– Похоже мы пришли, – сказала Ева.
Это был поистине величественный зал, образованный самой природой. Большая, с высоким сводом круглая пещера из светлого камня, засыпанная белым песком. Факелы здесь были воткнуты просто в трещины камня и представляли из себя кости, обмотанные вымоченными в жире шкурами. На стенах возле факелов виднелись узоры, сделанные чем-то красным. Бегущие животные, летящие копья, человеческие фигурки из кружков и палочек. Посреди пещеры возвышался большой округлый холм, на котором сидел еще один призрак, но уже совершенно не похожий на тех, кого мы встречали раньше. О метафизической его природе можно было догадаться лишь по вспыхиванию редких искорок на темной коже. Это был нестарый еще мужчина с пышной гривой спутанных волос, с такими широкими плечами, что он казался квадратным, а когда он встал навстречу нам, стало видно, что его мощные ноги коротковаты по отношению к туловищу, да и, честно говоря, кривоваты. На груди его висело ожерелье из неприятных зубов длиною в ладонь каждый. Опирался он на чудовищную дубину, блескучую и расширяющуюся к концу, и словно сплетенную из множества корней. Маленькие темные глаза под низким лбом смотрели жестоко и равнодушно.
– Новые хозяева камней наверху, – прорычал призрак. – Много вас таких сюда приходило, но судьба у вас у всех одна. Смерть, позор и безумие.
– Безусловно, – ответила ему Ева, вежливо поклонившись, – ибо человек создан для страданий.
Видимо, она таким образом разговор пыталась поддержать.
Но призрак, похоже, и сам был не прочь поболтать.
– Ваш род убил меня подло, напав на меня ночью, когда я спал с любимой дочерью, наевшись перебродивших ягод. Жалкие обитатели земляных нор и шалашей, вы были перебиты моим народом в ту же длинную ночь! Меня достойно прогребли, украсив сокровищами племени и отправив со мной в дорогу тени лучших из воинов и красивейших из женщин. Сотни лет на моей могиле приносились жертвы. А потом снова пришел ваш расплодившийся преступный род и наступил конец мира. Вы придавили меня камнями и стали жить, жрать и гадить надо мной, но мое проклятье рано или поздно настигает всякого, кто ступит своей грязной ногой на мою землю. Ибо мою землю у меня можно взять только в бою, а в мире не было и нет соперника равного мне!
Во время этого монолога Акимыч пару раз раскрывал рот, видимо, хотел вступить в дискуссию, но Ева каждый раз, почти не глядя, залепляла ему пасть ладонью. Призрак оперся на дубину уже двумя руками и горделиво выпрямился, что ему удалось не так легко при столь ссутуленной, бугристой от мышц спине.
– И что же? – спросила Ева, – Никто из владельцев замка так и не показал себя достойным бойцом?
– Куда вам, жалкие! – захохотал призрак. – Они пытались, по подлому своему обыкновению нападать на меня толпами, таскали сюда волхвователей, призывали духов и мерзейших тварей из разных миров, но победить меня теперь можно только в честном поединке – муж против мужа.
– Или жены, – вставила Ева.
Дикарь презрительно посмотрел на нее, но промолчал.
– Интересно, – сказал я ребятам, – а зачем нам с ним сражаться и проклятье снимать? Пусть бастарды с ним разбираются.
– Я одобряю ход твоих мыслей, – сказала Ева, – но не будем забывать, что номинальные владельцы замка мы. И не знаю насколько проклятье действует на игроков, но когда я смотрела инфу про Ка-труа – у него действительно что-то многовато владельцев было. Сплошные войны, скандалы и распавшиеся кланы. Приятно было бы, конечно, сейчас победить, только не думаю, что у нас есть шансы – Ка-труа когда-то и «Казус Белли» владели. Если уж и они не справились…
– А как они сюда, интересно, пробирались? У них Нимиса-то не было – сказал Акимыч.
– У сильных старых кланов есть такие способы влиять на игру, что никакие нимисы рядом не стояли, уверяю тебя.
– Сюда бы Шаандри, – сказал я. – Он бы мог его завалить, уверен.
– Дался тебе этот Шаандри! – раздраженно сказала Ева. – И в любом случае его тут нет. Не, мы можем, конечно, пообщаться с этой первобытной прелестью, заодно выберемся сразу на кладбище. Только с неписями непонятно что делать, лично я никакого выхода отсюда не вижу. Лукась, Гус, – у вас кристаллы возвращения заряжены?
– Да, – сказал Лукась
– Нет, – сказал Гус.
