– Никто ни с кем не бывал жесток.

Кевин выжал сцепление, машину немного повело вправо, но потом шасси повернулись, как надо, сцепление восстановилось, и Кевин сбавил скорость.

– Пока, Кевин… – Мать положила трубку.

Кевин въехал в Скутшер. Он катил по узким дорогам между низеньких домов, но мысли его были не здесь. Он, пятилетний, сидит у отца на коленях, сжимая в руках “Донки Конга-младшего” – приставку “Game & Watch”, унаследованную после брата.

Всего через неделю он играл гораздо лучше отца, который винил свои неповоротливые руки с шершавой, в трещинах, коже. Руки он испортил, когда подростком ловил селедку в Онгерманланде.

Когда Кевин парковался возле “Ведьмина котла”, позвонил Лассе и в двух словах изложил биографию Блумстранда.

– Десять лет назад проходил по делу об изнасиловании тринадцатилетнего мальчика. Расследование закрыли, но это звоночек. К тому же его дважды арестовывали за распространение пиратских копий фильмов, включая порнографию. Это тоже звоночек, даже при том, что, насколько я знаю, детской порнографии там не было.

После этого разговора Кевин убедился в том, как прав был Луве Мартинсон насчет Ульфа Блумстранда.

Сегодня хрупкость Луве не бросалась в глаза, и Кевин спрашивал себя, не принял ли он силу за слабость.

Луве достал письмо, которое прислали ему Нова и Мерси, и стал пересказывать содержание. Кевин тем временем просматривал письмо.

Я все втыкала осколок ему в горло, втыкала до тех пор, пока не порвались сухожилия.

– Как по-вашему, Мерси способна еще на одно убийство? – спросил Кевин.

– Боюсь, что да.

Луве достал еще несколько листков.

– Вот письмо от отца Мерси.

– От отца Мерси?

Кевин взял письмо. По какой-то причине ему подумалось о двери, которая приоткрыта, хотя должна быть заперта.

– Я хотел дождаться вас, поэтому не стал разговаривать ни с ним, ни с представителями Департамента по делам миграции. Судя по содержанию, письмо мог написать только отец Мерси. Там говорится о вещах, которые Мерси рассказывала мне во время сессий, конфиденциально.

Кевин быстро прочитал шесть страниц письма.

Луве прав, подумал он, а это означает, что патологоанатомы работали спустя рукава. Он не был лично знаком с шефом судмедэкспертов, но знал, что Иво Андрич имеет репутацию перфекциониста. Хотя на других его перфекционизм, возможно, не распространяется. Случаи вроде этого иногда понижают в приоритетности.

Теперь дверь не полуоткрыта. Она открыта нараспашку, потому что никто ее и не запирал.

Кевин никогда не имел дела с Мерси, но ему казалось, что он в каком-то смысле знает ее, и в животе у него подсасывало не только от нетерпеливого ожидания, но и от радости.

– Я вот о чем думаю, – сказал Луве.

– О чем?

– Может, чтобы найти Мерси, стоит привлечь прессу?

Кевин поразмыслил.

– Может быть… Попросим ее отца выступить с обращением, просьбой дать знать о себе. Вдруг сработает.

Скоро мы их найдем, подумал Кевин и набрал номер угрозыска.

Разговаривая, он наблюдал за Луве. Тот сидел перед ним, скрестив ноги и сцепив пальцы на колене.

Так сидят все психологи.

Эмилия Свенссон остановила машину перед домом Понтенов.

По имеющейся у нее информации, Свен-Улоф владел “BMW”, но сейчас машины не было видно.

Эмилия предложила поехать и поговорить с Алисой неожиданно для самой себя. Ей хотелось снять часть задач с Лассе и Кевина, но едва совещание закончилось, как на нее напала нерешительность. О чем она станет спрашивать? Однако когда Эмилия позвонила в лабораторию и попросила прислать фотографии майки, принадлежавшей Фрейе Линдхольм, а также рисунка на этой майке, как минимум один вопрос она сформулировала.

Эмилия вылезла из машины и пошла по выложенной камнями дорожке к таунхаусу, где проживали Понтены.

