Утегатол закончился полчаса назад. Улицы Утегата были заполнены людьми. Атлурги толпились и горячо обсуждали появление в городе нового изгоя. Гвирн собирался навестить одного из своих ближайших сподвижников и верного друга — Арсуга и прошёл уже полпути до его дома. Как вдруг его осенило неожиданное прозрение. Гвирн был уверен, что это боги послали ему знак, и без промедления бросился в Зал Свитков.

Здесь хранилась вся мудрость народа, накопленная веками: все законы и установления, все легенды и предания, но главное — здесь, заключённые в бумажные свитки, хранились голоса богов, некогда обратившихся к избранным из народа. Гвирн знал, что здесь он будет один. Никто не помешает ему войти и выйти из Зала Свитков незамеченным.

По большей части атлурги редко обращались к этой сокровищнице знаний и мудрости. Они были захвачены водоворотом повседневной жизни, в которой нет места для истинного познания и поисков мудрости. Они приходили сюда лишь для того, чтобы гурнас — «говорящий с богами» — посоветовал, какое имя дать ребёнку, чтобы он вырос здоровым и удачливым, или же прочёл по небесным знакам, уродится ли в этом сезоне урожай ропса.

Но семья Гвирна была иной. Отец растил его в атмосфере глубокого почитания богов, далеко выходящего за рамки праздничных жертвоприношений. Зал Свитков с детства был ему вторым домом. Гвирн проводил тут долгие часы, в то время как другие дети играли в «Охоту» и без спроса бегали в пустыню.

Отец учил Гвирна не только почитанию богов, но и тому, как узнавать их волю и угодить их желаниям. Вот почему Гвирн в точности знал, куда направляется, когда поворот за поворотом преодолевал длинные пустынные проходы Зала Свитков.

Гвирн направлялся в одну из самых удалённых и редко посещаемых частей, в которой хранились пророчества. В древности их было бессчётное множество. Теперь же эти свитки просто пылились, никому не нужные. Никто десятилетиями, а может и столетиями не заглядывал в них.

Гвирн миновал стеллаж с пророчествами богов-близнецов Урса и Асри. Это должно быть где-то здесь. Он знал, где искать, лишь потому, что когда-то давно уже читал это пророчество. И теперь оно всплыло в памяти, разворошённой словами Туррага.

Пальцы Гвирна перебирали свитки, и мелкая, серебристая пыль взвивалась над стеллажами, покрывая его волосы и плечи. Прошло немало времени, пока он не нашёл то, что искал. Гвирн быстро пробежал глазами по пергаменту и воскликнул, забыв про осторожность:

— Ну, конечно! Раньше я не мог постичь смысла этих строк, но теперь я понимаю. Здесь же говорится о ней, о девушке, которую Корт отнял у песков!

Гвирн бесшумно рассмеялся, ещё раз перечитывая свиток. Вот то, что он искал все эти годы. То, что позволит ему и его семье возвыситься, вновь занять то положение, которое они когда-то занимали. Но никто не должен узнать об этом свитке. Никто и никогда не должен его найти.

Поразмыслив о том, где лучше спрятать манускрипт, Гвирн пришёл к выводу, что нет более безопасного места, чем самая редко посещаемая часть Зала Свитков, которого сторонится большая часть атлургов.

Он засунул пророчество поглубже в груду таких же, покрытых пылью и никому не нужных свитков. Гвирн был уверен, что здесь никто его не найдёт, и его тайна останется сокрыта ото всех, кроме разве что богов. Но разве не они и привели его сюда? Гвирн знал, что это так. Боги дают ему шанс, и он собирался им воспользоваться.

* Тар — мера длины у атлургов, равная дневному переходу по пустыне.

Ночь выдалась на удивление жаркая. Юта лежала без сна в новом «доме», который ей выделил Утегат, и смотрела в потолок. Сегодня весь день, как и вчера и позавчера она работала в поле, где выращивают ропс — основную растительную пищу атлургов. Леда учила её рыхлить и увлажнять землю, обрабатывать стебли, находить и удалять больные и собирать зрелые.

