Нет. Нет. Нет.

Я вскочил с кровати, сердце бешено колотилось, и я спустился вниз, чтобы налить себе выпить. Я сидел один в темноте, потягивая водку, мои нервы звенели, мой мозг внезапно перегрузился. Оказалось, что мой самый сильный страх больше не был связан ни с неактуальностью, ни с тем, что я застряну в Сенате, ни даже с проигрышем президентской гонки.

Страх пришел от осознания того, что я могу победить.

На волне антипатии к администрации Буша и войне в Ираке демократы в ноябре выиграли практически все важные выборы, получив контроль над Палатой представителей и Сенатом. Как бы усердно мы ни работали, чтобы помочь достичь этих результатов, у меня и моей команды не было времени праздновать. Вместо этого, начиная со следующего дня после выборов, мы начали планировать возможный путь к Белому дому.

Наш специалист по опросам, Пол Харстад, просмотрел цифры и обнаружил, что я уже вхожу в первый эшелон кандидатов. Мы обсудили календарь праймериз и избирательных кампаний, понимая, что для такой начинающей кампании, как моя, все будет зависеть от победы в первых штатах, особенно в Айове. Мы проанализировали, как может выглядеть реалистичный бюджет, и как мы будем собирать сотни миллионов долларов, которые потребуются только для победы в демократической номинации. Пит и Алисса представили планы по совмещению моих обязанностей в Сенате с поездками в рамках кампании. Аксельрод написал записку, в которой изложил темы потенциальной кампании и рассказал, как, учитывая полное презрение избирателей к Вашингтону, мое послание перемен может компенсировать мой очевидный недостаток опыта.

Несмотря на то, что у них было мало времени, все выполняли свои задания тщательно и аккуратно. Особенно меня впечатлил Дэвид Плауфф. В возрасте около тридцати лет, невысокий и напряженный, с резкими чертами лица и четкими, но неформальными манерами, он бросил колледж, чтобы работать в ряде демократических кампаний, а также руководил комитетом Демократической кампании в Конгресс, прежде чем присоединиться к консалтинговой фирме Аксельрода. Однажды я сидел и слушал, как он описывал, как мы могли бы организовать низовую организационную работу по штатам, используя нашу базу волонтеров и Интернет, а позже я сказал Питу, что если мы сделаем это, то Плауфф покажется мне очевидным выбором для руководителя кампании.

"Он превосходен", — сказал Пит. "Хотя, возможно, его придется немного убедить. У него молодая семья".

Это был один из самых поразительных моментов в наших дискуссиях в том месяце: Вся команда демонстрировала амбивалентность, которая совпадала с моей собственной. Дело было не только в том, что моя кандидатура оставалась маловероятной; и Плауфф, и Аксельрод прямо сказали, что для того, чтобы я смог победить Хиллари Клинтон, "национальный бренд", нам придется вести игру, близкую к идеальной. Нет, их больше беспокоило то, что, в отличие от меня, они видели президентские кампании вблизи. Они слишком хорошо знали изнурительный характер этого предприятия. Они понимали, что это будет тяжело не только для меня и моей семьи, но и для них и их семей.

Мы бы постоянно находились в дороге. Пресса была бы беспощадна в своем внимании — "безостановочная колоноскопия", как назвал это Гиббс. Я бы почти не видел Мишель и детей в течение года, по крайней мере, двух лет, если бы нам повезло выиграть праймериз.

"Я буду честен, Барак", — сказал мне Экс после одной встречи. "Процесс может быть захватывающим, но в основном это страдание. Это как стресс-тест, ЭКГ души. И при всем вашем таланте я не знаю, как вы отреагируете. Ты тоже не знаешь. Все это настолько безумно, настолько недостойно и жестоко, что нужно быть немного патологическим, чтобы сделать то, что нужно для победы. И я просто не знаю, есть ли в тебе этот голод. Я не думаю, что вы будете несчастны, если никогда не станете президентом".

"Это правда", — сказал я.

