А л к и ш. Ваша беседа не беседа, а жалобы и осуждения. Вы все время жалуетесь на жизнь или изыскиваете у всех пороки.

Т у й г у н. Э, племянник, племянник. В мире не было и не будет человека, который бы не жаловался, не осуждал. Каждый человек в своей жизни хоть раз да пожалуется. А что такое жалоба? Жалоба — это температура болезни. О-о! Смотрите, как хорошо сказано! «Жалоба — это температура болезни». Прямо афоризм, новый афоризм. И автор этого — я! (Смеется.) Все думающие люди земли больны болезнью несчастья! А значит, все люди похожи! И не будем их строго судить. Ибо и мы с вами такие же. Сына несчастного человека нельзя назвать счастливым. Значит, и вы, мой дорогой племянник, такой же, как я! И он (указывая на Саримсака).

А л к и ш. Так эта общность связала вас с моим отцом?

Т у й г у н. Только одно. Я полюбил вашего отца, потому что он нуждался в помощи. И я мог ему эту помощь дать. А вы что с ним делаете? Мой друг оформил на ваше имя такой дом, а вы его отдаете чужим. Это непостижимо и нелогично.

А л к и ш. Для нас нет чужих детей. Самая главная ценность на земле — это дети! Разве это не ваши слова, папа?

Т у й г у н. Вздор! При чем тут это? Сейчас для вас главное — ваш отец. Ему плохо. А все остальные вам чужие. И надо срочно отказаться от вашего решения, Иначе ваш отец будет вас проклинать.

А л к и ш. Неужели? Папа! Неужели это правда?

С а р и м с а к. Поди принеси чай, Алкиш.

Алкиш берет чайник и уходит в сторону кухни.

Т у й г у н. Ну, зачем вы вмешались, зачем? Пусть бы немного испугался. Ничего бы с ним не случилось. Ах, какой же вы отец?

С а р и м с а к. Что ж делать. Вот такой я отец, Я не могу ни говорить, ни слышать неправды.

Т у й г у н. Дело было почти сделано!.. Эх… Скорее он ваш отец, а не вы его.

С а р и м с а к. Что ж. Он и правда в будущем станет отцом. Я надеюсь.

Пауза. С улицы, разгоряченный, входит  К у в а н ч.

К у в а н ч. Мало ему было смерти матери! Теперь он гробит отца! Я ведь чувствовал, чувствовал, что что-то случится, еще когда Алкиш объявил, что будет космонавтом.

С а р и м с а к. А ты от кого слышал, брат?

К у в а н ч. Везде только об этом и говорят. По городскому радио даже передавали. Разве здоровый человек отдаст свой дом бесплатно?.. Мои коллеги сказали: «Объявите по этому поводу соболезнование вашему брату».

Т у й г у н. Ты прав, ты прав, Куванчджан. Как-нибудь его надо отговорить. Это наш с вами долг. Я пробовал объяснить, не получилось… Может, вас послушает, вы все-таки родной дядя!

К у в а н ч. О-о… Я своих-то не могу заставить слушаться. Разве этот племянник послушает дядю? (С иронией.) Это же сын эпохи.

С а р и м с а к (гордо). Да, действительно, сын эпохи.

А л к и ш (входит с чайником в руках, дяде). Здравствуйте, дядя.

К у в а н ч. Да в своем ли ты уме, Алкиш? Ты, наверно, не понимаешь, что делаешь?

А л к и ш. Почему? Все понимаю. Я уезжаю на пять лет учиться. Папе всегда было достаточно этого дома из двух комнат с террасой. А этот дом пока лишний. Зачем ему пустовать? Пусть используют под ясли. Весь квартал, вся улица, даже район скажут нам спасибо.

К у в а н ч (размахивая руками). Нет, он не понимает!.. Во что превратится твой дом! Без крова останешься!

А л к и ш. Кто служит своему народу, у того всегда будет крыша над головой. Скажите, это ваши слова, папа?

Т у й г у н. Ну и племянничек! Он словно комсомолец тридцатых годов или партизан времен войны.

К у в а н ч. Пожалуй, покруче.

А л к и ш. Их имена для меня святы, а пример недостижим.

Т у й г у н. Алкишбек, твоя основная беда знаешь в чем? В том, что ты воспринял отцовские слова и назидания учителей слишком прямолинейно. И потому твои мысли высокопарны и риторичны. На деле со времен Адама и Евы между теорией и практикой, между книгой и жизнью была и будет огромная разница. Это и есть философия жизни.

