И все же они устанавливали связи. Приезжая в город с вещевым мешком или маленьким чемоданом, живя в свободной спальне или подвале какого-нибудь первого местного сторонника, они проводили месяцы, знакомясь с местом — посещали местную парикмахерскую, устанавливали карточные столы перед продуктовым магазином, выступали в Ротари-клубе. Они помогали тренировать детскую лигу, помогали местным благотворительным организациям, звонили своим мамам, чтобы узнать рецепт бананового пудинга, чтобы не прийти на вечеринку с пустыми руками. Они научились прислушиваться к местным волонтерам — большинство из них были намного старше, у них была своя работа, семьи и заботы — и научились привлекать новых. Они работали каждый день до изнеможения и боролись с приступами одиночества и страха. Месяц за месяцем они завоевывали доверие людей. Они больше не были чужаками.
Каким тонизирующим средством были эти молодые ребята из Айовы! Они наполняли меня оптимизмом, благодарностью и ощущением того, что я прошел полный круг. В них я увидел себя в двадцать пять лет, приехавшего в Чикаго, растерянного и идеалистичного. Я вспомнил драгоценные связи, которые я установил с семьями в Саут-Сайде, ошибки и маленькие победы, сообщество, которое я нашел — похожее на то, что сейчас создавали для себя наши полевые организаторы. Их опыт заставил меня вернуться к тому, почему я вообще пришел в правительство, к идее о том, что, возможно, политика может быть меньше связана с властью и позиционированием и больше — с сообществом и связями.
Наши волонтеры по всей Айове, возможно, верят в меня, подумал я про себя. Но они работали так усердно, как работали, в основном благодаря этим молодым организаторам. Так же, как эти дети, возможно, подписались на работу в кампании из-за чего-то, что я сказал или сделал, но теперь они принадлежали волонтерам. Что двигало ими, что поддерживало их, независимо от кандидата или конкретного вопроса, — это дружба и отношения, взаимная преданность и прогресс, рожденный совместными усилиями. Это и их раздражительный босс в Де-Мойне, который обещал сбрить брови, если они добьются успеха.
К июню наша кампания переломила ход событий. Благодаря стремительному росту пожертвований через Интернет, наши финансовые показатели продолжали значительно превосходить прогнозы, что позволило нам раньше времени выйти на телеканалы Айовы. Поскольку школа на лето закончилась, Мишель и девочки смогли чаще ездить со мной в дорогу. Передвижение по Айове в фургоне, их болтовня на заднем плане, когда я делал звонки; наблюдение за тем, как Реджи и Марвин побеждают Малию и Сашу в марафонских играх в UNO; ощущение нежного веса одной или другой дочери, спящей рядом со мной на ногах после обеда; и всегда обязательные остановки на мороженое — все это наполняло меня радостью, которую я переносил на свои публичные выступления.
Характер этих выступлений также изменился. Когда первоначальная новизна моей кандидатуры прошла, я обнаружил, что выступаю перед более управляемыми толпами, несколько сотен, а не тысяч, что дало мне возможность еще раз встретиться с людьми один на один и выслушать их истории. Супруги военнослужащих рассказывали о повседневных трудностях, связанных с ведением домашнего хозяйства и борьбой с ужасом перед возможными плохими новостями с фронта. Фермеры рассказали о давлении, которое заставило их уступить свою независимость крупным агропромышленным концернам. Уволенные работники рассказали мне о бесчисленных способах, которыми существующие программы по обучению работе подвели их. Владельцы малого бизнеса рассказывали о том, на какие жертвы они шли, оплачивая медицинскую страховку своих сотрудников, пока не заболел один работник и страховые взносы стали не по карману всем, включая их самих.
Под влиянием этих историй моя речь стала менее абстрактной, менее головной и более сердечной. Люди слышали, как их собственные жизни отражаются в этих историях, узнавали, что они не одиноки в своих трудностях, и с этим знанием все больше и больше людей записывались в волонтеры от моего имени. Проведение кампании в таком более розничном, человеческом масштабе также давало возможность случайных встреч, которые оживляли кампанию.
