Само собой разумеется, что попытка убедить стареющего, измученного деспота уйти в закат, даже если это в его собственных интересах, будет очень деликатной операцией. После обсуждения в ситуационной комнате я снова позвонил Мубараку и предложил ему идею более смелых реформ. Он сразу же перешел к боевым действиям, назвав протестующих членами "Братьев-мусульман" и вновь настаивая на том, что ситуация скоро нормализуется. Однако он согласился на мою просьбу направить в Каир посланника — Фрэнка Виснера, который был послом США в Египте в конце 1980-х годов, для более подробных частных консультаций.

Использовать Виснера для прямого личного обращения к президенту Египта было идеей Хиллари, и я подумал, что это имеет смысл: Виснер был буквально отпрыском американского внешнеполитического истеблишмента, его отец был знаковым лидером в годы основания ЦРУ, и он был человеком, которого Мубарак хорошо знал и которому доверял. В то же время я понимал, что история отношений Виснера с Мубараком и его старый подход к американской дипломатии могут сделать его консервативным в оценке перспектив перемен. Перед его отъездом я позвонил ему с четкими инструкциями "быть смелым": Я хотел, чтобы он заставил Мубарака объявить, что он уйдет в отставку после проведения новых выборов — жест, который, как я надеялся, будет достаточно драматичным и конкретным, чтобы дать протестующим уверенность в том, что перемены действительно грядут.

Пока мы ждали результатов миссии Виснера, СМИ все больше внимания уделяли реакции моей администрации на кризис — и, более конкретно, на чьей мы стороне. До сих пор мы делали лишь общие публичные заявления, пытаясь выиграть время. Но вашингтонские репортеры — многие из которых, безусловно, считали дело молодых протестующих убедительным — начали допытываться у Гиббса, почему мы не встали однозначно на сторону сил демократии. Иностранные лидеры в регионе, тем временем, хотели знать, почему мы не поддерживаем Мубарака более решительно. Биби Нетаньяху настаивал на том, что поддержание порядка и стабильности в Египте важнее всего, говоря мне, что в противном случае "вы увидите там Иран через две секунды". Король Саудовской Аравии Абдалла был еще более встревожен; распространение протестов в регионе представляло собой экзистенциальную угрозу для семейной монархии, которая долгое время подавляла любые формы внутреннего несогласия. Он также считал, что египетские протестующие на самом деле говорят не от своего имени. Он перечислил "четыре фракции", которые, по его мнению, стоят за протестами: "Братья-мусульмане", "Хезболла", "Аль-Каида" и ХАМАС.

Ни один из анализов этих лидеров не выдерживает проверки. Сунниты, составляющие подавляющее большинство египтян (и все "Братья-мусульмане"), вряд ли подвержены влиянию шиитского Ирана и "Хезболлы", и не было абсолютно никаких доказательств того, что за демонстрациями стояли Аль-Каида или ХАМАС. Тем не менее, даже более молодые, более реформаторски настроенные лидеры региона, включая короля Иордании Абдаллу, опасались возможности охвата протестами своих стран, и хотя они использовали более сложные формулировки, они явно ожидали, что Соединенные Штаты предпочтут, как выразился Биби, "стабильность" "хаосу".

К 31 января танки египетской армии были расставлены по всему Каиру, правительство отключило интернет по всему городу, а протестующие планировали общенациональную всеобщую забастовку на следующий день. Виснер получил информацию о встрече с Мубараком: Президент Египта публично пообещал не баллотироваться на новый срок, но не приостановил действие закона о чрезвычайном положении и не согласился поддержать мирную передачу власти. Этот доклад только усилил раскол в моей команде по национальной безопасности: Более высокопоставленные сотрудники считали уступку Мубарака достаточным основанием для того, чтобы остаться с ним, в то время как более молодые сотрудники рассматривали этот шаг — как и внезапное решение Мубарака назначить своего начальника разведки Омара Сулеймана вице-президентом — не более чем тактику затягивания времени, которая не успокоит демонстрантов. Том Донилон и Денис сообщили мне, что дебаты сотрудников переросли в ожесточенные споры, и что репортеры обратили внимание на несоответствие между осторожно-анонимичными заявлениями Джо и Хиллари и более резкой критикой Мубарака, исходящей от Гиббса и других сотрудников администрации.

Отчасти для того, чтобы убедиться, что все поют из одного гимна, пока мы определяем наши дальнейшие шаги, я нанес незапланированный визит на заседание Комитета руководителей СНБ в ситуационной комнате поздно вечером 1 февраля. Обсуждение едва началось, когда помощник сообщил нам, что Мубарак обращается к египетскому народу по общенациональной трансляции. Мы включили в комнате телевизионный монитор, чтобы смотреть его в режиме реального времени. Мубарак, одетый в темный костюм и читающий по заготовленному тексту, похоже, выполнял свое обещание, данное Виснеру: он заявил, что никогда не собирался выдвигать свою кандидатуру на новый президентский срок, и объявил, что обратится к парламенту Египта — парламенту, который он полностью контролирует, — чтобы обсудить ускорение сроков проведения новых выборов. Но условия фактической передачи власти были настолько расплывчатыми, что любой египтянин, наблюдавший за происходящим, мог бы сделать вывод, что любые обещания Мубарака могут быть и будут отменены, как только протесты утихнут. На самом деле, президент Египта посвятил большую часть речи обвинению провокаторов и неназванных политических сил в захвате протестов с целью подорвать безопасность и стабильность страны. Он настаивал на том, что будет продолжать выполнять свою обязанность, как человек, который "никогда, никогда не стремился к власти", защищать Египет от агентов хаоса и насилия. Когда он закончил выступление, кто-то выключил монитор, и я откинулся в кресле, вытянув руки за головой.

"Это, — сказал я, — не поможет".

Я хотел сделать последнюю попытку убедить Мубарака начать реальный переход. Вернувшись в Овальный кабинет, я позвонил ему и включил громкую связь, чтобы мои советники могли слышать. Я начал с того, что похвалил его за решение не баллотироваться снова. Я мог только представить, как трудно будет Мубараку, человеку, который впервые пришел к власти, когда я учился в колледже, и пережил четырех моих предшественников, услышать то, что я собирался сказать.

"Теперь, когда вы приняли это историческое решение о передаче власти, — сказал я, — я хочу обсудить с вами, как это будет работать. Я говорю это с глубочайшим уважением… Я хочу поделиться своей честной оценкой того, что, по моему мнению, позволит достичь ваших целей". Затем я перешел к сути дела: Если он останется на своем посту и затянет переходный процесс, полагал я, протесты будут продолжаться и, возможно, выйдут из-под контроля. Если он хотел обеспечить избрание ответственного правительства, в котором не будет доминировать "Братья-мусульмане", то сейчас самое время уйти в отставку и использовать свой авторитет за кулисами, чтобы помочь привести к власти новое египетское правительство.

Хотя обычно мы с Мубараком разговаривали друг с другом на английском языке, в этот раз он решил обратиться ко мне по-арабски. Мне не понадобился переводчик, чтобы уловить волнение в его голосе. "Вы не понимаете культуру египетского народа", — заявил он, повышая голос. "Президент Обама, если я вступлю в переходный период таким образом, это будет самым опасным для Египта".

Я признал, что не знаю египетскую культуру так, как он, и что он занимается политикой гораздо дольше меня. "Но в истории бывают моменты, когда то, что в прошлом все было так же, не означает, что так же будет и в будущем. Вы хорошо служили своей стране более тридцати лет. Я хочу быть уверен, что вы воспользуетесь этим историческим моментом так, чтобы оставить после себя великое наследие".