Ландгрен, Юхансон, Фрикберг, Сунд, читала она, проходя мимо почтовых ящиков. Все эти фамилии, равно как и неприметные таунхаусы красного кирпича, родом из шестидесятых, свидетельствовали: перед вами типичный шведский средний класс, а почтовый индекс проговаривался, что жить здесь не каждому по средствам.

Первым признаком того, что Эмилия собралась навестить дом, где живут христиане, оказался дверной молоток. Эмилия взялась за Христа и постучала в дверь Его пятками.

У Осы Понтен было кукольное личико, обрамленное подстриженными под каре светлыми волосами.

– Yes? – Женщина натянуто улыбнулась. – My husband is not here[72].

Эмилия растерялась.

– Здравствуйте, меня зовут Эмилия… И со мной можно говорить по-шведски.

Она объяснила, что она эксперт из уголовной полиции и ей надо переговорить с Алисой.

– Это не допрос, – прибавила она. – Я просто уточню у вашей дочери кое-какую информацию, но дело важное и срочное.

– Насчет тех двух девочек?

– Да, точнее, трех.

Женщина бросила взгляд на соседние участки, словно желая удостовериться, что за ними никто не наблюдает.

– Входите. – Она сделала шаг назад, пропуская Эмилию.

Оса была худенькой женщиной за сорок, с тонкими, почти острыми чертами лица и в будничной серой одежде, производившей впечатление чего-то холодного и застывшего.

Оса Понтен нервничала. Но ей явно было любопытно.

Они прошли через гостиную, дышавшую пятидесятыми, и Оса остановилась на пороге кабинета. Алисы не было, но в воздухе все еще висел запах лавандовых духов. Стены покрыты стеллажами с аккуратно расставленными папками, и Эмилия подумала, не бухгалтерские ли материалы в них содержатся. У стола со стопкой книг стояли два пустых стула.

– Я схожу за ней, а вы можете подождать в гостиной, – предложила Оса.

Эмилия села на черный кожаный диван и посмотрела в панорамное окно, выходившее на задний двор. Маленькая веранда, сад не больше тридцати квадратных метров. В гостиной – мебель пятидесятых-шестидесятых годов. Ничего дорогостоящего, подумала Эмилия. Послышался телефонный звонок.

Вниз по лестнице простучали быстрые шаги, и Оса ответила. В таких домах бывают тонкие гипсокартонные стены, и, хотя Оса понизила голос, Эмилия все слышала.

– Привет, Эрик… Да, он на работе, но Алиса дома. И еще – ко мне пришли. Я потом расскажу.

На полке слева от дивана стоял виниловый проигрыватель; прислушиваясь к разговору, Эмилия нагнулась и стала разбирать надписи на корешках пластинок.

– Да… Могу попросить Алису зайти к тебе потом… Свена-Улофа на выходных не будет, так что мы с тобой… Да, я позвоню… Целую.

Сначала несколько пластинок с классической музыкой и григорианскими хоралами, а потом Эмилия сильно удивилась.

Она встала с дивана, чтобы получше рассмотреть конверты.

“The Clash”? “Kraftwerk”?

– Чьи это пластинки? – спросила Эмилия, когда Оса Понтен вошла в гостиную.

– Старые пластинки Свена-Улофа. Он отказывается их выбрасывать.

Эмилия поставила “Autobahn”[73] на полку.

– Надеюсь, я не помешала. В смысле – если вам надо поговорить по телефону, я сама могу зайти к Алисе.

Оса улыбнулась.

– Ничего страшного. Звонила моя сестра.

Которую зовут Эрик и с которой ты изменяешь мужу, подумала Эмилия и улыбнулась в ответ.

– Ну что же, тогда подождем Алису?

– Она в туалете и не хочет выходить.

– Может, пойдем к ней вместе? – предложила Эмилия. Оса кивнула.

Слева от лестницы, ведущей на второй этаж, была видна гостиная, а по правой стене тянулись семейные фотографии Алисы и ее родителей, сделанные в ателье. Поднимаясь, Эмилия отметила, что они расположены в хронологическом порядке. Алиса делалась все младше и к концу лестницы стала грудным младенцем у отца на руках.

Лестница переходила в коридорчик с тремя закрытыми дверями. Последней была дверь туалета, рядом с которой висела репродукция рубенсовского “Поклонения пастухов” в рамке.