Юта была у Сола много раз и хорошо знала его квартиру. Они миновали узкую прихожую и короткий коридор. После чего вошли в небольшую кухню-гостиную.

Квартира Сола была захламлена ещё хуже, чем у них с Бабли. Гора одежды, в основном клетчатых рубашек, была свалена прямо в углу гостиной, рядом с небольшим диваном. На столе, а также прямо на полу и в коробках стояли химические пробирки и банки с реагентами. Посреди гостиной, на табуретке, громоздился прибор для отделения фракций. Под ножку табуретки, чтобы не шаталась, был подложен 1156-ой выпуск «Научного Вестника».

Возле дивана стояла старая напольная лампа с зелёным абажуром. Она, окрашивала всё вокруг в холодные зеленоватые тона, придавая гостиной сходство с лабораторией Франкенштейна. Лица людей в таком освещении выглядели болезненными. Тени лежали по захламлённым углам, крались вдоль стен и под диваном. Справа была дверь, ведущая в единственную спальню, также заваленную одеждой и книгами по химии.

Бабли сидел на диване с чашкой чая в руках. Его и так бледное лицо в зелёном свете показалось Юте каким-то неживым. Глаза за толстыми стёклами очков смотрели испуганно. Сердце девушки сжалось. А ведь Бабли приходится проходить через всё это по её вине.

Если бы она не была такой амбициозной и сразу обратилась в полицию, отказавшись от расследования, сидели бы они сейчас у себя дома и обсуждали подачу Бабли заявки в ЛАС. Он рассказывал бы ей про планеты и показывал на компьютере свои расчёты, а она кивала, набирая очередную статью. Обычную, заурядную статью, из-за которой на них не стали бы охотиться теневые правительственные службы.

Увидев её, Бабли вскочил с дивана.

— Юта! Наконец-то ты добралась! Я себе места не находил! Что с тобой случилось? Ты в порядке?

Девушка улыбнулась и обессиленно рухнула на диван. У неё не было денег на автобус, и она несколько часов шла от метро пешком.

— Я в порядке.

— А это что? — Бабли схватил её наспех забинтованную руку, и его глаза полезли на лоб. — Нет, ты не в порядке!

— Главное, я жива, — ответила Юта.

— Плохи ваши дела, да? — вмешался Сол.

Юта посмотрела на Бабли. Он взялся разбинтовывать её руку, поэтому стоял на коленях возле дивана.

— Я всё ему рассказал, — буркнул он. — Сол тоже в опасности, раз приютил нас, так что он имеет право знать.

Сол облокотился спиной о столешницу на кухне. Юта подумала о том, сколько ещё человек должно оказаться под ударом, чтобы спасти её.

— Я всё улажу. Завтра я пойду в библиотеку, найду нормативы по уровню песка, про которые говорил мэр. Это наша лучшая зацепка.

— А потом что? Чем это поможет? Боже! — Бабли размотал бинт и увидел руку Юты.

Девушка скосила глаза вниз. Благодаря мази белые пузыри спали, но ладонь и пальцы были красными, со слезшей кожей. Странно, но боли она не чувствовала.

— Я узнаю, что хотел сообщить людям мэр. Найду доказательства того, что его убили, и разошлю материалы по всем крупнейшим газетам. Нет, я пойду прямо на телевидение, так они точно не смогут замять это дело.

— Слишком рискованно, — отозвался Сол.

Бабли был занят рукой Юты и, кажется, не слышал, что она сказала.

— Каковы шансы действительно узнать, что хотел сообщить мэр? Да и было ли что говорить? Кто знает, может, пресс-конференция и его убийство вообще не связаны. А даже если и так, какова вероятность победить этих людей? Я думаю, тебе надо идти в полицию. По крайней мере, они смогут защитить тебя.

— Не думаю, — устало вздохнула Юта. — Сегодня за мной приходили люди из полицейского управления. По крайней мере, такие у них были удостоверения. Никто не поможет мне, кроме меня самой. У меня нет выбора, кроме как сразиться с ними.

Когда Юта говорила о сражении, это не было пустыми словами. Она сражалась с самого детства: за свою независимость, за место в мире, за возможность говорить правду и доносить свою позицию до людей. Даже за право быть той, кем она хочет, и жить так, как считает нужным.