С непривычки у Юты болела спина, а на ладонях появились болезненные мозоли от каменной тяпки. Но всё равно это было лучше, чем слоняться по Утегату без дела. Полностью сосредоточившись на новой незнакомой деятельности, Юта умудрялась почти ни о чём не думать. Она погрузила свой разум и чувства под стеклянный колпак, отгородившись от мучительных воспоминаний и мыслей.

После Утегатола прошло десять дней. Канг выделил ей отдельную «пещеру», как Юта называла про себя лурды — дома-ячейки атлургов. Раньше он принадлежал одинокому старику, который недавно умер, и дом отдали Юте. Он находился в той же части города, что и лурд Корта и Леды, в нескольких поворотах коридора от них.

В доме было всего две комнаты. Маленькая кухонька со столом и «солнечной печью», — каменной трубой, какую она видела в доме Леды. И такая же крошечная спальня, в которой из мебели был песчаный приступок в углу, да пара дырявых плетёных корзин, оставшихся от старика.

Первые несколько дней после переезда Леда помогала Юте обустраиваться: обзаводиться кухонной утварью, пользоваться солнечной печью, а также, не плутая полдня, находить дорогу до полей, пастбищ, где разводят коз, и других необходимых в жизни атлурга мест.

Юта была благодарна девушке за помощь и заботу. Леда была добра и внимательна к ней, но Юта всё равно продолжала чувствовать отчуждение. Возможно, причиной было то, что Леда была атлургом, и у них с Ютой было слишком мало общего. Она чувствовала себя гораздо ближе к Корту, несмотря на его своенравие и некоторую холодность.

После переезда он почти не появлялся. Леда не говорила о том, где он, а Юта не спрашивала. В конце концов, то, что он её спас, ещё не значит, что теперь он должен заботиться о ней. Канг разрешил Юте остаться и жить среди атлургов, а значит, ей самой надо налаживать здесь жизнь.

Юта повернулась на бок, и у неё перед взором без спроса появились синие глаза. Они смотрели на неё так, как в первый раз — с отчуждённым любопытством, холодно и пронзительно, острым лезвием проникая прямо под кожу.

Юта вздрогнула. Несмотря на ужасную жару, по телу пробежала волна холода. Она села в постели, прислушиваясь. В коридоре что-то происходило — она слышала голоса и топот ног. Не раздумывая, она натянула суконные штаны и кофту с короткими рукавами — всё это были старые вещи Леды, и босиком выбежала на улицу.

Юта пошла на шум. По дороге ей встретилось несколько человек. Они переговаривались в полголоса. Никто не знал, что происходит. Минув несколько поворотов, они вышли в очередной коридор.

Здесь скопилось порядочно народу. Многие были одеты так же легко, как и Юта — они так же, как она, только что вылезли из своих постелей. Осветительные окошки были всё ещё прикрыты, и в коридоре царил полумрак. Юта протиснулась между спинами высоких атлургов и увидела то, на что все смотрели.

Это был Канг. Турраг лежал на песчаном полу. Его глаза были открыты и смотрели куда-то в потолок, мимо голов людей. Рот был приоткрыт, одна рука неестественно вывернута. На лице Канга застыло недоумённое и какое-то обиженное выражение. Как у ребенка, когда ему говорят, что пора уходить с детской площадки. Так, словно Канг продолжал безмолвно вопрошать: «Что происходит? Как? За что?».

Кто-то приоткрыл одно из окошек, и тело Туррага осветил луч света. В полутьме оно засияло так же, как когда он выступал перед атлургами с помоста. В солнечном луче куском слюды блеснула рукоять кинжала, торчащего из груди Канга. Юта увидела кровь, бурым пятном расползающуюся из-под тела Туррага. Кровь тут же впитывалась в песок, оставляя вокруг Канга тёмный ореол.

В мозгу тут же вспыхнул образ мэра Гованса, сползающего по чёрному крылу автомобиля. И тёмно-бордовое пятно, вытекающее из-под двери. Этот образ моментально потянул за собой другие — те, которые Юта так старательно пыталась упрятать в самые дальние уголки памяти.

Она как пьяная отшатнулась от тела, прижав ко рту руку, и тяжело привалилась к стене. Потребовалось время, прежде чем Юта поняла, где находится. Её грудь тяжело поднималась и опадала, по вискам стекали капли пота.