Утром на работу я шла как на Голгофу, готовясь к тому, что на меня полетят все возможные стрелы и копья. Распнут или съедят и не подавятся. Любой начальник в гневе – это серьезно, а такой, как Михаил, особенно. Сомнений почти не было, что он окажется принципиальным и выставит меня из бюро. И ведь не поморщится, а то еще и наградит каким-нибудь нелестным эпитетом. Я хотела как лучше, но все испортила. Но пребывала в уверенности, что я смогу все объяснить и исправить.

Автобус мой опоздал, поэтому я не смогла приехать на Верховенскую вовремя. Открыла двери офиса спустя пять минут после начала рабочего дня. В приемной уже все собрались и, конечно, же шеф там был. На этот раз без кофе, хмурый, как ненастный день, без настроения. В своем любимом пиджаке и джинсах.

Воцарилось молчание, будто все меня только и ждали. Вот в этот ответственный момент до меня по-настоящему дошло, что в бюро случилось ЧП. Чрезвычайное происшествие, вызванное моей инициативой, нарушенный приказ начальства.

Ох, нет. Точно уволит. Уволит, несмотря на все объяснения. Слишком уж холодными были серые, на этот раз почти графитовые глаза, смотревшие сурово и пристально.

Буров смерил меня убийственным взглядом, а вот на остальных я посмотреть не решилась. Как-то вдруг стало страшно увидеть осуждение на лицах коллег, разочарование, ехидство, усмешки. Они знают-то меня чуть больше недели. Кто я для них? Всего лишь стажерка, которую приняли на работу на испытательный срок. И вот, пожалуйста, дело завалено, Василиса Красина на эшафоте, а рядом с ней таинственный, чертовски интересный палач. Вот же! О чем я думаю?

И внутренне вся собралась, готовясь принять бой. Последний бой. А что делать? Надо хоть попытаться выйти из собственного дерьма с достоинством, с гордо поднятой головой.

Буров вдруг улыбнулся, но такой хищной улыбкой, что стал похож на змея, готового заглотить свою жертву. На такого питона под метр восемьдесят пять с доброй саженью в плечах.

— Василиса! Проходи, конечно же. А мы тебя заждались!

— Почему?

— Ты не знаешь?

— Догадываюсь, — я решила не юлить. – Но хотелось бы прояснить.

— Прояснить что?

Буров говорил спокойно, голос звучал отстраненно, но по лицам коллег, (а я все-таки решилась на них посмотреть), было видно, что мне сочувствуют. За исключением Елизаветы Андреевны – та выглядела так, будто выиграла целый джек-пот и, пожалуй, Ирины. Та смотрела на все с любопытством и готовилась к фейерверку, который вот-вот разразится. Ну, конечно, кто бы сомневался? В прошлый раз Ирина выставила себя на посмешище, теперь у нее появилась возможность посмотреть, как это сделают со мной. Вот чувствовала, что она сейчас и поездку в Париж вспоминает, и цыганский табор, и слова Бурова, как полетит он со мной. И предвкушает, как полечу сейчас я прямиком из этого офиса туда, откуда пришла меньше двух недель назад.

Тучи сгущались, тяжелели, накаляя атмосферу в офисе. Возникла пауза после вопроса Бурова, который всем показал, как недоволен начальник. Недоволен моим ответом, что выглядел, как юление, попыткой стать ужом на разогретой сковороде. Но я всего-то хотела уточнить… Зачем себя подставлять раньше времени?

— Почему вы меня заждались.

Мой ответ, кажется, вообще никому не понравился, а я не могла с собой справиться. Одно дело признаваться в провале кому-то одному, совсем другое дело перед коллективом. Это все равно что проблему и волнение, связанное с ней, помножить на десять. Я перевела взгляд на Алену, как делала это раньше. Тогда я не искала сознательно поддержку, но неизменно ее получала. Сейчас же потянулась опять, теперь нуждаясь в ней, и… встретила теплый взгляд. Нет, не осуждающий, но строгий и одновременно печальный. В нем я увидела просьбу быстрее обо всем рассказать. Всё, как есть рассказать, не затягивать. Эх, была – не была…

— Я рассказала вчера Алие, что ей изменяет муж, — выпалила как на духу. – Доказательств на руках не было. На слово она не поверила и меня прогнала. Кажется, я ошиблась с решением, проявив инициативу. Но мне казалось, что если она обо всем узнает раньше, то свыкнется с этой мыслью, а потом начнет менять свою жизнь.