Именно это произошло, когда я посетил Гринвуд, Южная Каролина, в один из июньских дней. Хотя большую часть времени я проводил в Айове, я также регулярно посещал другие штаты, такие как Нью-Гэмпшир, Невада и Южная Каролина, чьи праймериз и собрания избирателей должны были пройти быстро. Поездка в Гринвуд стала результатом опрометчивого обещания, которое я дал влиятельному законодателю, предложившему поддержать меня, но только если я посещу ее родной город. Как выяснилось, мой визит был неудачно выбран: он пришелся на особенно тяжелую неделю, на фоне плохих результатов опросов, плохих статей в газетах, плохого настроения и плохого сна. Не помогло и то, что Гринвуд находился более чем в часе езды от ближайшего крупного аэропорта, мы ехали под проливным дождем, и когда я наконец прибыл в муниципальное здание, где должно было состояться мероприятие, внутри собралось всего двадцать человек или около того — все они были такими же влажными, как и я, от грозы.
День прошел впустую, подумал я про себя, мысленно перечисляя все другие дела, которыми я мог бы заняться. Я шел по своим делам, пожимал руки, спрашивал людей, чем они зарабатывают на жизнь, спокойно пытался рассчитать, как быстро я смогу выбраться оттуда, как вдруг услышал пронзительный голос.
"Зажигательно!"
Я и мои сотрудники были поражены, думая, что это, возможно, адепт, но, не пропустив ни одного удара, остальная часть зала ответила в унисон.
"Готов к работе!"
И снова тот же голос крикнул: "Зажигаем!". И снова группа ответила: "Готовы к работе!".
Не понимая, что происходит, я повернулся, чтобы посмотреть за спину, и мой взгляд упал на источник суматохи: чернокожую женщину средних лет, одетую так, словно она только что пришла из церкви, в цветастом платье, большой шляпе и с ухмылкой от уха до уха, включающей блестящий золотой зуб.
Ее звали Эдит Чайлдс. Помимо того, что она работала в совете округа Гринвуд и в местном отделении NAACP, а также была профессиональным частным детективом, оказалось, что она была хорошо известна именно этим призывом-откликом. Она начинала его на футбольных матчах в Гринвуде, на парадах четвертого июля, на собраниях общины или в любое другое время, когда ей взбредало в голову.
В течение следующих нескольких минут Эдит руководила комнатой, выкрикивая "Зажигай! Готовы к работе!" снова и снова, снова и снова. Сначала я был в замешательстве, но решил, что с моей стороны было бы невежливо не присоединиться. И очень скоро я начал чувствовать себя как бы воодушевленным! Я начал чувствовать, что готов идти! Я заметил, что все присутствующие на собрании вдруг тоже заулыбались, и после окончания скандирования мы уселись и в течение следующего часа говорили об обществе, стране и о том, что мы можем сделать, чтобы она стала лучше. Даже после того, как я покинул Гринвуд, в течение всего оставшегося дня, время от времени, я указывал на кого-нибудь из своих сотрудников и спрашивал: "Вы воодушевлены?". В конце концов, это стало призывным кличем кампании. И это, я полагаю, была та часть политики, которая всегда доставляла мне наибольшее удовольствие: та часть, которая не поддается диаграмме, которая не поддается планированию или анализу. То, как, когда это работает, кампания — и, следовательно, демократия — оказывается хором, а не сольным актом.
Еще один урок, который я получил от избирателей: Им было неинтересно слушать, как я повторяю общепринятую мудрость. В течение первых нескольких месяцев кампании я хотя бы подсознательно беспокоился о том, что думают вашингтонские авторитеты. Стремясь к тому, чтобы меня считали достаточно "серьезным" или "президентским", я стал скованным и застенчивым, подрывая тем самым те самые доводы, которые побудили меня участвовать в кампании. Но к лету мы вернулись к первым принципам и стали активно искать возможности бросить вызов вашингтонским правилам игры и сказать суровую правду. На собрании профсоюза учителей я выступал не только за более высокие зарплаты и большую гибкость в классе, но и за большую подотчетность — последнее вызвало оглушительную тишину, а затем шумные возгласы в зале. В Детройтском экономическом клубе я сказал руководителям автомобильных компаний, что в качестве президента я буду настаивать на повышении стандартов экономии топлива, против чего яростно выступала "большая тройка" автопроизводителей. Когда группа под названием "Айованцы за разумные приоритеты", спонсируемая известными мороженщиками Беном и Джерри, собрала десять тысяч подписей людей, обязующихся принять участие в выборах кандидата, который обещал сократить оборонный бюджет Пентагона, мне пришлось позвонить Бену или Джерри — не помню, кому именно — и сказать, что, хотя я согласен с целью и очень хочу их поддержки, я не могу в качестве президента быть скован обязательствами, которые я дал, когда дело касалось нашей национальной безопасности. (В итоге группа решила поддержать Джона Эдвардса).
