Но вскоре после моего выступления в Каире, в начале июня 2009 года, Нетаньяху открыл дверь к прогрессу, выступив с собственным обращением, в котором он впервые заявил о своей условной поддержке решения о двух государствах. И после нескольких месяцев препирательств он и Аббас, наконец, согласились встретиться со мной для личной беседы, когда они оба были в городе на ежегодной встрече лидеров на Генеральной Ассамблее ООН в конце сентября. Оба мужчины были вежливы друг с другом (Нетаньяху — разговорчив и физически спокоен, Аббас — почти без выражения, за исключением случайных кивков), но, когда я призвал их пойти на определенный риск ради мира, они не проявили никакого энтузиазма. Два месяца спустя Нетаньяху согласился ввести десятимесячный мораторий на выдачу новых разрешений на строительство поселений на Западном берегу. При этом он отказался распространить этот мораторий на строительство в Восточном Иерусалиме.
Любой оптимизм, который я испытывал по поводу уступки Биби, был недолгим. Не успел Нетаньяху объявить о временном замораживании, как Аббас отверг его как бессмысленное, жалуясь на исключение Восточного Иерусалима и на то, что строительство уже одобренных проектов продолжается полным ходом. Он настаивал на том, что в отсутствие полного замораживания он не присоединится ни к каким переговорам. Другие арабские лидеры быстро повторили эти настроения, отчасти подстегнутые редакционными статьями Аль-Джазиры, контролируемого Катаром СМИ, которое стало доминирующим источником новостей в регионе, построив свою популярность на раздувании пламени гнева и недовольства среди арабов с той же алгоритмической точностью, которую Fox News так умело применяет к консервативным белым избирателям в Штатах.
Ситуация стала еще более запутанной в марте 2010 года, когда, как раз во время визита Джо Байдена в Израиль с миссией доброй воли, Министерство внутренних дел Израиля объявило о выдаче разрешений на строительство шестнадцатисот новых единиц жилья в Восточном Иерусалиме. Хотя Нетаньяху настаивал на том, что его ведомство не имеет никакого отношения к срокам выдачи разрешений, этот шаг укрепил мнение палестинцев о том, что замораживание было фикцией и Соединенные Штаты были в этом замешаны. Я поручил Хиллари позвонить Нетаньяху и сообщить ему, что я недоволен, и мы повторили наше предложение, чтобы его правительство проявило больше сдержанности в отношении расширения поселений. Его ответ, прозвучавший на ежегодной конференции AIPAC в Вашингтоне в том же месяце, состоял в том, что он заявил под гром аплодисментов: "Иерусалим не является поселением — это наша столица".
На следующий день мы с Нетаньяху встретились в Белом доме. Преуменьшая растущую напряженность, я принял выдумку о том, что объявление о разрешении было просто недоразумением, и наша беседа затянулась дольше положенного времени. Поскольку у меня были другие обязательства, а Нетаньяху все еще хотел затронуть несколько вопросов, я предложил сделать паузу и возобновить разговор через час, договорившись тем временем, чтобы его делегация перегруппировалась в комнате Рузвельта. Он сказал, что с удовольствием подождет, и после этой второй беседы мы завершили вечер на сердечных условиях, встретившись в общей сложности более двух часов. Однако на следующий день Рахм ворвался в офис, заявив, что в СМИ появились сообщения о том, что я намеренно отказал Нетаньяху, заставив его ждать, что привело к обвинениям в том, что я позволил случаю личной вспыльчивости нанести ущерб жизненно важным американо-израильским отношениям.
Это был редкий случай, когда я обогнал Рама.
Оглядываясь назад, я иногда задумываюсь над извечным вопросом о том, какое значение имеют особенности отдельных лидеров в масштабах истории — являемся ли те из нас, кто приходит к власти, лишь проводниками глубоких, неумолимых течений времени или же мы хотя бы отчасти являемся авторами грядущих событий. Мне интересно, обладают ли наши неуверенность и надежды, наши детские травмы или воспоминания о неожиданной доброте такой же силой, как любые технологические изменения или социально-экономические тенденции. Интересно, мог ли президент Хиллари Клинтон или президент Джон Маккейн вызвать больше доверия с обеих сторон; могло ли все сложиться иначе, если бы место премьер-министра занял кто-то другой, а не Нетаньяху, или если бы Аббас был более молодым человеком, больше стремящимся заявить о себе, чем защитить себя от критики.