— А ты помнишь, что я сказал тебе, если ты поступишь по-своему? – спросил Буров.

— Помню. Я хотела как лучше, но готова нести ответственность.

— И понесешь. Ты уволена, Василиса. Бюро в твоих услугах больше не нуждается. Расчет получишь на днях, жди звонка от Ирины.

Ждать звонка? Бросить Шурзину, несмотря на то, что натворила? Плюнуть на то, что случиться? Уйти из офиса, поджав хвост? За кого они меня принимают? Я решила сражаться за место под солнцем. А в таких боях упрямство мой лучший друг или враг в зависимости от результата.

— Но я не могу! – возразила уверенно. – Категорически не сейчас. Алия может одуматься и мне позвонить. Всякое может случиться. Моя помощь еще может понадобиться.

Буров в ответ криво усмехнулся. Кажется, он не в первый раз видел, как маленькая мышка пытается прыгать на кота, решив, что именно она управляет. Ну и ладно. У мышки есть острые зубки. Мышка настроена очень по-боевому. Нет ничего, что нельзя будет исправить.

— Это мне решать можешь ты или не можешь остаться в моем бюро.

— У меня испытательный срок!

— Ты его не прошла!

— Дело еще не закончено. Подумаешь, Алия разозлилась. Все может вмиг измениться. Всякое в жизни бывает.

— Для тебя дело закончено. Это была моя ошибка привлечь тебя к выполнению. И я намерен ошибку исправить. Твоя глупость должна быть наказана, а если произойдет трагедия… А вероятность этого сейчас как никогда высока, то твой вклад в нее был весьма и весьма впечатляющим! Живи теперь с этим, Красина!

Буров злился, он был даже жесток, говоря мне эти слова, но я тоже злилась и по-прежнему считала, что имею право на шанс.

— Все ошибаются. Все без исключения. А если бы все получилось? Что тогда? Вы бы меня похвалили?

— Не получилось! Я знал, что не получится.

Буров выдохнул и… успокоился прямо на глазах. Только что клокотал, как паровой котел, готовый вот-вот разорваться, разнеся меня в клочья, и вдруг глаза посветлели, черты лица стали мягче. Буря куда-то ушла, будто ее не бывало.

— Я предупреждал тебя не просто так, — гораздо тише продолжил он. – Все жертвы очень упрямы. Ни одна жертва не захочет так сразу поверить в то, что ей неприятно. Правду никто не любит. Быть честными с собой и доверять себе, а тем более кому-то еще, способны единицы. Вы, люди, так любите заблуждаться, что готовы чем угодно оправдывать свои дешевые фантазии. Вам лишь бы повод дай. Ты дала хороший повод, устроив ей день откровений без доказательств.

— Вы мне их не дали. Доказательства.

— Потому что сказал, что мы не будем вмешиваться в их дела. Что я сказал непонятно? На каком языке я должен был это сказать, чтобы меня ты услышала?

— Почему в дела одних мы можем вмешиваться, а в дела других нет?

— Почему вода течет, а огонь горит, Василиса? Как ответишь правильно на этот вопрос, тогда и на свой ответишь, – произнес Буров. – На этом все. Достаточно с меня объяснений. Настя, что у тебя с Воробьевой?

Буров отстранился, переключил внимание на другую тему, показывая, что не намерен со мной разговаривать. Посмотрев на меня, Настя пожала плечами, показывая, мол, извини, пора и делами заняться, перевела взгляд на Бурова, как вступилась Алена:

— Михаил, Василиса права. Нужно подождать с увольнением. Еще дней шесть или семь. Пока все не завершится.

— Вы собираетесь оспаривать мое решение, Алена?

Буров недобро прищурился. Вот тут я почувствовала напряжение в полной мере, заныли затекшие мышцы. Оказывается, все это время я была натянута как струна в ожидании приговора. И вдруг поддержка со стороны, которую я не ждала. И новая надежда забрезжила, что получится все исправить.

— Василиса новенькая и неопытная, — заговорил и Максим. – В следующий раз будет гораздо внимательнее. Никогда не знаешь, к чему приведет тот или иной поступок заранее. И как сложится цепь событий в дальнейшем. Все, что не делается, к лучшему. Я в это верю. Это всегда срабатывало.