Однако сразу после съезда мы с Мишель и девочками погрузили свои вещи и отправились в недельное путешествие на фургоне по штату Иллинойс, чтобы показать избирателям, что я по-прежнему сосредоточен на Иллинойсе и не стал слишком большим для своих штанов. Мы были в нескольких минутах от нашей первой остановки, ехали по шоссе, когда Джеремайе, моему директору по штату, позвонили из штата.

"Хорошо… хорошо… я поговорю с водителем".

"Что случилось?" спросил я, уже немного измотанный недосыпанием и суматошным графиком.

"Мы ожидали, что в парке будет около ста человек, — сказал Иеремия, — но сейчас они насчитали не менее пятисот. Они попросили нас снизить скорость, чтобы у них было время справиться с переполнением".

Через двадцать минут мы подъехали и увидели, что, похоже, весь город заполонил парк. Здесь были родители с детьми на плечах, пожилые люди на шезлонгах, размахивающие маленькими флажками, мужчины в клетчатых рубашках и кепках с семечками, многие из которых, конечно, просто любопытствовали, чтобы посмотреть, из-за чего поднялась шумиха, но другие терпеливо стояли в спокойном ожидании. Малия выглянула в окно, не обращая внимания на попытки Саши отпихнуть ее с дороги.

"Что все люди делают в парке?" спросила Малия.

"Они пришли повидаться с папой", — сказала Мишель.

"Почему?"

Я повернулся к Гиббсу, который пожал плечами и просто сказал: "Вам понадобится лодка побольше".

На каждой последующей остановке нас встречали толпы, в четыре-пять раз превышающие те, что мы видели раньше. И сколько бы мы ни говорили себе, что интерес угаснет и шарик сдуется, сколько бы ни пытались уберечься от самоуспокоенности, сами выборы стали почти второстепенной задачей. К августу республиканцы, не найдя местного кандидата, готового баллотироваться (хотя бывший тренер "Чикагских медведей" Майк Дитка публично флиртовал с этой идеей), неуклюже наняли консервативного фанатика Алана Киза. ("Видите, — сказал Гиббс с ухмылкой, — у них есть свой черный парень!") Помимо того, что Киз был жителем Мэриленда, его жесткое морализаторство по поводу абортов и гомосексуализма не понравилось жителям Иллинойса.

"Иисус Христос не стал бы голосовать за Барака Обаму!" провозглашал Киз, каждый раз намеренно неправильно произнося мое имя.

Я обошел его более чем на сорок очков — самый большой перевес в сенатской гонке за всю историю штата.

Наше настроение в ночь выборов было приглушенным не только потому, что наша гонка стала предрешенной, но и из-за национальных результатов. Керри проиграл Бушу; республиканцы сохранили контроль над Палатой представителей и Сенатом; даже лидер демократического меньшинства в Сенате, Том Дашл из Южной Дакоты, потерпел поражение. Карл Роув, политический вдохновитель Джорджа Буша, кричал о своей мечте установить постоянное республиканское большинство.

Тем временем мы с Мишель были измотаны. Мои сотрудники подсчитали, что за предыдущие восемнадцать месяцев я взял ровно семь выходных. Шесть недель до моей присяги в качестве сенатора США мы использовали для того, чтобы заняться бытовыми мелочами, на которые практически не обращали внимания. Я полетел в Вашингтон, чтобы встретиться со своими будущими коллегами, провести собеседование с потенциальными сотрудниками и подыскать самую дешевую квартиру. Мишель решила, что она и дети останутся в Чикаго, где у нее был круг поддержки семьи и друзей, не говоря уже о работе, которую она очень любила. Хотя мысль о том, что большую часть года придется жить врозь три дня в неделю, заставляла мое сердце замирать, я не мог поспорить с ее логикой.

В остальном мы не слишком задумывались о случившемся. Мы провели Рождество на Гавайях с Майей и Тутом. Мы пели колядки, строили замки из песка и смотрели, как девочки разворачивают подарки. Я бросила цветок леи в океан на том месте, где мы с сестрой развеяли прах моей матери, и оставила один на Национальном мемориальном кладбище Тихого океана, где покоится мой дедушка. После Нового года вся семья полетела в Вашингтон. В ночь перед моей присягой Мишель была в спальне нашего гостиничного номера и готовилась к приветственному ужину для новых членов Сената, когда мне позвонил редактор моей книги. Речь на съезде подняла мою переизданную книгу, которая уже несколько лет не выходила из печати, на вершину списка бестселлеров. Она звонила, чтобы поздравить меня с успехом и сообщить, что мы заключили сделку на новую книгу, на этот раз с ошеломляющим авансом.