Я точно знаю, что, несмотря на часы, проведенные Хиллари и Джорджем Митчеллом в челночной дипломатии, наши планы мирных переговоров ни к чему не привели, пока в конце августа 2010 года, всего за месяц до истечения срока замораживания строительства поселений, Аббас наконец не согласился на прямые переговоры, во многом благодаря вмешательству президента Египта Хосни Мубарака и короля Иордании Абдаллы. Однако Аббас обусловил свое участие в переговорах готовностью Израиля сохранить замораживание строительства поселений — то самое замораживание, которое он девять месяцев назад называл бесполезным.
Не теряя времени, мы договорились, что Нетаньяху, Аббас, Мубарак и Абдулла присоединятся ко мне на встречах и интимном ужине в Белом доме 1 сентября, чтобы начать переговоры. Этот день был в основном церемониальным — тяжелая работа по выработке соглашения должна была перейти к Хиллари, Митчеллу и командам переговорщиков. Тем не менее, мы украсили все это дело фотосессиями, приглашением прессы и всеми возможными фанфарами, и атмосфера среди четырех лидеров была теплой и коллегиальной. У меня до сих пор хранится фотография, на которой мы впятером смотрим на часы президента Мубарака, чтобы убедиться, что солнце официально село, поскольку это был мусульманский месяц Рамадан, и мы должны были подтвердить, что предписанный религией пост был отменен, прежде чем рассадить всех на ужин.
В мягком свете старой семейной столовой каждый из нас по очереди рассказывал о своем видении будущего. Мы говорили о таких предшественниках, как Бегин и Садат, Рабин и король Иордании Хусейн, у которых хватило смелости и мудрости преодолеть старые разногласия. Мы говорили об издержках бесконечного конфликта, об отцах, которые не вернулись домой, о матерях, похоронивших своих детей.
Для стороннего наблюдателя это могло показаться обнадеживающим моментом, началом чего-то нового.
И все же позже в тот вечер, когда ужин закончился и лидеры вернулись в свои отели, а я сидел в зале заседаний, просматривая свои отчеты на следующий день, я не мог избавиться от смутного чувства тревоги. Речи, светские беседы, легкая фамильярность — все это казалось слишком удобным, почти ритуальным, спектаклем, в котором каждый из четырех лидеров, вероятно, участвовал уже десятки раз, призванным умиротворить последнего президента США, который думал, что все может измениться. Я представил, как после этого они пожимают друг другу руки, как актеры снимают костюмы и грим за кулисами, а затем возвращаются в мир, который они знали — мир, в котором Нетаньяху мог обвинять в отсутствии мира слабость Аббаса, делая все возможное, чтобы сохранить его слабость, Аббас мог публично обвинять Израиль в военных преступлениях и при этом спокойно заключать деловые контракты с израильтянами, а арабские лидеры могли сокрушаться о несправедливости, которой подвергаются палестинцы в условиях оккупации, в то время как их собственные силы внутренней безопасности безжалостно выискивали несогласных и недовольных, которые могли угрожать их хватке власти. И я подумал обо всех детях, будь то в Газе, в израильских поселениях или на улицах Каира и Аммана, которые будут продолжать расти, зная в основном насилие, принуждение, страх и взращивание ненависти, потому что в глубине души никто из лидеров, с которыми я встречался, не верил, что возможно что-то другое.
Мир без иллюзий — так бы они его назвали.
В итоге израильтяне и палестинцы встретятся на прямых мирных переговорах лишь дважды — один раз в Вашингтоне, на следующий день после нашего ужина в Белом доме, а затем еще раз, двенадцать дней спустя, в ходе двухсторонней беседы, когда Мубарак принимал участников переговоров в египетском курортном городе Шарм-эль-Шейх, а затем группа переехала в резиденцию Нетаньяху в Иерусалиме. Хиллари и Митчелл сообщили, что дискуссии были предметными, Соединенные Штаты предлагали обеим сторонам стимулы, включая увеличение пакетов помощи, и даже рассматривали возможность досрочного освобождения Джонатана Полларда, американца, осужденного за шпионаж в пользу Израиля, который стал героем для многих израильтян правого толка.
