«Утро доброе?»

— Почему бы и нет?

«Хорошее настроение нам пригодится сегодня, сделаем из него микс», — неожиданно добавило начальство с хорошо считываемой скептичной ухмылкой. Так и представила ее на губах Бурова вместе с ироничным прищуром, и по спине неумолимо пополз холодок. Реакция Бурова вот так легко и просто приоткрыла завесу над будущим, намекнув о том, что ему наверняка уже известен исход дела.

— Вы что-то знаете?

«Всего лишь просчитал шансы. Они, мягко скажем, не очень. Алия находится в подавленном настроении после вчерашних событий. Постарайся узнать каких. Ее эмоции стали ярче, ситуация ухудшилась, вырос процент вероятности, что дело закончится плачевно. Поэтому будь аккуратна с ней.»

— Но мы и так знаем процент. Девяносто девять. Так вчера Глеб сказал.

«Есть еще другая шкала. Например, Алена и ты видите псевдовидеозапись, на которой происходит событие. Я ее тоже вижу, но есть еще другой способ узнать.»

— Объясните.

«Хорошо, я объясню...»

Буров казался самым загадочным человеком из всех, с кем я знакомилась за свою недолгую жизнь. Впрочем, опять повторяюсь. Михаилу было известно такое, что другие не могли узнать ни при каких обстоятельствах. Не покидало ощущение, что шеф много выше по уровню развития всех нас вместе взятых в бюро, я это чувствовала каждым волоском на теле, каждой клеточкой, которая из-за желания во всем разобраться магнитом тянулась к мужчине.

«Представь айсберг. Его вершина – это событие, которое произойдет через две недели, а точнее, через двенадцать дней без вмешательства бюро. Так вчера определил Глеб. Он вычислил, что Алия и ее дети наверняка погибнут и присвоил событию красный уровень. Это уровень высокого риска в девяносто девять процентов. Псевдовидеозапись – это нижняя часть айсберга, как и цветной график эмоций и многое другое в нашей системе работы. Такая запись может быть четкой или размытой. Она меняется каждый день. Если представить её в цифрах, она тоже имеет шкалу. До твоего выхода в надпространство процент наступления события по ней составлял всего тридцать единиц. После твоей битвы с аятом и вчерашнего знакомства он снизился до четырнадцати, псевдозапись стала размытой. Днем вырос до сорока, ты уже видела плохого качества кадры. К вечеру процент составил пятьдесят пять. Это много, но еще не критично. С каждым днем до события, если не получится что-либо изменить, четкость картинки будет повышаться, показывая нам наши шансы изменить будущее.»

— Критично будет при каких цифрах?

«Восемьдесят пять. Девяносто. Все, что свыше, практически невозможно будет изменить. Тогда Алену встретит не просто набор четких кадров, но выражения эмоций на лицах, их чувств в глазах, а позже увидит каждую морщинку и жест, даже услышит в финале последние слова, фразы, плач. Когда обе шкалы уравновесятся, тогда наступит событие.»

Я невольно поежилась, вспомнив Алену в офисе. Вчера она выглядела расстроенной, когда на шкале было сорок процентов. Что же стало сейчас? А что будет, если процент подрастет до восьмидесяти? Не хотела бы я оказаться на месте эмпата и прочувствовать событие до момента его наступления.

— А как увидеть проценты? Так ведь проще, чем смотреть немое кино?

«Может быть, со временем сможешь. Но есть риски, что твои попытки набрать ментальное мастерство приведут к усложнению жизни. У Алены пока не получилось, поэтому ей приходится чувствовать наступление событий на уровне эмоций. И сейчас ей нехорошо.»

— Почему так вышло?

«Недостаточно опыта духа в воплощениях. Так бывает, когда не рассчитаешь силы. Расплата.»

— Что-то мне больше не нравится идея учиться видеть эти проценты, — проворчала я, оглушенная новыми сведениями. – Как Алена с этим живет? Почему до сих пор не бросила эту работу, на которой страдает? Жутко все время смотреть страшный фильм и знать, что он может превратиться в реальность.

«Смотри на дорогу, раззява. Еще минута и ты пройдешь мимо нашей клиентки.»

