В комнате не было ни одного человека, кому эта мысль не приходила в голову. Они были атлургами, а значит, война была у них в крови. Множество Кангов в истории Утегата уходили с поста именно таким способом. И всё-таки до сих пор эти слова не были произнесены. По большей части из уважения к Корту, который считал подобную меру неприемлемой и не допускал даже разговоров об этом.

Долго, слишком долго эта мысль оставалась невысказанной. Но время пришло, и атлурги знали об этом.

— Если мы будем действовать быстро и слаженно, никто не успеет сообразить, что произошло, — продолжал Дар с нажимом. — Если мы опередим Гвирна, для него это тоже будет неожиданным ударом. Пока он успеет оправиться, Корт уже поведёт за собой людей. Он расскажет атлургам о проблемах, которые утаивал от них Турраг. В таком случае никто не посмеет усомниться в его власти.

— Это разумный план, — тяжёлым голосом проговорил Уги. Его кулаки, лежащие на столе, сжимались и разжимались, — и всё же… Корт не хотел бы этого. Мы и так действуем за его спиной. Если мы убьём Канга, он сочтёт это предательством и никогда нас не простит.

Некоторое время все молчали. Они ставили себя в сложное положение уже тем, что собирались без ведома Корта. И всё же каждый в этой комнате был готов принять решение и понести за него ответственность. Недаром они были самыми близкими, доверенными его людьми.

Молчание неожиданно нарушила Леда:

— Может, и так. Может, Корт и не простит нас, но мы делаем это ради него. Я согласна с Даром. Наш шанс в том, чтобы ударить быстро и без предупреждения. И да, Уги прав в том, что Корт может расценить это как предательство, и тогда мы все понесём наказание. Но если и есть что-то, за что стоит расплатиться собственной жизнью, — то это выживание Утегата. Меня бы не было здесь, если бы я не верила, что на кону стоит именно это. И если бы не верила, что мой муж — единственный, кто может спасти нас всех.

Атлурги переглянулись. Они знали, что Леда права. И хоть правой рукой Корта был Уги, последнее слово оставалось за Ледой. Она была той, кто мог потерять всё не только в случае поражения, но и в случае победы. Эти слова, произнесённые ею, не оставляли сомнения в правильности решения.

— Кто это сделает? — спросил Уги, и ответ не заставил себя ждать.

— Я! — громко произнёс Дар, словно только этого вопроса и ждал. Егозвонкий голос эхом прокатился над столом, прежде чем песчаные стены впитали его, как губка воду.

Уги задал следующий вопрос, несмотря на то, что знал на него ответ.

— Подумай хорошенько, готов ли ты. — Уги пристально смотрел на Дара. Он отмечал все изменения в юноше — чуть заметную дрожь и то, как его правая рука мёртвой хваткой легла на рукоять кинжала-аслура. Клинок из тергеда в форме полумесяца тускло мерцал, пропуская солнечный свет. — Это решение определит всю твою жизнь. В случае если нам придётся отвечать за содеянное, карающая длань Руга укажет в первую очередь на тебя, несмотря на то, что решение было общим.

Дар побледнел. Его бронзовый загар будто присыпало пеплом. Но тем ярче и отчаяннее загорелись его глаза. И был этот блеск чем-то средним между блеском глаз лихорадочного больного и ослепительным сиянием Тауриса, стоящего в зените.

— Это моё право, которое я получил ещё до рождения, — процедил юноша сквозь зубы, как будто бросал вызов всем, кто мог усомниться в его словах. — Всю свою жизнь я готовился к этому. Отец Туррага предал моего деда и обрёк его на гибель в песках. Священный долг крови требует от меня отомстить за мой род, и наконец-то мне представилась эта возможность.

Уги, как и все присутствующие, знал об этом. И всё же эти слова, как признание, как клятва, должны были быть произнесены вслух. С тяжёлым сердцем Уги кивнул.

— Ты готов. Значит, решено. Мы сделаем это перед праздником Куду и посвятим эту жертву Богу Воды. Ты должен привести свои земные дела в порядок перед этим священным делом и подготовить свой дух. А до тех пор мы будем хранить эту тайну ото всех, даже самых близких. И да благословит нас Руг.

