— Окстись, хозяюшка! Это ж грабёж чистейший, я и милицию позвать могу!

— Зови. Посмотрим, что они о твоей машинке скажут. Сам знаешь, как Суван относится к торговле параллельками без его лицензии.

— Пять кубов. Ты эти деньги отобьёшь дня за три, а мне семью кормить нужно.

— Два куба. А ну как моему жильцу прищемит или ошпарит чего? Ты, что ль, за сохранение честного имени платить будешь?

— А, чтоб тебе вовек чая не видать! Пятьсот марок ровно.

— Я женщина приличная, и в моей молодости никаких этих ваших чаёв не было — и ничего, жили и хорошо жили! Не то, что сейчас. Триста пятьдесят.

— Да я ж только за растаможку в Инс-Минахе сотню отвалил! Смилуйся, не оставь деток без корки хлеба! Ещё двадцать пять уступить могу — но никак не больше.

— Рассказывай-рассказывай, мил человек, складно брешешь, да жёстко спать. Зачем тебе было в Инс-Минах из Вильола эту байду тащить? Четыреста — только потому, что очень я детей люблю. Дети — это хорошо.

— Четыреста пятьдесят. Ниже — только по себестоимости.

— Эх, что ж ты за упрямый, совсем как муж мой неслучившийся. Тоже бывало как упрётся — ну ни на волос не сдвинется. Я тогда молодая была, глупая, думала, что без мужа только к уважаемым господам идти, так что терпела. А потом он заладил: чаю да чаю ему, всё никак угомониться не мог, даже с кулаками бросался — уж до чего был горячий, шельмец, это ж видать нужно было…

— Ладно, четыреста так четыреста, — продаван тяжело вздохнул. — Нет у вас сердца, хозяюшка. Совсем нет.

— Или у тебя? — подколола его я, отсчитывая монеты. — Ежели я с такими расходами по миру пойду, все мои жильцы за мной пойдут — жить-то им, сиротинушкам, негде будет.

Мой мутный собеседник растворяется в толпе, что-то недовольно бормоча. Я кое-как распродаю остатки «солянки» до конца обеденного времени и, пылая нетерпением, лечу домой.

Дальше я-наблюдатель начал скакать по воспоминаниям, лишь мельком оценивая содержимое. Попытки разобраться со странным механизмом — без эффекта. Размышления о том, как поэффективней организовать аренду. Решение начать полевые испытания агрегата с Тоуро — его и не жалко, и искать в случае чего особо не будут. Да и потребность в чае у такого сыча всяко повышена. Харя Тоуро, высовывающаяся из лаза в его конуру.

— Доброго вечерку, отшельничек, — говорю я. — Принесла вот тебе чудо дивное, прямиком из Инс-Минаха выписывала. Уральская работа, так-то!

— Лишних денег нет, — буркает в ответ Сопля и норовит спрятаться назад, но я его останавливаю.

— Да я ж не продаю, а только на подержаться даю. Всего две пирамидки за день пользования, за вечер — так и вовсе одна.

— Не интересует.

— Да ты только посмотри какая штуковина! С ней можно чай заваривать как если бы у тебя сердцу милые друзья были!

— Тем более не интересует.

— И даже глазком не взглянешь? Я сегодня добрая, на один вечер могу и за так уступить.

— Ладно, давай уже.

Тоуро втягивается назад. Я-наблюдатель продолжает листать воспоминания. Вечер предвкушения: торговля чаем — это прибыльно. Утро злости: Тоуро свалил на работу сильно раньше обычного, не вернув машинку. Полдень скуки: нет ничего более унылого, чем приготовление и продажа «солянки», но когда жильцов толком нет, приходится крутиться как только возможно. Вечер ужаса: Сопля спалил дотла лапшичную Белогуса. Озарение и лихорадочные поиски чёртовой машинки в конуре Тоуро. Безрезультатно. Вот и верь после такого имперскоподданным… Эти подлецы бывшими не бывают.

Несколько дней аврального выноса вещей из — теперь уже бывшей — комнаты Тоуро. «Докýменты» отправляются в печь — просто от греха подальше. Остальное — под лестницу. Биржа своего не упустит. Хотя кто позарится на пять коробок с отборнейшим хламом… Но это ничего, всё растащат, всё, до последнего воспоминания о вещах. Уж в этом-то на биржевых положиться можно, с этим-то они никогда не подведут — дай только время. И как раз времени Безумная Джин решила не давать. Вот надо ж было Тоуро устроить гармидер аккурат в момент, когда там столовались Хо Орнаг с новым комиссаром.

