Однако, несмотря на все их усилия, новости из-за пределов пузыря Клейна-Донилона продолжали отвлекать мое внимание. В перерывах между заседаниями я получал свежие новости о развитии рынка и перспективах принятия администрацией закона о TARP. Назвать это "законодательством" было натяжкой: Законопроект, представленный Хэнком Полсоном в Конгресс, состоял из трех страниц шаблонных формулировок, разрешающих Казначейству использовать 700 миллиардов долларов из чрезвычайного фонда для покупки проблемных активов и вообще принимать меры, которые оно сочтет необходимыми для сдерживания кризиса. Пит Раус сказал мне, что в условиях, когда пресса и общественность завывали по поводу цены, а представители обеих сторон прохода упирали на отсутствие деталей, администрация даже не была близка к тому, чтобы получить голоса, необходимые для принятия законопроекта.

Гарри Рид и спикер Палаты представителей Нэнси Пелоси подтвердили это, когда я разговаривал с ними по телефону. Оба они были непримиримыми политиками, не прочь были поиздеваться над республиканцами, чтобы укрепить свое большинство, когда появлялась такая возможность. Но, как я неоднократно убеждался в течение следующих нескольких лет, и Гарри, и Нэнси были готовы (иногда после долгого ворчания) оставить политику в стороне, когда на кону стоял жизненно важный вопрос. В вопросе TARP они искали у меня направления. Я поделился своей честной оценкой: Демократы должны были помочь в принятии этого проекта, но с некоторыми условиями, чтобы он не был просто подачкой Уолл-стрит. И, к их чести, оба лидера заявили, что им удастся перетянуть на свою сторону свои фракции и обеспечить голоса для принятия — если Буш и лидеры GOP обеспечат достаточное количество голосов республиканцев.

Я знал, что это чертовски большое "если". Непопулярное законодательство, быстро приближающиеся выборы, и ни одна из сторон не хочет давать патроны другой — казалось, это верный рецепт тупика.

Чтобы выйти из тупика, я начал всерьез обдумывать фикс, предложенный моим другом Томом Кобурном, сенатором-республиканцем из Оклахомы: чтобы мы с Маккейном выступили с совместным заявлением, призывающим Конгресс принять некую версию TARP. Если бы мы оба положили руки на окровавленный нож, рассуждал Кобурн, мы могли бы убрать политику из голосования и позволить нервному Конгрессу принять разумное решение, не зацикливаясь на его влиянии в день выборов.

Я понятия не имел, как на это отреагирует Маккейн. Это может показаться уловкой, но, зная, что если не будет принят пакет мер по спасению, мы будем смотреть на то, что может превратиться в полноценную депрессию, я решил, что стоит попробовать.

Мы с Маккейном разговаривали по телефону, когда я возвращался в отель после короткого предвыборного мероприятия. Его голос был мягким, вежливым, но осторожным. Он был открыт для возможного совместного заявления, сказал он, но обдумывал другую идею: как насчет того, чтобы мы оба приостановили свои кампании? Что если мы отложим дебаты, вернемся в Вашингтон и подождем, пока не будет принят пакет спасательных мер?

Хотя я не мог себе представить, каким образом приезд цирка президентской кампании в Вашингтон может быть полезен, меня воодушевляла очевидная заинтересованность Маккейна в том, чтобы подняться над повседневной суетой и добиться принятия законопроекта. Осторожно, чтобы не показаться пренебрежительным, я предложил — и Джон согласился — чтобы менеджеры наших кампаний разработали ряд вариантов для нашего рассмотрения, и чтобы мы снова связались друг с другом через час или два.

Это уже прогресс, подумал я и повесил трубку. Затем я набрал номер Плауффа и поручил ему позвонить Рику Дэвису, руководителю кампании Маккейна, и проследить за развитием событий. Через несколько минут я приехал в отель и застал там хмурого Плуффа, который только что поговорил с Дэвисом.

"Маккейн собирается провести пресс-конференцию, — сказал он, — объявив о своем плане приостановить кампанию и вернуться в Вашингтон".

