Когда Пентагон был готов и ожидал моего приказа начать воздушные удары, я публично предложил Каддафи последний шанс, призывая его отвести свои войска и уважать права ливийцев на мирный протест. Я надеялся, что, когда весь мир выстроился против него, его инстинкты выживания могут включиться, и он попытается договориться о безопасном отъезде в какую-нибудь третью страну, где он сможет дожить свои дни с миллионами нефтяных денег, которые на протяжении многих лет он переводил на различные счета в швейцарских банках. Но, похоже, все привязки Каддафи к реальности были разорваны.
Так получилось, что вечером я должен был вылететь в Бразилию, где начинался четырехдневный тур по трем странам, призванный укрепить имидж Соединенных Штатов в Латинской Америке. (Война в Ираке, а также политика администрации Буша по борьбе с наркотиками и Кубой не сыграли там хорошей роли). Самое приятное было то, что мы специально запланировали поездку на весенние каникулы Малии и Саши, что позволило нам путешествовать всей семьей.
Чего мы не учли, так это неизбежного военного конфликта. Когда Air Force One приземлился в столице Бразилии, Том Донилон сообщил мне, что войска Каддафи не проявляют никаких признаков отступления — более того, они начали прорываться через периметр Бенгази.
"Вам, вероятно, придется издать приказ где-то сегодня", — сказал он.
При любых обстоятельствах начало военных действий во время визита в другую страну представляет собой проблему. Тот факт, что Бразилия обычно старается не принимать ничью сторону в международных спорах и воздержалась при голосовании в Совете Безопасности по поводу интервенции в Ливию, только усугублял ситуацию. Это был мой первый визит в Южную Америку в качестве президента, и я впервые встретился с недавно избранным президентом Бразилии Дилмой Руссефф. Она была экономистом и бывшим руководителем аппарата своего харизматичного предшественника Лулы да Силвы и была заинтересована, помимо прочего, в улучшении торговых отношений с США. Она и ее министры тепло встретили нашу делегацию, когда мы прибыли в президентский дворец — воздушное модернистское сооружение с крылатыми контрфорсами и высокими стеклянными стенами. В течение следующих нескольких часов мы обсуждали пути углубления американо-бразильского сотрудничества в области энергетики, торговли и изменения климата. Но на фоне глобальных спекуляций по поводу того, когда и как начнутся удары по Ливии, напряжение стало трудно игнорировать. Я извинился перед Руссефф за неловкость, которую вызвала эта ситуация. Она пожала плечами, ее темные глаза смотрели на меня со смесью скептицизма и озабоченности.
"Мы справимся", — сказала она по-португальски. "Надеюсь, это будет наименьшей из ваших проблем".
Когда моя встреча с Руссефф закончилась, Том и Билл Дейли поспешили за мной в соседнюю комнату для задержанных, объяснив, что силы Каддафи все еще в движении и что сейчас самое подходящее время для звонка. Чтобы официально начать военные действия, мне нужно было связаться с Майком Малленом. Вот только современная защищенная мобильная система связи — система, которая должна была позволить мне выполнять функции главнокомандующего из любой точки планеты, — по всей видимости, не работала.
"Извините, господин президент… у нас все еще проблемы с соединением".
Пока наши техники по связи суетились, проверяя, нет ли ослабленных шнуров и неисправных порталов, я уселся в кресло и зачерпнул горсть миндаля из миски на приставном столике. Я уже давно перестал задумываться о логистических деталях президентства, зная, что меня постоянно окружает высококвалифицированная команда. Тем не менее, я видел, как по лбу у всех присутствующих в комнате проступили бисеринки пота. Билл, совершавший свою первую зарубежную поездку в качестве руководителя аппарата и, несомненно, ощущавший давление, был в состоянии апоплексии.
"Это невероятно!" — сказал он, его голос повысился.
Я проверил свои часы. Прошло десять минут, и предстояла наша следующая встреча с бразильцами. Я посмотрел на Билла и Тома, которые, казалось, были на грани того, чтобы кого-то задушить.