Меня-наблюдателя забавляют попытки проследить за следственными действиями. Я-я присоединяюсь к нему: простодушие Айхи Плитки воистину головокружительно. И столь же прекрасна в своём высокоморальном лицемерии явка с доносом к Степному Волку. Я-наблюдатель несколько озадачен характеристикой про драуга. Я-я усмехаюсь: я всегда ему говорила, что он производит на людей очень сильное впечатление.

UNH: Сервер IXC разорвал соединение.

KZ: Конец сеанса.

Перспектива: агент Дознаватель, локальный идентификатор «Bi-209»

Я задумчиво простукиваю щёку. Вообще-то мне стоило обеспокоиться хотя бы тем, насколько точно Вселенная самовоспроизводится, если не вмешиваться в естественный ход вещей. Впору было бы уверовать, что боги действительно не играют в кости, но это далеко не единственное объяснение. По совокупности наблюдений выходит, что лучше всего реальность описывается аттракторной интерпретацией… какая же незадача. С другой стороны, это означает, что пришло время решительного вмешательства. Я вызываю клорского резидента:

— Агент Кронос.

— Госпожа секретарь.

— Нанести удар по Батрацкой Бирже. Разрушений от нашего оружия в соседних районах быть не должно. Использовать десять зарядов «Джинн». Выборочно по подтверждённым военным объектам.

— Принял к исполнению. Это всё?

— Да. Конец связи.

Ход сделан. Остаётся только ждать ответа врага. Отчего-то вспоминается моё «детство» в годы Второго Интербеллума. Точнее, последние минуты перед началом Четвёртой Мировой. И Семён Петрович, предупреждающий отца: «Нельзя вернуть выпущенного на свободу джинна в бутылку». Губ касается горькая усмешка. Ни один из богов не смиловался над нами тогда. Вероятно, потому, что последний сгорел в гамма-лучах ещё Второй Мировой.

Перспектива: Атер Нави, антропоценовый реликт

Итак, мы оскорбили эстетическое чувство Кирзаш достаточно сильно, чтобы она перешла от наблюдения к действию. Реакция Хо значительно повышает вероятность того, что кротов в ООН у них всё-таки нет. Альтернатива: они очень стараются убедить всех, что их нет. С другой стороны, едва ли старые пройдохи разменяли бы такое слабое прикрытие на лабораторию, в центр которой зажигалка ворвалась.

— Звала, бабуль? — нынешняя Альфа, наверное, одна из лучших за всю историю.

— Да, дорогая. Ты в курсе последних новостей?

— Биржа? Только что оттуда. Ты что-то придумала?

— Именно, дорогая. Собери ударную группу. Пора напомнить нашим уважаемым коллегам о законе и этике.

— Всем? — Альфа хищно оскалилась.

— Без исключения, дорогая. Бери столько горючего, сколько потребуется. И обязательно сделай так, чтобы нельзя было отличить от оригинальной бомбардировки.

— Ни слова больше, бабуль. Уже вылетаем.

Я кивнула. Эта Альфа однозначно моя любимая. Такой понятливой внучки у меня не было лет триста, если не больше. Осталась сущая мелочь: создать видимость собственной непричастности. Но прежде:

— Дельта, дорогая, добавь мне, пожалуйста, соли.

А вот с Дельтой всё не очень. Нет, она, конечно, невероятно тщательна, но настолько молчалива… Порой у меня возникают подозрения, что она вообще не относится к G-линии — обычно они гораздо веселее.

Маленькие розовые кристаллики медленно планируют на дно Оболочки. Свет так красиво преломляется на границах растворов разной солёности… Впрочем, к делу. Нужно позвать, нужно позвать… наших неразлучниц. Да, они как раз подойдут.

— Привет… — начала S.

— Бабуль. — закончила U. — Печеньки?

— Здравствуйте, милые, — с этими невозможными шкодницами улыбку не сдержать. — Нет, пока что нет, к сожалению.

— Задание? — оживилась S.

— Да, милая, задание. Небольшая разведка, возможно с боем. Всё как вы любите.