— Против уважения к родителям ничего не имею, — согласился Буров. — Я говорю о разводах и вашем отношении к ним. Дело не в том, что вам нравится эта традиция, а в том, что вам чье-то чужое мнение важнее счастья собственной дочери. Вы важно, что люди скажут. Это главная правда.

— Почему это чужое? Соседи разве чужие? Родственники разве чужие?

— Дочь вам ближе по крови. Разве не так?

— Так, но… Это ничего не меняет, — упорно твердила о своем мама Шурзиной. – Благодаря традициям наш род пользуется большим уважением.

— Алия должна жить с мужем, который ее угнетает? – не выдержала я, вызвав на себя недовольный взгляд Бурова.

— Что значит угнетает?

— Он оскорбляет вашу дочь, мучает ее. Унижает, обесценивает ее достижения, — заговорила я с жаром. — Он насильник. Он морально ее уничтожает, а ваша дочь от него оторваться не может. Потому что больна и зависима. Есть опасность, что Тимур перейдет грань и начнет бить вашу девочку. Какая женщина заслуживает плохого к себе отношения? Или это месть ваших женщин? Если было плохо и трудно вам, то пусть будет плохо и трудно дочерям или снохам? Любой человек не должен подвергаться насилию. Никто. А Алия подвергается.

— Мне бы Алия рассказала, — скептично ответила Гульмира, приподняв левую бровь. — Она от меня ничего не скрывает.

— Не скрывают от тех, от кого получают поддержку. Вы ей давали поддержку?

— Конечно. Всегда.

На это я не нашлась что сказать, растерялась. Слепая самоуверенность этой женщины в собственной правоте была настолько чудовищной, что аргументы легко разбивались о стену из выстроенных убеждений. Если человек не хочет слышать, то хоть сколько ему не говори, все попытки окажутся бесполезными. Поток моих аргументов иссяк, требовалось собраться с мыслями, но Буров все-таки пришел мне на помощь:

— Она хоть раз говорила вам, что хочет развестись?

— Говорила.

— А вы?

— Запретила, конечно.

— Это ваша поддержка? – съехидничала я, не удержавшись. – Недавно Алия плакала целый вечер после разговора с вами. Даже если она и захотела бы от мужа уйти, но ей некуда.

— А вы откуда все знаете?

— Мы общались с ней. Она рассказала, что чувствует себя одинокой. Ее родная мать не принимает, потому что мнение соседей важнее. Те, кто вас по-настоящему любят, всегда найдут вам оправдания, а кто не любит – всегда найдет над чем посмеяться и что в вас и у вас обсудить. А вот вашей дочке, Алие, нужна ваша помощь.

По насупившемуся виду становилось ясно, что откровенный разговор Гульмиру уже раздражал. Она хотела его побыстрее закончить, поэтому ерзала на диванчике, не находя себе места, и все поглядывала на настенные часы. Единственное, что ее сдерживало, так это интрига. Она не знала до конца, с чем мы пожаловали.

— Что вы от меня хотите?

— Дайте вашей дочери настоящую поддержку. Плевать на соседей. Алия глубоко несчастна и находится на грани срыва. Если ее не поддержать, произойдет непоправимое.

— Например?

— Выбросится из окна вместе с детьми, — обыденным тоном произнес Буров. — А она, между прочим, беременна.

— Что вы несете за чушь? – вспылила Гульмира. — Вы вообще кто такие? Откуда знаете? Вы что пророки какие-то? Что вам такое известно, что неизвестно Всевышнему? Освободите мой дом сейчас же! Будут меня еще поучать какие-то неизвестные люди!

Мать Алии вышла из себя. Вскочила с дивана, поставила руки в боки в оборонительной позе. Крылья ее носа трепетали, настолько она была возмущена, глаза потемнели от злости. Выглядела она точно фурия. И вот тогда я поняла, что происходит с людьми, когда они слышат то, что им не нравится. Последняя капля упала, и чаша терпения переполнилась. Гульмира нам не верила, не хотела. Отчасти я ее хорошо понимала. Пришли какие-то незнакомцы, объявили страшный прогноз, суля семье боль и страдания. Еще и поучают, обесценивая весь ее прошлый опыт. Попробуй, измени свои взгляды? Мой план становился провальным с каждой секундой, пребывания здесь.

