— Я. Мне Хизери сказала, что я могу заказать платье к балу, в Человеческом квартале. — осторожно начала разговор Тамила.

За время купания и расчёсывания она что только не передумала. И о том, что все оборотни ненормальные, и о том, что её муж вспыльчивое животное, способное разорвать любого по малейшему поводу, и о том, что ей надо вести себя с ним поосторожнее. Но, главное, надо всё же разобраться, может ли она завтра поехать к дочери.

— Нет. На бал ты не пойдёшь, — в голосе Шурхэна была нежность, несмотря на неприятные слова.

Впрочем, Тамиле и не нужен был этот бал оборотней. Хотя, она успела помечтать, что можно было бы увидеться с Поли и попытаться ей всё объяснить. Сейчас женщина больше всего на свете хотела встретиться с Энни.

— А платье? Можно платье? В квартале? Пожалуйста…, - просила, а сама подумала, что глупо покупать ей платье, если она не допущена к балу.

Но Шурхэн её удивил.

— Платье можно. Платьев можно сколько захочешь.

— Тогда завтра я поеду в квартал? Я бы так хотела прямо сейчас поехать. — с затаённой тоской добавила она последнюю фразу.

— Хочешь сейчас, поедем сейчас, — вдруг ласково сказал оборотень.

— Но уже поздний вечер. Разве так можно? — растерялась Тамила.

— Тами, маленькая моя, тебе всё можно, — прошептал ей в ухо Шурхэн.

Ещё через пол часа Тамила, одетая по-зимнему, да ещё и закутанная в мех, терпеливо сидела в карете на руках у оборотня. Экипаж медленно двинулся к Человеческому кварталу.

У мужчины, который крепко обнимал жену, по-прежнему чуть подрагивали руки. А Тамила терялась в догадках, с чего эта сверх забота и неожиданная доброта свирепого оборотня.

Ей было жарко, но едва женщина пыталась выпутать из тёплого меха хотя бы руку, оборотень мягко, но настойчиво прятал её обратно и крепче обнимал Тамилу, чтобы она не разворачивалась. Она боялась спорить, вдруг этот ненормальный прикажет повернуть обратно, но начинала понемногу злиться.

Когда карета подъехала к большим железным воротам, оборотень выбрался из салона первым и снова взял Тамилу на руки.

— Можно, я сама пойду? — не выдержала она.

— Ты что! Темно уже. Ты же можешь споткнуться и упасть!

— И как я только до сорока лет на этом свете без твоей заботы дожила? — прошипела Тамила, но оборотень продолжал нести жену на руках, не обращая внимания на это замечание.

В ушах Энни стояли последние слова мужа: «У меня с этой дикой кошкой никогда и ничего не было. Мы просто некоторое время жили в одном доме. Энни, я тебя люблю!». Она стояла, тесно прижавшись к груди мужчины, и счастливая улыбка сама собой расползалась по её довольному лицу.

После того, как Энни росла любимой доченькой богатых и именитых родителей, попасть в рабство к оборотням в качестве временной постельной игрушки, было для девушки страшным потрясением.

Каменщик Михэс, которого молодая женщина вначале дико боялась, совершенно неожиданно, стал для неё не только надёжным островком душевного спокойствия, но и, источником обычной человеческой любви, которую человечка уже потеряла надежду встретить в этом жестоком мире двуликих.

Зарина совершенно растерянная, но без какой-либо женской ревности, смотрела на новую хозяйку её, как она теперь понимала, уже бывшего дома. Вся суть побега была в том, чтобы Зарине вернуться в Человеческий квартал и жить по-прежнему.

— Мне правда некуда идти, — жалобно произнесла она. — Самое страшное, если Михэс откажется от меня, то другой свободный мужчина может захотеть взять меня женой в свой дом. Я смотрю добавилось два новых дома. Это для оставшихся двоих свободных мужчин?

— Да. Они уже не живут в бараке. Ждут своих суженных дома. Нам места под швейные мастерские понадобились, — ответила Энни.

Зарина тяжело вздохнула, хитровато прищурилась, и тихо продолжила, покосившись на насупившегося мужчину:

— Михэс меня не трогал. Наверное, потому, что я ему совсем не понравилась. А вот другой мужчина может и захотеть…

— Ну вот, пусть и попробует попытать с тобой счастья другой какой мужчина. Прямо сейчас и отправляйся к любому из них на пробы, — нотка мечтательного злорадства проскользнула в голосе хозяина дома.