"Почему бы нам просто не воспользоваться твоим мобильным телефоном?" сказал я Биллу.
"Что?"
"Это не будет долгим разговором. Просто проверьте, достаточно ли у вас батончиков".
После нескольких консультаций между членами команды относительно целесообразности использования мной незащищенной линии, Билл набрал номер и передал мне свой телефон.
"Майк?" сказал я. "Ты меня слышишь?"
"Я могу, господин президент".
"У вас есть мое разрешение".
И этими четырьмя словами, произнесенными в устройство, которое, вероятно, также использовалось для заказа пиццы, я инициировал первое новое военное вмешательство за все время моего президентства.
В следующие два дня, даже когда американские и британские военные корабли начали обстрел ракетами "Томагавк" и уничтожение ливийских ПВО, мы сохраняли мое расписание практически без изменений. Я встретился с группой руководителей американских и бразильских компаний, чтобы обсудить пути расширения коммерческих связей. Я посетил коктейльный прием с представителями правительства и сфотографировался с сотрудниками посольства США и их семьями. В Рио-де-Жанейро я выступил перед несколькими тысячами видных политических, гражданских и деловых лидеров Бразилии с речью о проблемах и возможностях, которые разделяют наши страны как две крупнейшие демократии полушария. Но все это время я узнавал у Тома новости о Ливии, представляя себе сцены, разворачивающиеся на расстоянии более пяти тысяч миль: стремительные ракеты, пронзающие воздух; каскад взрывов, обломки и дым; лица сторонников Каддафи, которые смотрели в небо и прикидывали свои шансы на выживание.
Я был растерян, но я также понимал, что мое присутствие в Бразилии имеет значение, особенно для афробразильцев, которые составляют чуть больше половины населения страны и сталкиваются с тем же глубоко укоренившимся расизмом и бедностью, хотя часто это отрицается, что и чернокожие люди у себя дома. Мишель, девочки и я посетили разросшуюся фавелу в западной части Рио, где мы зашли в молодежный центр, чтобы посмотреть выступление труппы капоэйристов, а я поиграл в футбол с горсткой местных детей. К тому времени, когда мы уезжали, сотни людей собрались возле центра, и хотя сотрудники Секретной службы не хотели, чтобы я прогуливался по району, я уговорил их позволить мне пройти через ворота и поприветствовать толпу. Стоя посреди узкой улицы, я помахал рукой черным, коричневым и медным лицам; жители, многие из которых были детьми, сгрудились на крышах и маленьких балконах и прижались к полицейским баррикадам. Валери, которая ехала с нами и была свидетелем всей этой сцены, улыбнулась, когда я вернулся в дом, и сказала: "Держу пари, что эта волна навсегда изменила жизнь некоторых из этих детей".
Мне было интересно, правда ли это. Это то, что я говорил себе в начале своего политического пути, часть моего оправдания перед Мишель за выдвижение своей кандидатуры на пост президента — что избрание и руководство чернокожего президента может изменить представление детей и молодежи всего мира о себе и своем мире. И все же я знал, что какое бы влияние мое мимолетное присутствие ни оказало на детей из фавел, и как бы оно ни заставило некоторых из них стоять прямее и мечтать о большем, оно не могло компенсировать ту ужасающую нищету, с которой они сталкивались каждый день: плохие школы, загрязненный воздух, отравленная вода и полный беспорядок, через который многим из них приходилось пробираться, чтобы просто выжить. По моим собственным оценкам, мое влияние на жизнь бедных детей и их семей до сих пор было незначительным — даже в моей собственной стране. Мое время было поглощено попытками не допустить ухудшения положения бедных, как дома, так и за рубежом: убедиться, что глобальная рецессия не приведет к резкому повышению их уровня или уничтожению любой скользкой точки опоры, которую они могли бы иметь на рынке труда; попытаться предотвратить изменение климата, которое может привести к смертоносному наводнению или шторму; или, в случае с Ливией, попытаться предотвратить расстрел людей на улицах армией сумасшедшего. Это не пустяк, думал я, — пока я не начал обманывать себя, думая, что этого даже близко недостаточно.
