Во время первого визита мы с президентом затронули широкий круг вопросов — экономика и Ирак, пресс-корпус и Конгресс, при этом он никогда не отходил от своей шутливой, слегка суетливой персоны. Он дал резкие оценки нескольким иностранным лидерам, предупредил, что люди из моей собственной партии в конечном итоге доставят мне одни из самых больших головных болей, и любезно согласился провести обед со всеми ныне живущими президентами как-нибудь до инаугурации.
Я понимал, что существуют необходимые пределы откровенности президента в разговоре с его преемником — особенно с тем, кто выступал против большей части его послужного списка. Я также помнил, что при всем кажущемся хорошем настроении президента Буша, мое присутствие в кабинете, который он скоро освободит, должно вызывать сложные эмоции. Я следовал его примеру и не углублялся в политику. В основном, я просто слушал.
Лишь однажды он сказал что-то, что меня удивило. Мы говорили о финансовом кризисе и усилиях министра Полсона по разработке программы спасения банков после того, как TARP прошел через Конгресс. "Хорошая новость, Барак, — сказал он, — заключается в том, что к тому времени, когда вы вступите в должность, мы позаботимся о действительно сложных вещах за вас. Вы сможете начать с чистого листа".
На мгновение я растерялся. Я регулярно общался с Полсоном и знал, что каскадные банкротства банков и всемирная депрессия все еще были вполне реальными возможностями. Глядя на президента, я представил себе все надежды и убеждения, которые он, должно быть, нес в себе, когда впервые вошел в Овальный кабинет в качестве избранного президента, не менее ослепленный его яркостью, не менее, чем я, жаждущий изменить мир к лучшему, не менее уверенный в том, что история оценит его президентство как успешное.
"С вашей стороны потребовалось много мужества, чтобы добиться принятия TARP", — сказал я наконец. "Пойти против общественного мнения и многих людей в вашей собственной партии ради блага страны".
По крайней мере, это было правдой. Я не видел смысла говорить больше.
Дома, в Чикаго, наша жизнь резко изменилась. Внутри нашего дома все было не так уж и по-другому: по утрам мы готовили завтрак и собирали девочек в школу, отвечали на телефонные звонки и разговаривали с сотрудниками. Но стоило любому из нас выйти за порог дома, как перед нами открывался новый мир. На углу, за недавно возведенными бетонными барьерами, расположились съемочные группы. На крышах домов дежурили контрснайперы Секретной службы, одетые в черное. Посещение дома Марти и Аниты, расположенного всего в нескольких кварталах, стало серьезным мероприятием; о походе в мой старый спортзал теперь не могло быть и речи. Поехав в центр города в наш временный переходный офис, я понял, что пустые дороги, которые Малия заметила в ночь выборов, стали новой нормой. Все мои входы и выходы из зданий происходили через погрузочные площадки и служебные лифты, очищенные от всех, кроме нескольких охранников. Казалось, что я теперь живу в своем собственном переносном, вечном городе-призраке.
После обеда я занимался формированием правительства. Новая администрация приносит меньше текучести кадров, чем многие себе представляют: Из более чем трех миллионов человек, гражданских и военных, работающих в федеральном правительстве, только несколько тысяч являются так называемыми политическими назначенцами, служащими на благо президента. Из них он или она имеет регулярный, значимый контакт с менее чем сотней высокопоставленных чиновников и личных помощников. Будучи президентом, я смогу сформулировать видение и определить направление развития страны, способствовать формированию здоровой организационной культуры и установить четкие границы ответственности и меры подотчетности. Я был бы тем, кто принимал окончательные решения по вопросам, которые попадали в поле моего зрения, и объяснял эти решения всей стране. Но чтобы сделать все это, я буду зависеть от горстки людей, которые будут моими глазами, ушами, руками и ногами — тех, кто станет моими менеджерами, исполнителями, координаторами, аналитиками, организаторами, руководителями команд, усилителями, примирителями, решателями проблем, ловцами зеницы ока, честными посредниками, зондами, конструктивными критиками и верными солдатами.