— Нет! Не хочу! В конце концов, если станут во всём разбираться, то это я — твоя первая жена, а не Энни. Другому мужчине вся община и главный архитектор могут решить отдать её, а не меня. Ты не подумал об этом? — возмутилась Зарина.

Энни обеспокоенно посмотрела на Михэса.

Всем троим возникшая ситуация на какой-то миг показалась безвыходной.

Но тут нараспашку открылась дверь, и в дом каменщика вошёл Бета страны двуликих с огромным меховым кулем в руках, из которого в следующую минуту высунулось красное вспотевшее личико Тамилы.

— Мама? — прошептала Энни.

— Опусти уже меня на пол, чудовище! В доме же тепло! Я сейчас живьём испекусь! — Тамила была на пределе.

Шурхэн послушно поставил жену на пол.

— Подожди меня на улице, пожалуйста! — несмотря на вежливое обращение, прозвучало это не как просьба, а как приказ.

Тамила старательно выпутавшись из мехового кокона, сняла и нервно бросила на пол длинную шубу и зимнюю шапку. Вскоре она расстёгивала высокий ворот плотного шерстяного платья. Бедная женщина чувствовала, что взмокла настолько сильно, что её простая нижняя рубашка была насквозь мокрой от пота. Да и волосы, освобождённые от зимней шапки, тоже стали влажными, выбившиеся прямые пряди прилипли ко лбу и шее.

Шурхэн забеспокоился:

— Тебя может продуть. Здесь сквозняк от окна.

Тамила резко повернулась к оборотню, но заметив упрямую жесткую складку у его рта, сдёрнула с вешалки у стены большую плетённую шаль Энни и накинула её себе на голову и плечи.

— Так хорошо? — прошипела короткий вопрос.

Шурхэн с сомнением кивнул и с надеждой покосился на мех на полу.

— Ни. За. Что! Подожди меня на улице! — в немного повышенном требовательном голосе Тамилы послышались беспомощные слёзы.

— Ладно, хорошо, выхожу, — тут же ласково согласился оборотень, и продолжил совсем другим, строгим приказным, тоном в сторону притихшего Михэса. — Ты, человек, тоже со мной выходи. Снаружи подождёшь, пока моя жена будет платья заказывать.

Едва за мужчинами закрылась дверь, Тамила одним движением плеч сбросила шаль и кинулась к Энни.

— Доченька моя, золотая! Солнышко моё! Как ты? Ты здорова? Как ты живёшь? Этот мужчина тебе кто, муж или хозяин? Эта женщина тогда кто, твоя гостья или хозяйка? — Тамила обнимала дочь, потом отодвигала от себя, пристально разглядывала и снова обнимала.

Женщина тревожно поглядывала на тихо стоящую в сторонке Зарину, на которой была явно очень дорогая одежда: как бы эта состоятельная незнакомка не помешала ей с дочерью поговорить.

Энни же пыталась, и сама отвечать, и получить у матери хоть какие-то ответы на свои вопросы.

— Мама, мамочка, всё хорошо со мной! Он мой муж, зовут его Михэс. Он человек, каменщик. Это наш с ним дом, — торопилась успокоить мать Энни. — А это его бывшая жена.

Тамила с удивлением вгляделась в Зарину.

— Мама, а ты здесь откуда? И почему сам господин Шурхэн носит тебя на руках? А папа где? Как там Грэмми? — сыпала Энни, в свою очередь, волнующими её вопросами.

— Наш Грэмми в порядке, подрос. Он сейчас остался под присмотром дяди, — начала Тамила с самого лёгкого. — А папа погиб. Его больше нет. Прости, доченька, что принесла тебе такую печальную весть.

Энни горько расплакалась, закрыв лицо ладонями. Тамила обняла её вздрагивающие плечи, ласково поглаживая по спине.

— Как же так вышло, мама? Папочка же ещё был такой молодой! Что же такое случилось?

— рыдала Энни.

Она всегда знала, чувствовала сердцем, что отец любил её больше всех на свете, даже больше своего единственного наследника, не говоря уже о среднем ребёнке, Поли. Старшая дочь отвечала ему тем же. Она, со всей детской искренностью, боготворила мужчину, никогда не стеснялась проявлять свою любовь к родителю.