"Что? Я говорил с ним десять минут назад".

"Да, ну… это было не на уровне. Дэвис говорит, что Маккейн даже не появится на дебатах, если в ближайшие семьдесят два часа не будет принят пакет спасательных мер. Он говорит, что Маккейн собирается публично призвать вас присоединиться к нему и приостановить предвыборную кампанию, поскольку — представьте себе — "сенатор Маккейн считает, что политика сейчас должна отойти на второй план". " Плауфф выплюнул эти слова с таким видом, будто хотел кого-то ударить.

Через несколько минут мы наблюдали, как Маккейн сделал свое заявление, его голос был озабоченным. Трудно было не почувствовать одновременно злость и разочарование. Благожелательная точка зрения заключалась в том, что Джон отреагировал из-за недоверия: Боясь, что мое предложение о совместном заявлении было попыткой переиграть его, он решил сначала переиграть меня. Менее милосердное мнение, единодушно разделяемое моими сотрудниками, заключалось в том, что отчаявшаяся кампания приступила к очередному плохо продуманному политическому трюку.

Трюк это или нет, но целый ряд вашингтонских политических инсайдеров посчитали поступок Маккейна мастерским ударом. Как только он вышел в эфир, нас завалили тревожными сообщениями консультанты-демократы и сторонники, говоря, что нам необходимо приостановить кампанию или мы рискуем уступить преимущество в момент чрезвычайной ситуации. Но и по темпераменту, и по опыту мы не были склонны следовать общепринятой мудрости. Я не только считал, что наши позы в Вашингтоне скорее уменьшат, чем увеличат шансы на принятие TARP, но я чувствовал, что финансовый кризис сделал еще более важным проведение дебатов, чтобы избиратели могли услышать непосредственно от двух мужчин, претендующих на то, чтобы вести их через неизведанные воды. Тем не менее, отказ от предложения Маккейна казался мне большой авантюрой. Когда моя команда собралась вокруг меня, я спросил, не согласен ли кто-нибудь с моей оценкой. Без колебаний все ответили "нет".

Я улыбнулся. "Тогда ладно".

Через полтора часа я провел собственную пресс-конференцию, на которой заявил, что не буду приостанавливать свою кампанию. Я отметил, что уже регулярно консультируюсь с Полсоном и лидерами Конгресса и что я готов прилететь в Вашингтон в любой момент, если потребуется. Затем я произнес фразу, которая стала доминирующей в новостях: "Президентам придется иметь дело с несколькими вещами одновременно".

Мы понятия не имели, как отреагируют избиратели, но мы все были довольны моим решением. Однако как только мы сели за стол, чтобы начать обдумывать дальнейшие шаги, Плауфф получил электронное письмо от Джоша Болтена, главы администрации Буша, с просьбой позвонить. Он выскочил из комнаты; когда он вернулся через несколько минут, его хмурый взгляд стал еще более глубоким.

"Очевидно, Маккейн попросил Буша организовать завтра в Белом доме встречу с вами, Маккейном и лидерами Конгресса, чтобы попытаться достичь соглашения по TARP. Буш должен позвонить в любую минуту и пригласить вас на праздник".

Плауфф покачал головой.

"Это абсолютная чушь", — сказал он.

Несмотря на то, что кабинет министров Белого дома не отличается большими размерами, он величественный, с богатым красным ковром, украшенным золотыми звездами, и стенами кремового цвета с бра в форме орла. На северной стороне комнаты мраморные бюсты Вашингтона и Франклина, выполненные в классическом стиле, выглядывают из уголков по обе стороны от камина. В центре комнаты стоит овальный стол из сверкающего красного дерева, окруженный двадцатью тяжелыми кожаными стульями, на спинке каждого из которых прикреплена небольшая латунная табличка, обозначающая, где должны сидеть президент, вице-президент и различные члены кабинета. Это место для трезвых размышлений, созданное для того, чтобы выдержать вес истории.