Он помогал всем, кому другие помогать боятся: бездомным и страдающим заразными болезнями, а также тем, кто «на особом контроле у ФСБ». Он просил за экс-мэра Дагестана Саида Амирова, за криминальных авторитетов, за левых и за правых. За всех. С одинаковой страстью. Правоохранители считали его фриком, пытались найти в его поступках тайную выгоду. Про него запускали фейки. Но случись что с ними самими — все бежали к нему.

Вообще после личного знакомства с ним руководители ведомств и министерств начинали или избегать его, или любить. Второе чаще. Не воспринимали его те, кто считал, что личная карьера важнее чьей-то свободы и жизни. И именно им потом жизнь обычно преподносила жестокий урок, и они встречались с Бабушкиным уже в других условиях.

Сначала чиновники удивлялись и даже возмущались, когда Бабушкин звонил им в час ночи, чтобы попросить за кого-то. А потом смирились и, может быть, даже осознали: их должность обязывает быть на связи с правозащитниками в любое время дня и ночи. А еще он своим примером доказывал: никакая политическая ситуация не может помешать настоящему правозащитнику бороться за права конкретного человека.

«Бабушкин — стопроцентный правозащитник», — сказал как-то о нем экс-глава СПЧ Михаил Федотов.

«Один Бабушкин». В свой последний день рождения Бабушкин получил в подарок собственную «валюту». Жил он скромно в старой родительской квартире. Ни дачи, ни машины у него не было. Все деньги тратил на свою организацию и помощь заключенным. (Фото автора)

Бабушкин входил во все рабочие группы по изменению законодательства, связанного с пенитенциарной системой и общественным контролем. Помимо прочего, он организовывал общественный мониторинг судов и больниц. В отчетах мог не только указывать нарушения, но и написать что-нибудь трогательное в таком духе: «В суде N пристав на входе очень вежлив, встречает посетителей с улыбкой. Прошу поощрить».

Созданная Бабушкиным организация «Комитет за гражданские права» ежедневно отсылала по несколько сотен запросов в разные инстанции. «Машина помощи людям» — так выразился нынешний глава СПЧ Валерий Фадеев. Бабушкин много раз одолевал главреда «МК» и коллегу по СПЧ Павла Гусева просьбами написать то про одного, то про другого «несправедливо осужденного». Гусев никогда не отказывал. И кто бы ни говорил Гусеву, что Бабушкин не прав, тот не слушал. Он верил Бабушкину.

— Андрей Владимирович, но вот есть же доказательства, что человек, за которого вы просите, виновен в преступлении, — спорила я с Бабушкиным по поводу очередного его текста.

— В отношении него были нарушены права? Были. Главное доказательство получено с использованием пыток? Да. Любые сомнения в виновности надо трактовать в пользу человека.

И тут уже спор прекращался. Он прав, он всегда был прав на 1000 %, даже когда обманывался. Потому что он верил в людей, а дороже этого ничего в жизни нет. Помню наш разговор про одного руководителя тюремной системы. «Евочка, он не знал, что в этой колонии пытают, его вводили в заблуждение». — «Вы в это верите?» — «Конечно». И потом этот руководитель помог спасти от пыток многих. Что, если он стал другим именно под «давлением» этой веры Бабушкина в его порядочность?

Как-то я заметила Бабушкину про одного человека: «Он непорядочный. Зачем вы его привлекаете к работе?» А он отвечал: «Значит, мы с тобой его должны исправить». И с этим не поспоришь.

Вокруг Бабушкина всегда было много странных личностей. Он ведь никого не прогонял, всем давал кров и работу. Однажды на празднике кто-то из маргинальных гостей умыкнул тот самый единственный ноутбук. Его догнали, гаджет вернули, а самого в итоге подвергли общественному порицанию и… снова посадили за стол.

А вообще стоило побывать на праздновании его дня рождения, чтобы понять масштаб личности. За одним столом сидели генералы и бывшие осужденные, замминистра и консьержка дома, в котором Бабушкин принимал своих подопечных.