– А кому я велела это сделать? Ладно, дам тебе свой. Сейчас вы попробуете отсюда телепортнуться, а мы пойдем сдохнем под этой дубиной.
– Но погодите, – заволновался Акимыч, – давайте все же не сдаваться так сразу! Нет, пускай ребята, конечно, улетают....
– Никуда они не улетят, – мрачно сказала Ева, – камни тут неактивны. Гадство.
– Слушайте, – сказал Акимыч, – а если кого-то из нас тут убьют, неужели Хохен не придет за нас мстить?
– Вообще должен, – сказал я, – если он сможет нас тут найти. Черт его знает где мы находимся.
– И даже «когда» мы тут находимся, – кивнула Ева. – Возможно, металл, из которого откован Хохен, еще лежит в недрах таосаньских гор.
– Ну, давайте все же попробуем, – сказал Акимыч, вытащил шпагу, поддернул рукава и решительным шагом направился к призраку дикаря. – Эй ты! – крикнул он, – выходи на смертный бой, я тебя вызываю!
– Вот всегда он так, – сказала мне Ева, – никакого понятия о дисциплине и подготовке!
– Ты вызываешь меня? – захохотал призрак, – Ничтожество!
В чем-то он был прав, так как Акимыч ему даже до пояса не доставал. Акимыч схватился за шпагу двумя руками, широко расставил ноги, подпрыгнул, как лягушка, и тюкнул дикаря острием в живот. Воздушный фехтовальщик из него, конечно, пока не очень получался. Дикарь взревел, ухватил дубину, поднял ее и одним ударом превратил Акимыча буквально в лепешку. Мы отвернулись.
– Пресвятая Амалея! – выдохнул Лукась. – Никогда к этому не привыкну.
И тут с потолка посыпалась земля, упали, разматываясь, длинные связки корней, и на белый песок пещеры с грохотом свалился Хохен.
– Сработало! – воскликнула Ева.
Хохен без всяких вступлений сразу пошел в атаку. Меч скрестился с дубиной. Столкнувшись в воздухе, металл и окаменевшее дерево отскочили друг от друга. При всей своей кажущейся неуклюжести дикарь двигался столь же стремительно, как и Хохен, (хотя оба, на мой взгляд, порядком уступали в ловкости Шаандри Алексаа), казалось, что дикарь неуклюже отпрыгивает и столь же неуклюже кидается в атаку, но он как-то успевал обходить черное лезвие. Жилы на его теле набрякли, завоняло от него, как от десяти козлов, видимо, так пахнет истинная ярость. Когда край дубины скользил по доспеху Хохена, пещера наполнялась долгим эхом. Торс дикаря постепенно покрывался пунктирными стежками кровавых порезов – кончиком меча Хохен иногда успевал дотягиваться до противника. Дикарь ревел, Хохен молчал. Кружась друг подле друга, они атаковали, как змеи, – рывком и неожиданно, но каждый раз дубина отбрасывала меч, а меч отбивал дубину.
И все-таки постепенно дикарь сдавал. На порезах его словно крупные красные ягоды набухали капли крови и забрызгивали белый песок. Пусть оба противника и принадлежали к царству духов, но в дикаре было больше жизни, или не жизни, или как это еще называется. Он начал тяжело дышать и явно экономить силы. Дубина его весила, наверное, килограммов триста, во всяком случае, ударив по стене, она с легкостью отбивала пластинки камня. Попади этот древний молот прямо по панцирю, и Хохен, полагаю, был бы смят как консервная банка, но стремительные движения доспехов были так точны, словно Хохен знал, куда в следующую секунду ударит соперник. Ева от нервов вцепилась мне когтями в плечо, Лукась и Гус тоже смотрели совершенно завороженно. Жаль что Акимыч такой красоты не видит. И тут дикарь совершил ошибку. Отведя дубину назад и используя ее, как таран, он прыгнул на Хохена, намереваясь впечатать того в стену, обогнув зону поражения меча. Но Хохен успел отступить на полшага назад, и дикарь налетел грудью на черное лезвие, которое вышло у него между лопатками.
Он еще долго не умирал. Выронив дубину, он тянулся лапищами к Хохену, пытаясь нанизать себя на меч дальше, чтобы схватить война за шлем и оторвать врагу голову, но Хохен удерживал его на слегка изогнувшемся лезвии, не давая приблизится к себе. Потом резко выдернул меч. Кровь фонтаном хлынула из раны, дикарь упал на ставший красным песок. Мы приблизились.