Это была древняя история, которую сама Юта предпочитала не вспоминать. Она не гордилась тем, что сделала, но по-прежнему считала, что поступила верно.

Родители Юты погибли а автокатастрофе, когда ей было одиннадцать. Она хорошо помнила, как в школу пришла женщина из комитета по опеке и забрала её прямо посреди урока, чтобы сообщить, что её родителей больше нет в живых. После этого Юта попала в интернат, а затем в приёмную семью.

Но отношения с новыми «родителями» не клеились. Девочка была слишком своевольна и считала, что ей никто не нужен: она сама может о себе позаботиться. Когда ей исполнилось двенадцать, Юта впервые сбежала из дома и провела у родителей Бабли с неделю. С тех пор она постоянно сбегала из приёмных семей, которые начали сменяться одна за другой.

Всё, чего она хотела — это чтобы ей не навязывали новых родителей, потому что они у неё уже были. Единственные, и других ей было не надо. К тому же Юта всегда была самостоятельным ребёнком и не понимала, почему ей не дают самой заботиться о себе.

А когда ей было четырнадцать, Юта сама смогла освободить себя из-под опеки одной из семей. Её очередной приёмный отец вёл нечестный бизнес: он и его партнёр крали деньги у клиентов собственной фирмы. Как-то вечером Юта услышала разговор отца по телефону и что-то заподозрила.

Она не поленилась самостоятельно изучить начальный курс экономики для поступающих в вузы. После этого Юта стала тайком от приёмных родителей изучать счета и финансы его фирмы и через некоторое время смогла разобраться в его махинациях и даже найти доказательства.

С этим Юта пошла в местную, не отличавшуюся высокими этическими стандартами газету, где охотно приняли обличительную статью. Бизнесом приёмного отца заинтересовались налоговые органы, и в результате громкого скандала его фирма понесла крупные убытки и обанкротилась.

После этого приёмные родители отказались от девочки, и новых семей, желающих её взять, не нашлось. Именно тогда Юта и увлеклась журналистикой. После первого разоблачительного материала начинающей журналисткой даже заинтересовалось одно жёлтое издание, и Юта стала писать для них.

Последние три года до совершеннолетия Юта провела в приюте. Однако, почти не появлялась там, так как практически жила в издательствах, в которых работала. А сразу по достижении восемнадцати лет они с Бабли сняли свою первую квартиру.

Так что Юте было не привыкать сражаться, и ей было плевать, как высоко стоят люди, которым она бросила вызов.

— Я должна сама разобраться с этим, — повторила журналистка. — Я найду улики и изобличу тех, кто убил мэра. У меня нет выбора.

— Это не так, — подал голос Бабли, до этого молчавший. Он закончил бинтовать руку Юты, но по-прежнему придерживал её за запястье, словно она была стеклянной и могла разбиться от неосторожного движенья. — Есть другое решение.

Бабли говорил тихо, почти шёпотом. Даже в зеленоватом освещении Юта видела, как сошли с его лица краски. Он с трудом выдавливал из себя слова, словно каждое причиняло боль.

— Шаттл, к-который з-задержали в городе. Я з-знаю од-дного парня из

с-снабжения. — Бабли замолчал, переводя дух. Юта не помнила, чтобы он когда-либо заикался так сильно.

— Он р-расказал мне, ч-что у них п-повар попал в ав-аврию. Он в р-реанимации, им н-нужен кто-то на з-замену.

Бабли поднял на Юту глаза. В них была такая тоска и такая любовь, что у девушки сжалось сердце. Она не хотела, чтобы он договаривал, но к горлу подступил ком, и она не сумела остановить его.

Бабли вздохнул, отпустил руку Юты и без запинки закончил:

— Я могу устроить тебя на шаттл.

В библиотеке пахло старой бумагой и пылью. Это было одно из последних зданий в городе, построенных по старым чертежам. Библиотека имела форму полусферы. Широкие лестницы соединяли этажи, которые полукругом лепились к стенам, оставляя проём посередине. Стоя в центре первого этажа можно было увидеть высоко над головой куполообразный свод крыши.