жизнь была разрушена; предоставил бы самое широкое единовременное сокращение налогов для семей среднего класса и малоимущих работников со времен Рейгана; и обеспечил бы инфраструктуру и транспортные системы страны самым большим вливанием новых расходов со времен администрации Эйзенхауэра.
Это еще не все. Не ослабляя нашего внимания к краткосрочному стимулированию и созданию рабочих мест, Закон о восстановлении также внесет значительный аванс в обязательства по модернизации экономики, взятые мной в ходе предвыборной кампании. Он обещал преобразовать энергетический сектор с беспрецедентными инвестициями в развитие чистой энергии и программы повышения эффективности. Он будет финансировать одну из крупнейших и наиболее амбициозных программ реформы образования за последнее поколение. Он ускорит переход к электронным медицинским картам, которые способны революционизировать американскую систему здравоохранения; и расширит широкополосный доступ к учебным заведениям и сельским районам, которые ранее были отрезаны от информационной супермагистрали.
Любой из этих пунктов, если бы он был принят как отдельный законопроект, мог бы считаться крупным достижением президентской администрации. Взятые вместе, они могут представлять собой успешную работу всего первого срока.
И все же, после того, как я осмотрел солнечные батареи на крыше музея, поднялся на трибуну и поблагодарил вице-президента и мою команду за то, что они сделали все это под огромным давлением; после того, как я выразил свою признательность тем членам Конгресса, которые помогли довести законопроект до финишной черты; после того, как я использовал свои многочисленные ручки для подписания закона о восстановлении, пожал всем руки и дал несколько интервью — после всего этого, когда я наконец оказался один в задней части "Зверя", главной эмоцией, которую я испытал, был не триумф, а глубокое облегчение.
Или, точнее, облегчение с большой дозой предчувствия.
Если это правда, что за месяц мы выполнили работу за несколько лет, то так же быстро мы растратили политический капитал за несколько лет. Трудно отрицать, например, что Макконнелл и Бонер нанесли нам поражение в информационном плане. Их беспрестанные нападки продолжали определять освещение Закона о восстановлении, пресса трубила о каждом надуманном обвинении в расточительстве и недобросовестности. Некоторые обозреватели поддержали навязываемую гопами версию о том, что я не смог наладить достаточный контакт с республиканцами при разработке законопроекта, тем самым нарушив свое обещание управлять страной на двухпартийной основе. Другие утверждали, что наше соглашение с Коллинзом, Нельсоном, Сноу и Спектером представляет собой циничную вашингтонскую торговлю лошадьми, а не "изменения, в которые мы можем верить".