А л к и ш. Нет такой философии.

Т у й г у н. В жизни существуют и неписаные законы. Вот что нельзя забывать. И кто их знает, вернее, кто их тонко чувствует, а еще вернее, кто чутко улавливает эти неписаные законы, тот и на коне. Тот и проживет благополучную жизнь.

К у в а н ч. Правильно. Главное в жизни — это благополучно прожить. Правильно, Туйгунбай-ака!

Т у й г у н. Я это сам понял поздно, когда голова уже поседела. В молодости у меня не было наставника, а жаль. Ты мне свой человек, Алкиш. А отца твоего я глубоко уважаю, и мне жаль твоего будущего. Только поэтому я и пекусь о тебе. Мы свой век прожили, а ты только начинаешь жить. У тебя все впереди, будущее за тобой, и если ты своевременно не найдешь своего пути, далеко не уйдешь. А тебе предстоит жить в двадцать первом веке. И об этом подумай.

К у в а н ч. Да-а, дай бог, и мы увидим лицо двадцать первого века. А?

А л к и ш. Папа, вы мне сказали, что в двадцать первом веке взаимовлияние, взаимосвязь людей усилятся. Что надо будет учиться жить одной истиной на одной планете. Вы говорили — именно от этого, от понимания друг друга будет зависеть жизнь человечества.

С а р и м с а к. Да, сынок. Так в журнале «Курьер» писали.

К у в а н ч. Курьер-мурьер! Эх ты, брат! И тебе, и покойной невестке я сколько раз говорил, предупреждал — нельзя много говорить ребенку. Вы этим испортите его. И вот он, результат: ваш сын… Ах, если бы я был на вашем месте…

Т у й г у н. Куванчбай! Успокойтесь, успокойтесь… Алкиш умный парень, он все понимает. А ваша энергия еще пригодится вам. Не напрягайтесь. Отдохните.

К у в а н ч. Спасибо, Туйгунбай-ака, спасибо. Вы — настоящий ум. (Делает жест руками.) С головы до ног один большой ум.

А л к и ш. Пап, ты видишь, как страшен может быть разум, если он против истины?

Т у й г у н. Опять!.. «Папа, папа…» Так нельзя, племянник! Ты живешь, в конце концов, в обществе, и надо поступать так, как требует общество, дорогой мой. Общественное мнение (показывает на себя и Куванча) не терпит исключений.

А л к и ш. В вопросах совести закон большинства не действует…

К у в а н ч (затыкает уши). Я уже ничего не могу слушать.

Т у й г у н. Уфф. Легче лопатой работать, чем с ним говорить. (Вздохнул, собрав силы, декламирует.) Жизнь — это не книга, а живой поток! И в нем действуют законы общественного мнения!

К у в а н ч. Успокойтесь, Туйгунбай-ака, успокойтесь.

А л к и ш. А вот тут, папа, надо решить вопрос, что такое общественность. Мы часто говорим: общественность квартала, общественность района, общественность страны, города… Это действительно лицо общества, и у него свои законы. Но когда собираются несколько человек играть в домино или трое у пивной бочки — это не то общество, и его мнение мне не важно.

Т у й г у н. Так он оскорбляет нас!!!

А л к и ш. Нет, нет. Я не провожу аналогии. Я просто хочу уяснить, что такое общество, а что нет. И где истина. Вот и все.

К у в а н ч (помолчав). Не мучь ты нас и себя, Алкиш, верни дом. Пусть он остается твоим, ведь он не мешает тебе.

Т у й г у н. Вот именно, не мешает. И в Конституции говорится: «Граждане СССР имеют право на жилище».

А л к и ш. Верно. И еще в Конституции написано: «Гражданин СССР обязан… уважать правила социалистического общежития, с достоинством нести высокое звание гражданина СССР».

К у в а н ч. Хватит, хватит! Довольно! Это мы слышали… (Успокоившись.) Ну хорошо. Дом ты сдашь под ясли, покажешь пример, сделаешь начинание. Об этом уже и по радио передали. Ну, а дальше что? На этом ты успокоишься или еще что-то придумаешь?

А л к и ш (задумчиво). Позавчера, прощаясь со школой, мы — шестьдесят одноклассников — клялись. Мы вслух читали клятву…

К у в а н ч. Слышал, слышал и об этом.

А л к и ш. …Я выполнил пока только один завет этой клятвы.