"Я знаю, что это так", — сказал Экс. "И как человек, это сильная сторона. Но для кандидата это слабость. Возможно, вы слишком нормальны, слишком хорошо устроены, чтобы баллотироваться в президенты. И хотя политический консультант во мне думает, что было бы здорово увидеть, как ты это сделаешь, та часть меня, которая является твоим другом, надеется, что ты этого не сделаешь".

Мишель тем временем тоже разбиралась со своими чувствами. Она спокойно слушала во время встреч, время от времени задавая вопросы о расписании кампании, о том, чего от нее ждут и что это может означать для девочек. Постепенно ее сопротивление идее моего участия в выборах ослабло. Возможно, помогло то, что она услышала неприукрашенную правду о том, что собой представляет кампания, ее худшие страхи стали конкретными и конкретными, а значит, более преодолимыми. Возможно, помогли разговоры с Валери и Марти, двумя нашими самыми верными друзьями, людям, чьему мнению она безоговорочно доверяла. Или толчок, который она получила от своего брата, Крейга — человека, который преследовал свои собственные маловероятные мечты, сначала играя в профессиональный баскетбол, а затем став тренером, хотя это означало отказ от прибыльной карьеры в банковской сфере.

"Она просто боится", — сказал он мне однажды за кружкой пива. Он рассказал, как Мишель и ее мать смотрели его баскетбольные матчи в старших классах, но если счет становился хоть немного близким, они уходили и ждали в туннеле, они оба были слишком напряжены, чтобы оставаться на своих местах. "Они не хотели видеть, как я проигрываю", — говорит Крейг. "Они не хотели видеть меня обиженным или разочарованным. Мне пришлось объяснить, что это часть соревнований". Он был за то, чтобы я получил шанс стать президентом, и сказал, что планирует обсудить это со своей сестрой. "Я хочу, чтобы она увидела более широкую картину", — сказал он. "Шанс соревноваться на таком уровне — это не то, от чего можно отказаться".

Однажды в декабре, накануне нашей поездки на Гавайи, наша команда провела последнее совещание, которое должно было стать последним, прежде чем я решу, двигаться дальше или нет. Мишель терпеливо выдержала часовое обсуждение кадровых вопросов и логистики потенциального объявления, прежде чем вклиниться с важным вопросом.

"Вы сказали, что есть много других демократов, которые способны выиграть выборы и стать президентом. Вы сказали мне, что единственная причина для вас баллотироваться — это если вы можете предоставить что-то, чего не могут другие. В противном случае оно того не стоит. Верно?"

Я кивнул.

"Итак, мой вопрос: почему ты, Барак? Почему тебе нужно быть президентом?"

Мы смотрели друг на друга через стол. На мгновение показалось, что мы одни в комнате. Мысленно я вернулся к тому моменту, когда семнадцать лет назад мы впервые встретились, я пришел в ее офис с опозданием, немного влажный от дождя, Мишель поднялась из-за стола, такая милая и уверенная в себе в адвокатской блузке и юбке, и последовавший за этим легкий разговор. В ее круглых темных глазах я увидел уязвимость, которую, как я знал, она редко показывала. Уже тогда я понял, что она особенная, что мне нужно будет узнать ее, что это женщина, которую я смогу полюбить. Как мне повезло, подумал я.

"Барак?"

Я вынырнул из задумчивости. "Верно", — сказал я. "Почему я?" Я назвал несколько причин, о которых мы говорили раньше. Что я смогу зажечь новый вид политики, или привлечь новое поколение к участию, или преодолеть разногласия в стране лучше, чем другие кандидаты.

"Но кто знает?" сказал я, оглядывая стол. "Нет никакой гарантии, что мы сможем это провернуть. Но одно я знаю наверняка. Я знаю, что в тот день, когда я подниму правую руку и принесу присягу, чтобы стать президентом Соединенных Штатов, мир начнет смотреть на Америку по-другому. Я знаю, что дети по всей этой стране — черные дети, испаноязычные дети, дети, которые не вписываются в общество — они тоже увидят себя по-другому, их горизонты расширятся, их возможности увеличатся. И одно это… это того стоит".