Поэтому было очень важно правильно провести эти ранние назначения, начиная с человека, который мог бы стать моим начальником штаба. К сожалению, первоначальный ответ моего кандидата номер один на эту должность был менее чем восторженным.
"Ни хрена подобного".
Это был Рахм Эмануэль, бывший специалист по сбору средств Ричарда М. Дейли и грозный ребенок в администрации Клинтона, а теперь конгрессмен от Норт-Сайда Чикаго и организатор демократической волны 2006 года, которая вернула Палату представителей. Невысокий, подтянутый, смуглый красавец, очень амбициозный и маниакально целеустремленный, Рам был умнее большинства своих коллег в Конгрессе и не умел этого скрывать. Он также был веселым, чувствительным, беспокойным, преданным и, как известно, сквернословом: На благотворительном банкете в его честь несколькими годами ранее я объяснил, что из-за потери среднего пальца Рама при нарезке мяса, когда он был подростком, он стал практически немым.
"Послушайте, для меня большая честь, что вы спрашиваете", — сказал мне Рам, когда я связался с ним за месяц до выборов. "Я сделаю все, что вам нужно, чтобы помочь. Но я счастлив там, где я есть. Моя жена и дети счастливы. И я слишком много знаю, чтобы поверить в это дерьмо о дружественном к семье Белом доме. В любом случае, я уверен, что вы сможете найти кандидатов получше меня".
Я не мог спорить с Рамом о трудностях, связанных с принятием моего предложения. В современном Белом доме руководитель аппарата — это ежедневный квотербек, конец воронки, через которую сначала должен был пройти каждый вопрос, стоящий перед президентом. Мало кто в правительстве (включая президента) работает дольше или под более неослабевающим давлением.
Но Рам ошибался в том, что у меня был лучший выбор. После двух изнурительных лет кампании Плауфф уже сообщил мне, что изначально не будет работать в администрации, отчасти потому, что его жена, Оливия, родила ребенка всего через три дня после выборов. И мой руководитель аппарата в Сенате Пит Раус, и бывший руководитель аппарата Клинтона Джон Подеста, который согласился помочь в управлении нашей переходной командой, сняли свои кандидатуры. Хотя Экс, Гиббс и Валери согласились бы занять руководящие должности в Белом доме, ни один из них не обладал тем набором навыков и опыта, который был мне необходим для работы в должности руководителя аппарата.
Рам, с другой стороны, знал политику, знал политику, знал Конгресс, знал Белый дом и знал финансовые рынки, работая на Уолл-стрит. Его наглость и нетерпение раздражали некоторых людей; как я узнал, его стремление "набрать очки на табло" иногда приводило к тому, что он не столько заботился о сути сделки, сколько о ее заключении. Но в условиях экономического кризиса, который необходимо было преодолеть, и, как я подозревал, ограниченного окна для проведения моей программы через Конгресс, контролируемый демократами, я был убежден, что его стиль "забивания свай" — это именно то, что мне нужно.
В последние дни перед выборами я измотал Рама, взывая к его эго, но также к порядочности и подлинному патриотизму, скрытому под его личиной мудреца. ("Самый большой кризис, с которым сталкивается страна за всю нашу жизнь, — кричал я на него, — и вы собираетесь сидеть в этой чертовой стороне?"). Экс и Плауфф, которые хорошо знали Рама и видели его в действии, были в восторге, когда он согласился на эту работу. Но не все мои сторонники были в таком же восторге. Разве Рахм не поддерживал Хиллари, — ворчали некоторые. Разве он не представляет ту же старую триангулирующую, посещающую Давос, работающую на Уолл-стрит, ориентированную на Вашингтон, одержимо центристскую версию Демократической партии, против которой мы боролись? Как вы можете ему доверять?