Я поблагодарил ее и повесил трубку, как раз когда Мишель вышла из спальни в сверкающем формальном платье.

"Ты такая красивая, мамочка", — сказала Саша. Мишель покружилась перед девочками.

"Ладно, ребята, ведите себя хорошо", — сказал я и поцеловал их, прежде чем попрощаться с мамой Мишель, которая в этот вечер сидела с ребенком. Мы шли по коридору к лифту, как вдруг Мишель остановилась.

"Что-то забыла?" спросил я.

Она посмотрела на меня и недоверчиво покачала головой. "Я не могу поверить, что ты действительно все это провернул. Кампания. Книга. Все это".

Я кивнул и поцеловал ее в лоб. "Волшебные бобы, детка. Волшебные бобы".

Как правило, самая большая проблема для начинающего сенатора в Вашингтоне — заставить людей обратить внимание на все, что вы делаете. В итоге я столкнулся с противоположной проблемой. По сравнению с моим реальным статусом нового сенатора, шумиха, окружавшая меня, приобрела комический характер. Репортеры постоянно допытывались у меня о моих планах, чаще всего спрашивая, не собираюсь ли я баллотироваться в президенты. Когда в день моего приведения к присяге один из репортеров спросил: "Как вы оцениваете свое место в истории?". Я рассмеялся, объяснив, что только что прибыл в Вашингтон, занимаю девяносто девятое место по старшинству, еще не голосовал и не знаю, где находятся туалеты в Капитолии.

Я не лукавил. Баллотироваться в Сенат и без того казалось чем-то недостижимым. Я был рад, что оказался там, и с нетерпением ждал начала работы. Чтобы противостоять любым завышенным ожиданиям, мы с командой смотрели на пример Хиллари Клинтон, которая четырьмя годами ранее вошла в Сенат под шумок и завоевала репутацию трудолюбивой, содержательной и внимательной к своим избирателям женщины. Быть рабочей лошадью, а не выставочной лошадью — такова была моя цель.

Никто по темпераменту не подходил для реализации такой стратегии лучше, чем мой новый руководитель аппарата, Пит Раус. Почти шестидесятилетний, седеющий, похожий на медведя панда, Пит проработал на Капитолийском холме почти тридцать лет. Его опыт работы, в последнее время в качестве руководителя аппарата Тома Дэшла, и широкие связи по всему городу привели к тому, что люди с нежностью называли его 101-м сенатором. Вопреки стереотипу о вашингтонских политических оперативниках, у Пита была аллергия на свет софитов, а под мрачной, суровой внешностью скрывалась почти застенчивость, что объясняло его многолетнюю холостяцкую жизнь и привязанность к своим кошкам.

Потребовалось немало усилий, чтобы убедить Пита взять на себя работу по обустройству моего офиса для новичков. По его словам, его меньше беспокоил большой шаг вниз в статусе, чем возможность того, что это не оставит ему достаточно времени, чтобы помочь найти работу для всех младших сотрудников, которые после поражения Дашла остались без работы.

Именно эта неизменная порядочность и прямота, а также его знания сделали Пита просто находкой. Именно на основе его репутации я смог набрать первоклассный персонал для пополнения рядов в моем офисе. Наряду с Робертом Гиббсом в качестве директора по коммуникациям, мы привлекли ветерана, работавшего на холмах, Криса Лу в качестве директора по законодательству; Марка Липперта, молодого остроумного военно-морского резервиста, в качестве сотрудника по внешней политике; и Алиссу Мастромонако, старшего лейтенанта президентской кампании Керри, чье детское лицо скрывало непревзойденный талант к поиску проблем и организации мероприятий, в качестве директора по составлению расписаний. Наконец, мы добавили вдумчивого, симпатичного двадцатитрехлетнего Джона Фавро. Фавс, как его стали называть, также работал в кампании Керри и был выбором номер один и Гиббса, и Пита в качестве нашего спичрайтера.