— Ты всегда ожидаешь, так что не надо тут антимонию разводить, — связки Кхандо вибрировали, озвончая, кажется, даже гласные.

Человек повернулся. Я узнал его. Последние два дня я стабильно видел его пивничающим на первом этаже «Забоя». Одноглазый во главе стола.

— Господин комиссар. Господин городовой, — человек кивнул каждому из нас. — Полагаю, вы из-за небольшого недоразумения недельной давности?

— Да, чтоб огнежужелиц тебе в ноздрю, из-за него! — интересно, почему Кахваджи так уверенно костерил этого явно мафиозного персонажа посреди его же — эта гипотеза объясняла все наблюдения — бара?

— Осмелюсь заметить, что господин городовой на тот момент изволили пребывать в состоянии возвышенной спиртуозности. Я счёл, что господин городовой сможет ознакомиться с делом и позднее.

— Счёл ты, срамословник… Нашёл чего хоть?

Степной Волк — в том, что это именно он, сомнений у меня не осталось — с выражением глубокого сожаления склонил голову и сказал:

— Увы, внутреннее расследование столкнулось с непредвиденными… сложностями.

— Я те сложности! — Кхандо в сердцах пнул кадушку с чем-то фикусообразным.

— Я вполне осознаю серьёзность ситуации. Смею вас заверить, Народная Милиция Клора самым суровым образом покарает виновных.

— Я на это очень, — Кахваджи особо выделил это слово, — надеюсь. И требую отчёта по текущему состоянию расследования.

— Не считаю возможным ответить.

— Анус пса своего посчитай!

— Господин городовой.

— Я уже семь лет как господин городовой, дорогуша. Отчёт. Живо.

В дуэли взглядов у Волка не было шансов с самого начала: его единственный глаз был стремительно охвачен с флангов и принуждён к колебанию.

— Мокрец вёз партию «Щелей» в Хелькрай, — обволакивающая мягкость из голоса Волка пропала. — Заказ Компании, детали под неразглашением. Одну штуку у него свистнули. Вот и всё, господин городовой. Это всё, что мы узнали к текущему часу.

— Вот, молодец, — Кахваджи расплылся в ободряющем оскале. — Клор благодарит тебя. Идём, гражданин комиссар.

— Минуту, — Волк вернулся к своему обычному тону. — Господин комиссар, мы, кажется, не были представлены.

— Сехем. Тит Кузьмич. А вы?

— Меня зовут Степным Волком.

— Приятно познакомиться с культурным человеком.

— Взаимно. Прежде чем ваш спутник вынесет вас отсюда на руках, позвольте поинтересоваться, Тит Кузьмич: сколько солнц вы видите сегодня?

— Четыре. А вы?

— Три. Так странно… Позвольте предположить: третье одновременно невыносимо белое и как будто бы иссиня-фиалковое в тот же самый момент, верно?

— Именно.

— Не смею больше задерживать.

Волк кивнул на прощание и отвернулся к стеклу, отделяющему нас от пустоты над городом. Кахваджи к этому моменту уже скрылся в листве. Я спустился на первый этаж и обнаружил городового за угловым столиком. Я сел рядом.

— Наболтались, граждане упоротые? — усмехнулся Кхандо.

— О чём ты? — я упал рядом.

— Солнц два сегодня. Можешь в календаре посмотреть. Сине-красный день отмечен.

— У Волка на целом глазу искусственный хрусталик стоит.

— Чего?

— Хрусталик…

— Искусственный, это я слышал. Ты объяснить толком можешь?

Я опёрся локтями о стол и положил подбородок на замок из ладоней:

— Нет. Не уверен, что могу объяснить.

— Уж уважь нас, тупых.

— Волк… Просто он он видит немного больше, чем остальные люди. Третье солнце вот сегодня видит, например.

— Вот и я говорю: упоролись вы, — Кахваджи прищурился. — По делу идеи есть? Говорю сразу: копать на Мокреца — глушняк. Закопают нас.

— Как вы с Волком вообще в одном районе уживаетесь?

— Ну, меня тут все знают. Не сказать, чтобы уважают сильно, но слушают. Если кто совсем берега путает — я таких на место ставлю. Но вообще стараюсь без нужды не лезть. Ну, народ мне тем же и платит. И Волк в их числе. Просто все знают, кому, что, где и когда можно.

— Забавно…

Мысли потихоньку блуждали в оттенках хвойного аромата. Пусть не для всего Клора, но хотя бы для Биржи контекст определённо складывался.