«Клокочущий общественный темперамент и редкая настойчивость правозащитника. Вот как я его буду помнить», — написала коллега Светлана Маковецкая. «Ушел большой, добрый человек. Убежденный защитник людей. Очень светлая память», — добавил Николай Сванидзе. «В нем было столько тепла», — сказал Генри Резник.

«Андрей Владимирович Бабушкин — самый, наверное, широко, энциклопедически эрудированный, договороспособный и безгранично чуткий, активный и эффективный, — написала ведущий аналитик УФСИН Анна Каретникова. — Когда просто говорят "невосполнимая утрата" — это штамп и банальность. Если уточнить, для кого, — можно попробовать почувствовать. Я точно знаю, что уход Андрея Бабушкина — невосполнимая утрата для десятков тысяч осиротевших теперь российских арестантов, для кого его имя было синонимом и именем последней надежды на восстановление справедливости. Теперь все стало иначе».

Раньше арестанты говорили:

— Я буду жаловаться в суд по правам человека! Принесите мне бланки в ЕСПЧ!

— Европейского суда больше нет.

— Да я… да я тогда самому Бабушкину напишу!

Теперь нет и Андрея Бабушкина. И мир изменился.

Легендарный «Екатеринбургский централ» (СИЗО № 1) за два века своего существования повидал много необычных заключенных, среди которых был даже личный адъютант Гитлера Отто Гюнше (считается, что именно он присутствовал при смерти фюрера и сжег его труп). Но в истории этого СИЗО была и уникальная тюремщица, причем ее жизнь пришлась на период современной России.

«Милейшая» — такое прозвище дали зэки Вере Гавриловне Лещенко. Ее боялись и одновременно на нее почти что молились. Лещенко сама была глубоко верующей, чем объясняется тот факт, что в ее речи соседствовали церковнославянский и феня.

Незабываемая внешность — ярко-огненные волосы и очаровательная с хитрецой улыбка — и железная воля. «Военно-тупая-волевая» — так она представлялась (любила эпатировать). Но в реальности была человеком энциклопедических знаний, преподавала (стала доцентом УрГЮУ) и писала научный труд о влиянии веры на исправление заключенных (кстати, параллельно работала в епархии). Опоздавшим на лекции студентам она предлагала «поскорее занять свою "шконку"», а священникам — «этапироваться в трапезную».

Свою жизнь Вера Гавриловна закончила в монастыре, где и была похоронена, став, пожалуй, единственной тюремщицей в современной России, удостоившейся подобной чести.

Историю необычной тюремщицы Веры Гавриловны Лещенко будет правильнее рассказывать с самого начала. А значит, не с Екатеринбурга, а с Томской области, где в маленьком селе с красивым названием Верхнее Добро она родилась.

В 1980 году на КПП СИЗО города Томска пришла 18-летняя яркая шатенка с дерзкими огоньками в глазах. Она явилась устроиться на работу. А та ей в большей степени была нужна, чтобы получить направление для поступления в Институт МВД (напомню: в советские годы изоляторы и тюрьмы входили в состав милицейского ведомства). Верочка мечтала быть следователем, но стала… надзирательницей.

Работа в тюрьме затянула. А после одного страшного ЧП она уже не смогла все бросить. Случилось вот что: несколько заключенных захватили медчасть, взяли в заложники медсестру. Вера Лещенко вела переговоры, и, по слухам, благодаря ей все могло бы закончиться бескровно, но взорвалась дверь кабинета. Вера получила ранение, была контужена (за что получила удостоверение участника боевых действий). После того инцидента она решила, что Бог спас ее для того, чтобы она помогала людям.

— Потом она еще не раз участвовала в переговорах во время подавления бунтов заключенных, — рассказывает ее коллега. — Времена были страшные. Тогда никто и разговаривать с уголовниками особенно не хотел. А она была уверена, что нужно пытаться убедить, увещевать. Лещенко раскрывала и жестокие преступления внутри тюрьмы, среди арестантов (в том числе убийства). Проходя через такие испытания, она молилась о положительном исходе, о том, чтобы вернуться домой живой, — там ждал маленький ребенок.