"Когда это произошло?" спросил я, сканируя статью.

"Около пяти минут назад", — сказал Гиббс.

"Звонил ли Бонер, чтобы предупредить нас?" спросил я.

"Нет", — сказал Рам.

"Правильно ли я понимаю, что это дерьмо не на уровне?" сказал я, когда наша группа начала выходить на улицу к Зверю.

"Это было бы правильно, господин президент", — сказал Рам.

Сами собрания фракции не были откровенно враждебными. Бонер, Кантор и председатель Республиканской конференции Палаты представителей Майк Пенс уже были у трибуны, когда я пришел (ловко избежав частного разговора о только что проделанном ими трюке), и после краткого вступления Бонера и нескольких вежливых аплодисментов я поднялся, чтобы выступить. Это был мой первый раз на собрании республиканцев в Палате представителей, и трудно было не поразиться однообразию зала: ряд за рядом в основном белые мужчины среднего возраста, дюжина или около того женщин и, возможно, два или три латиноамериканца и азиата. Большинство сидело с каменным лицом, пока я кратко приводил доводы в пользу стимулирования экономики, ссылаясь на последние данные о крахе экономики, необходимость быстрых действий, тот факт, что наш пакет содержит сокращение налогов, которое республиканцы давно продвигали, и наше обязательство по долгосрочному сокращению дефицита после того, как кризис пройдет. Аудитория оживилась, когда я предложил слово для серии вопросов (точнее, тезисов, выдаваемых за вопросы), на все из которых я бодро отвечал, как будто мои ответы имели значение.

"Господин президент, почему этот законопроект ничего не делает со всеми теми законами, принятыми демократами, которые заставляли банки выдавать ипотечные кредиты неквалифицированным заемщикам и были настоящей причиной финансового кризиса?". (Аплодисменты.)

"Господин президент, у меня для вас есть книга, которая показывает, что Новый курс не положил конец депрессии, а только ухудшил ситуацию. Согласны ли вы с тем, что так называемый "стимул" демократов повторяет эти ошибки и оставит море красных чернил для будущих поколений?" (Аплодисменты.)

"Господин президент, заставите ли вы Нэнси Пелоси отложить в сторону свой предвзятый законопроект и начать с действительно открытого процесса, которого требует американский народ?" (Аплодисменты, овации, несколько гудков).

В Сенате обстановка была менее натянутой. Нас с Джо пригласили сесть за стол с сорока с лишним сенаторами, многие из которых были нашими бывшими коллегами. Но суть встречи не сильно отличалась, каждый республиканец, который потрудился выступить, пел из одного и того же гимна, описывая пакет стимулирования как набитый свининой, разрушающий бюджет, "спасение особых интересов", который демократы должны отменить, если они хотят надеяться на сотрудничество.

По дороге обратно в Белый дом Рам был в апоплексии, Фил — в унынии. Я сказал им, что все в порядке, что я действительно наслаждался этим обменом мнениями.

"Как вы думаете, сколько республиканцев еще могут быть в игре?" спросил я.

Рахм пожал плечами. "Если нам повезет, то, может быть, дюжина".

Это оказалось оптимистичным. На следующий день Закон о восстановлении прошел в Палате 244 против 188 при нулевом количестве голосов республиканцев. Это был первый залп в плане борьбы, который Макконнелл, Бонер, Кантор и остальные будут применять с впечатляющей дисциплиной в течение следующих восьми лет: отказ работать со мной или членами моей администрации, независимо от обстоятельств, вопроса или последствий для страны.

Можно подумать, что для политической партии, только что потерпевшей два цикла оглушительных поражений, стратегия ГП — драчливая, тотальная обструкция — сопряжена с большими рисками. И во время настоящего кризиса она точно не была ответственной.

Но если, подобно Макконнеллу и Бонеру, вашей главной задачей было пробить себе дорогу к власти, недавняя история подсказывает, что такая стратегия имеет смысл. Несмотря на все разговоры о том, что политики должны ладить друг с другом, американские избиратели редко вознаграждают оппозицию за сотрудничество с правящей партией. В 1980-х годах демократы сохранили свою власть в Палате представителей (но не в Сенате) в течение длительного времени после избрания Рональда Рейгана и сдвига страны вправо, отчасти благодаря готовности "ответственных" республиканских лидеров помочь Конгрессу работать; Палата представителей перевернулась только после того, как GOP под руководством Гингрича превратила Конгресс в тотальную драку. Аналогичным образом, демократы не добились успеха в борьбе с контролируемым республиканцами Конгрессом, помогая принять сокращение налогов президента Буша или его план по рецептурным лекарствам; они вернули себе Палату представителей и Сенат, когда начали бросать вызов президенту и лидерам республиканцев по всем вопросам — от приватизации системы социального обеспечения до ведения войны в Ираке.

Такие уроки не прошли даром для Макконнелла и Бонера. Они понимали, что любая помощь, которую они предложат моей администрации в организации эффективного, устойчивого государственного ответа на кризис, будет только на пользу мне — и молчаливо признает несостоятельность их собственной антиправительственной, антирегулирующей риторики. С другой стороны, если бы они вели арьергардные действия, если бы они вызывали споры и бросали песок в шестеренки, у них, по крайней мере, был бы шанс активизировать свою базу и замедлить меня и демократов в то время, когда страна, несомненно, будет проявлять нетерпение.

При реализации своей стратегии лидеры республиканцев имели несколько преимуществ, начиная с характера современного освещения новостей. За время работы в Сенате и участия в предвыборной кампании я познакомился с большинством национальных политических репортеров, и в целом я считал их умными, трудолюбивыми, этичными и стремящимися к достоверности фактов. В то же время консерваторы не ошибались, считая, что по своим личным взглядам большинство репортеров, вероятно, находятся в более либеральной части политического спектра.

Казалось бы, это делает этих репортеров маловероятными соучастниками планов Макконнелла и Бонера. Но то ли из страха показаться предвзятыми, то ли потому, что конфликт продается, то ли потому, что этого требовали их редакторы, то ли потому, что это был самый простой способ уложиться в сроки двадцатичетырехчасового новостного цикла, управляемого Интернетом, их коллективный подход к освещению событий в Вашингтоне следовал удручающе предсказуемому сценарию:

Сообщите, что говорит одна сторона (включая быстрый звуковой укус).

Сообщайте о том, что говорит другая сторона (противоположный звуковой укус, чем более оскорбительный, тем лучше).

Оставьте опрос общественного мнения, чтобы выяснить, кто прав.

Со временем я и мои сотрудники настолько смирились с этим стилем освещения "он сказал / он сказал", что мы могли шутить по этому поводу. ("Сегодня на дуэльных пресс-конференциях разгорелись дебаты о форме планеты Земля, причем президент Обама, утверждающий, что Земля круглая, подвергся яростной атаке со стороны республиканцев, настаивающих на том, что Белый дом скрыл документы, доказывающие, что Земля плоская"). Однако в те первые несколько недель, когда наша команда по связям с общественностью Белого дома едва сформировалась, мы все еще могли удивляться. Не только готовностью гоповцев распространять полуправду или откровенную ложь о содержании Закона о восстановлении (например, утверждение, что мы планировали потратить миллионы на музей мафии в Лас-Вегасе, или что Нэнси Пелоси включила 30 миллионов долларов на спасение вымирающей мыши), но и готовностью прессы передавать или публиковать эти лживые заявления как прямые новости.