— Так что делать-то будем? — честно говоря, энтузиазм Кахваджи вызывал подозрения.

— Мне нужно пять литров воды, пара ложек соли и несколько шлангов.

— Упорот?

— Нет, просто мы идём к Плитке. Пожрать перед работой хочешь?

— Неплохо было бы.

— Бармен, — окликнул я. — Пару обедов поплотнее.

Перспектива: Кахваджи Кхандо, человек в гармонии с окружением

— А если её нет дома?

— А если она есть дома? — у Сехема явно был план. И делиться им он не собирался столь же явно.

— И всё-таки, — я решил, что я выясню, во что меня пытается втянуть этот блажной.

— Посмотрим, — комиссар пожал плечами.

— Ты что-то знаешь.

— Я знаю: в небе сегодня четыре солнца.

— Не придуривайся.

— Я не знаю ничего такого, чего не знал бы ты, господин городовой.

Я прикусил губу изнутри. Вкус крови помог собрать мысли в кучу. Мозги пудрит Тит, вот точно же пудрит, а сознаваться не хочет. И рукава закатал явно не просто так. Тем временем мы поднялись на второй этаж дома между Лампадкой, Большим Жопором и Кривизной.

— Ладно, а шланги тебе зачем? — я попробовал разведать с заднего захода.

— Во славу Астане, конечно же.

— Чему?

— Астане.

— Это что?

— Не что, а когда. И цыц, мы пришли. Говорить я буду.

Петли Айха так и не поменяла, хотя деньги я ей точно давал. Скрипит дверь, конкретно так скрипит.

— Хозяюшка, — говорит Сехем.

Плитка реагирует на незваных гостей как всегда — нервно.

— А, господин комиссар, здравствуйте-здравствуйте, доброго вам здоровьичка. А какими судьбами к нам? Вчерась ведь только видались-то, а вы уже снова. Нешто забыли чего?

Сехем медленно сокращает дистанцию и параллельно несёт какой-то вздор:

— Да я вот хотел вас про отварчики расспросить, с работой уже всё ясно, а вот отварчики у вас уж больно вкусно пахнут…

Айха подозрительно щурится, рот потихоньку открывается. Сехем говорит. Потом — всем телом делает резкий выпад вперёд. Ситуёвина становится совсем странной: руки Сехема внезапно отращивают по клинку. Клинки крест-накрест входят Плитке в шею. Она без единого звука оседает на землю. Сехем начинает колдовать — и, амхалам его на закуску, я не знаю процентов восемьдесят из того, что он накладывает на всё ещё живую Айху!

— Раствор. И шланг, — голос комиссара ровный, спокойный. Он показывает: всё под контролем, всё, щучьи потроха, по плану.

Я достаю баклагу из вещмешка. Руки дрожат. Я понимаю: если вдруг план Сехема включает принесение меня в жертву этому его Астане, я ничего не смогу с этим поделать.

— Живее, время — кровь, — комиссар выражает лёгкое раздражение.

Наверное, ему потребовалось меньше минуты, чтобы при помощи магии, ругани и меня соорудить какую-то странную конструкцию. Что-то вроде трубчатого воротника вокруг горла Айхи.

— Объясняю один раз, провафлишь инструктаж — разнесёт полрайона, — Сехем не пытается надавить голосом на страх, нет. Он просто перечисляет факты. Без выражения. — Ты — страхующий. Если вдруг я или Плитка начинаем бесогонить — ты даёшь мне лещей до тех пор, пока я не прихожу в сознание. Понял?

— Бесо… Что?

— Дёргаться в разные стороны, издавать страшные звуки, вонять или светиться. Понял?

— Да, понял, — я сглотнул.

— Второе: если я не прихожу в себя через полторы минуты реанимационных мероприятий — ты режешь меня. Понял?

— Как режу?

— Насмерть, как. Понял?

— Да.

— Пункт третий: если я не прихожу в себя через восемь часов и не начинаю при этом бесогонить — зовёшь Джин, она разберётся. Понял?

— Да.

— Пункт четвёртый: пока ты страхующий — ни шагу от меня. Если надо — в кастрюли справься. Или сквозь пол, он тут дырявый. Понял?

— Да.

— Пункт последний: меня — защищаешь. Я буду в глубоком отрубе и могу не среагировать нормально, поэтому защита на тебе. Понял?