Раззява? Я? Шеф будто окатил ледяным душем своим рявканьем, заставив сначала возмутиться, а затем сосредоточиться сразу на двух вещах. Приближающейся молодой женщине с коляской и детьми, и мыслями, что Михаил откуда-то за нами приглядывает.

Выходит, он тоже здесь? Наблюдает за мной из кофейни? Или сверху, как привидение из надпространства в виде серых глаз размером с африканского слона?

Последняя мысль так подняла настроение, что Алию встретила полная счастья улыбка и радостный громкий лай, который, конечно же, напугал маленьких девочек. Совсем крошка заплакала, Анель закрыла ручками лицо и посматривала на нас сквозь пальцы, (Максим запомнил имена одной из дочерей Алии, когда приходил с лжепроверкой).

Я тут же схватила Бракса на руки, закрыв ему пасть ладонью, и отступила на шаг.

— Алия, простите! Не хотела вас напугать, — расстроилась я. – Так жаль. Бракс просто обрадовался вам, как тогда.

— Вы? – только и спросила она.

Алия сначала успокоила детей, а потом посмотрела на меня так, как встретила бы незнакомку на улице. С равнодушием, без интереса. Даже Бракс ее больше не волновал, хотя пес сидел у меня на руках и с удовольствием пускал липкие слюни. Надо же, как разволновался собакен.

Новый взгляд Алии разнился со взглядом полным неверия и облегчения всего лишь несколько минут назад. Сейчас Шурзина ушла в себя, загруженная тяжелыми мыслями. Ссутуленными стали покатые плечи, заметно отсутствие улыбки на симпатичном лице, потухли глаза без эмоций.

— А вы куда идете?

— В детский сад. Там занятия.

— Что будут делать?

— Рисовать, петь, играть с другими детьми.

Алия разговаривала со мной, я радовалась этому и развивала беседу, стараясь быть непринужденной. Так общаются люди в купе, когда едут куда-то в поезде. Поговорили и разбежались. Или не поговорили, но все равно разбежались. Ничего личного, ничего необычного. Я хотела, чтобы Шурзина это почувствовала, расслабилась и захотела общаться. Где еще бывают такими доверительные беседы, как не со случайными попутчиками? С кем еще можно выговориться, зная, что обо всем забудут, едва пути разминутся?

— Долго?

— Часа два. Иногда три.

— А можно с вами? – спросила я. – А то скучно…

— Идите, если хотите, — разрешила Алия.

Удивило, что у нее не возникло вопроса, почему я не на работе. Ведь она в руках держала визитку, спрашивала, чем я занимаюсь, удивилась названию фирмы. И вдруг такое равнодушие. Почему? Что случилось за какие-то сутки? Я намеревалась об этом узнать и надеялась, что получится.

Мы молча шли вместе остаток дороги. Бракс на одной стороне тротуара, обнюхивая урны, кусты. Коляска с детьми на другом. Я и Алия рядом, вместе, но по отдельности на расстоянии пары шагов. Я не мешала ей, понимая, что лишние слова и жесты могут ее раздражать. Если вдруг она сорвется, то никакого разговора не выйдет, и миссия снова провалится.

Детский центр «Агуша» нашелся за углом в небольшом закутке между большими домами с собственным маленьким садиком, где я сразу же присмотрела скамейку. Их там было несколько, хватит на всех, ожидающих своих детей. Лучше места и не придумаешь для беседы, если такая случится. Кустарники жасмина и жимолости, перемежались калиной, усыпанной красной ягодой и увядающими осенними листьями. Уютное местечко, располагающее для отдыха и спокойной беседы. В воздухе витал ни с чем не сравнимый аромат масла листьев, опавших с близстоящих деревьев. Последний «выдох» природы, готовящейся к предстоящей зиме.

— Посижу там, отдохну часик, — произнесла я, показывая на спрятанное от лишних глаз местечко. – Приходите ко мне, Алия.

— Это вряд ли.

— Я все равно там побуду.

Шурзина кивнула и увела девочек в центр, я же осталась на улице. М-да. Дела неважные. Настаивать нельзя, уговаривать – сделаю хуже. Только надеяться, что Алия сама захочет отвлечься или поделиться со мной.

«Ну и что думаешь? Придет наша мадам или решит следовать своему року?»