***

Юта добралась до квартиры Сола, когда Аттрим уже начал карабкаться к зениту. Она снова шла от метро пешком, оттягивая тот момент, когда придётся делать выбор, говорить ли Бабли о том, что она узнала в библиотеке или нет. Юта никогда и ничего от него не скрывала, но эта правда была слишком опасной. Каждый, кто узнает её, может пострадать.

Сама Юта, будучи журналисткой, была готова к рискам и опасностям, которые часто несёт с собой правда. Но Бабли… От мысли о том, что она подвергнет его жизнь ещё большей угрозе, её начинало мутить, словно она смотрела в пропасть, дна которой не могла разглядеть.

Бабли и Сол были дома. Они сидели в гостиной, на диване, на котором Юта спала прошлой ночью. На журнальном столике перед ними стояли картонные коробки с пиццей. В воздухе витал ароматный запах теста и сыра. Бабли сидел прямо на полу. Тарелка с едой была у него в руках. Друзья смеялись над чем-то, и этот звук заставил сердце Юты сжаться.

Сколько раз она видела друзей вот так сидящими в гостиной за просмотром передач Патрисии Ву, с коробкой пиццы, лежащей между ними. Они беспрестанно комментировали каждое слово ведущей и хохотали до упаду, разбрасывая крошки от еды вокруг себя.

Бабли и Сол выглядели так, словно время здесь замерло, укутавшись зеленоватым светом ламп. И это было так странно, потому что на самом деле всё изменилось. Юта чувствовала, что изменилась она сама. Всё, что она пережила, знания, которые ей открылись словно выбросили её за борт собственной жизни. Ей оставалось только вспоминать и наблюдать со стороны, но вернуться назад — нет, это было невозможно.

Увидев девушку, как призрак возникшую в дверях, Бабли перестал улыбаться. Он всегда мог читать по её лицу, как в хорошо знакомой книге.

— Ты что-то узнала? — тут же задал он вопрос, которого она так надеялась избежать.

Юта прошла в гостиную, скидывая на ходу туфли, и плюхнулась на диван.

— Ничего определённого, — ответила журналистка, не глядя на друга. — Одни догадки.

Бабли шумно перевёл дыхание, как будто боялся услышать что-то другое.

— Значит, тупик? — с плохо скрываемым облегчением в голосе спросил друг.

Юта знала, как Бабли относится к её расследованиям и работе в целом. Он считал, что профессия журналиста связана со слишком большими рисками, и Юте стоит сменить её.

Девушка помедлила, прежде чем ответить. Она встала и прошла к холодильнику, чтобы скрыть от Бабли выражение лица.

— Не совсем, — сказала Юта, оглядывая содержимое холодильника, но ничего не видя. — У меня есть зацепки по убийству мэра. Я должна попробовать что-то узнать.

Бабли молчал. Стоя к нему спиной, Юта не видела его лицо, но хорошо представляла, как Бабли печально качает головой. Она не хотела его расстраивать, но это было не в её власти.

— Ты подвергаешь себя слишком большой опасности.

Неожиданно друг оказался прямо рядом с ней, так что Юта даже вздрогнула от неожиданности. Никогда он не двигался так тихо, или же она была настолько расстроена и погружена в свои мысли, что просто не слышала, как он подошёл?

— Они убьют тебя.

— Ерунда. Ничего такого не случится.

Юта не смотрела на Бабли. Она знала, насколько он может быть прав, но не могла признать этого. Пытаясь избежать его взгляда, Юта схватила из холодильника первое, что попалось под руку, и направилась обратно к дивану. Как вдруг её запястье обвила горячая мягкая ладонь.

— Ты должна улететь, — произнёс Бабли чересчур громко.

Юта подняла голову и увидела, что Сол во все глаза разглядывает их. Выражение его лица было слегка смущённым, как будто он стал свидетелем очень личной сцены. Юта не представляла, что он прочёл у неё на лице, но Сол поспешно поднялся.

— Я… у меня там дела в комнате, — с этими словами он выразительно показал на спальню. И скрылся за дверью, прихватив с собой тарелку с пиццей.