— Она сделает это завтра, — неожиданно солгал Буров. — Если вы ее не поддержите. Будете потом жалеть. Но вернуть ничего не получится.

— Не желаю ничего слышать. Бред. Кто вы вообще такие?!

— Мы сотрудники отдела И эС, — спокойно ответил Буров. – Я уже представлялся. А вы останетесь без дочери, если будете упертой, как ослица. И мой вам совет на прощание. Постарайтесь хорошенько подумать, что важнее. Счастье и безопасность вашей дочери и внучек, а у Алии родится девочка, или ваш любимый уят.

— Выметайтесь из моего дома, иначе вызову полицию! – прорычала Гульмира. – Вы решили от меня денег срубить? Отвести от моей семьи порчу? Проклятье? А не дождетесь, понятно?!

— Мы уходим, — согласился с ней Михаил. – Василиса за мной. А вы, госпожа Амиржанова, прежде чем забудете о нашем разговоре, сначала вернетесь на кухню, а там увидите, что ваша любимая кошка съела мясо с тарелки, что вы положили себе на обед перед нашим приходом. Не ругайте ее сильно. Она была очень голодной, и любит вас безусловной любовью, не обращая внимание на то, что ей говорят о вас чужие псы и коты, которых вы гоняете всякий раз на прогулке.

— Что вы такое…

— Позвоните Алие. Дайте ей тепло и поддержку. И свободу решать, что делать с браком и мужем. Это не так уж и сложно.

Последние слова были сказаны женщине с покрасневшим от злости лицом. Она была настолько в ярости, что начала задыхаться. Но был в ее эмоциях плюс — неравнодушие к дочери. Гульмира пылко отреагировала, как только узнала о предстоящей трагедии. Конечно же, не поверила, посчитав нас за шарлатанов, решивших заработать деньжат.

Буров вел меня по дорожке, вслед нам раздавались ругательства. Мать Алии изрыгала их, словно в ней проснулся вулкан, и я не понимала, что с ней происходит. Как только я села в машину, то сразу спросила начальство:

— Что с Гульмирой? Неужели она настолько испугалась за дочь?

— Люди терпеть не могут, когда им приходится что-то решать против собственных принципов. Ее мир, ее правда сейчас рушатся. Это будет происходить, когда она зайдет на кухню и увидит там пустую тарелку и кошку с куском мяса на подоконнике. Потом, если позвонит Алие, то узнает, что у нее скоро родится третья внучка. Когда узнает, что о поле ребенка Алия никому не рассказывала, ей придется принять решение. Поверить мне или нет, и взять на себя всю ответственность.

— Но вы же вмешались кардинально в судьбу этой женщины! Вы запретили мне вмешательство, а сами?! Это же… Лицемерно! Делать то, что запрещаете другим!

Буров смотрел на меня, чуть приподняв густые брови. Он улыбался, в серых глазах плясали бесенята, подсказавшие мне, что я прямо сейчас проиграла, не успев с ним даже сразиться. Где-то был подвох, но его причина неуловимо ускользала от моего понимания.

— И, заметь, я сделал это без предъявления доказательств. Как и ты. Разница в том, что ты пыталась донести до Алии то, что уже свершилось, я же рассказал о возможной вероятности будущего.

— А разница в чем?

— Нет особо разницы, если так разобраться. У любого человека появляется выбор поверить или нет. Этот выбор появился сейчас и у Амиржановой.

— Вы только что подтвердили свои двойные стандарты, Михаил!

— Давай теперь разберемся, — довольно продолжил Буров. — Перед тем, как рассказать, я спросил: готова ли она помочь своей дочери. Гульмира ответила согласием. Свобода выбора была не нарушена. А вот ты? Подтвердила согласие Алии в реальном мире, прежде чем рассказала ей об измене?

Пришлось напрячь мозг и повспоминать. Только в надпространстве девушка в алом шептала мне: «Помоги». В день знакомства я сказала Алие, что она согласилась на что-то. А вот на что я ей так и не ответила. Все так и осталось туманным. Но разве Шурзина давала согласие? Нет. Как такового, согласия не было. И этой темы больше мы не касались. Я лишь слушала и поддерживала Алию. Не больше. Выходит, Буров прав. Всего лишь маленький нюанс, который показал разницу наших поступков.