Сложив письмо, я поднял голову и увидел: Ут До смотрит на меня и смеется.

— Ну как, угодил вам на этот раз?

Я повел бровью. Потом взглянул на Фая и подумал, что на днях увижу его любимую. Но говорить ничего не стал.

— Что делать-то будем? — спросил у него Ут До.

— Хочу сходить повидаться с Тяу.

— Пошли, он и мне нужен.

Ут До встал, снова забросил на плечо туго смотанную веревку.

— Мы пойдем, Тханг. А вы побудьте дома, я к вечеру вернусь.

Я проводил их до большака. С уходом Фая я лишился интереснейшего материала. «Старая ведьма» все испортила. Потом Ут До объявился. Он, правда, отчасти возместил нанесенный мне ущерб.

Возвратился он в сумерки. Пройдя между сваями, сразу рухнул в гамак, с облегчением перевел дух.

— А Фай почему не пришел? — спросил я.

— Он к своей Мыой отправился.

— Правда? Как же он к ней доберется?

— Этот малый, — в голосе Ута послышалась нежность, — куда хочешь пройдет.

За эти дни он совсем умаялся, и я не хотел донимать его разговорами. Да и мне самому, после письма Шау Линь, лезли в голову тревожные мысли о предстоящем «путешествии». Но Ут До вскоре уселся в гамаке, щелкнув зажигалкой, засветил керосиновую лампу, поставил ее на стол и с обычным своим одушевлением заговорил:

— Сами подумайте, с его-то ловкостью да хваткой неужто отыщется место такое, куда ему не пройти? Однажды, это я от него самого слышал, забрался он в дом к наймиту вражьему. Гад этот долго над людьми измывался, и надо было… Ну да не о том речь. Проник он, значит, в дом, едва смеркаться стало. Залез под топчан и ждет. Гад-то этот раньше полуночи не возвращался. Фай лежит себе, дожидается. Как совсем уж стемнело, вышла бабка этого гада, села на топчан и начала плоды арека от кожуры очищать. Рядом с топчаном на табуретке лампу керосиновую поставила — фитиль за стеклом с яйцо утиное величиною, светло так горит. Фай лежит и слышит, как старуха каждый плод от черенка отдирает и ножом на дольки режет. Вдруг бабка роняет один арек на пол. Раскрыть себя или нет, погибнуть или выжить — все решала одна эта минута! Уронив арек, бабка, понятно, должна была его отыскать. Зрение-то у старушки никудышное, стало быть, она слезет с топчана на пол с лампой в руке, начнет шарить, высматривать и в конце концов увидит Фая. Убежать он мог бы, конечно, но погубил бы все дело. Снова проникнуть в дом будет в сто раз труднее. А окажись вы на его месте, как бы вы поступили? — вдруг прорвав нить рассказа, спросил Ут До.

— Как поступил бы? — смеясь, переспросил я.

— Фай, он сразу смекнул: главное — любой ценой не дать старухе слезть с топчана и взять лампу. Только тогда он останется незамеченным, вы согласны?

— Согласен. Но как это сделать?

— Бабка слезет с топчана и начнет светить себе лампой с одной-единственной целью — найти упавший арек. Значит, решил Фай, надо, чтобы она отыскала плод, не сходя на пол. Удастся это — все будет в порядке. Рассказывать долго, но сделать все надо было быстро. Соображай он столько же времени, сколько мы здесь с вами толкуем, был бы ему конец. В тот миг, по его словам, он вроде вовсе не прикидывал, не раздумывал, а, увидав упавший арек, взял да и положил на правую бабкину сандалию. Ведь старушка, раньше чем слезть с топчана, должна была сперва свесить ноги и нашарить сандалии. Причем первой обычно обувают правую ногу. Опустит бабка ногу, нащупает сандалию, сразу и плод найдет. А тогда ей слезать незачем. Коснувшись плода, бабка отдернула ногу. Ну, думает Фай, сейчас нагнется за ним. Но она нагибаться не пожелала, ухватила арек пальцами ноги, подняла кверху… Так они и остались оба на своих местах — старуха на топчане, он на полу. Что скажете, он ли да не мастак!

Вот вам другой случай. Поручает ему начальство добыть один секретный документ. Хранилась бумага эта у одного типа, и не в сейфе, не в портфеле, не в кармане, а в перевязи за спиной — так крестьяне, выходя в поле, несут за спиною в свернутом трубкой арековом листе бетель и табак. Этот гад даже спал с бумагою за спиной. Как же его взять? Документ был нужен во что бы то ни стало. Три ночи подряд Фай пробирался к изменнику в дом и караулил возле его кровати — а ну как тот повернется во сне… Ничего из этого не вышло. На четвертую ночь Фай выдумал новую уловку. Нагнулся к самому уху подонка, когда тот уже крепко спал, и крикнул тихонько: «Эй, соседи, пожар! Горим!..» Изменник, гад, вздрогнул, но не проснулся. Фай снова тихонечко крикнул: «Люди! Спасите!.. Горим!..» Тут душегуб решил спросонок, что где-то в деревне пожар, вскочил, ошалевший, с постели, и Фай, просунув под полог руку, неуловимым движением выдернул из перевязи документ. Хозяин, раздвинув марлю, бросился к дверям. В тот же миг Фай выскользнул из дома…

Я понимал, конечно: все, что рассказывает Ут До, — это лишь второстепенный, несущественный материал о жизни и делах бойца войск особого назначения. Но здесь, в саду, в холодке между сваями, слушать его было занимательно.

— Есть еще истории о нем? — спросил я Ут До.

— О, сколько угодно! Вот, например, пробрался он как-то в неприятельский форт. Минут через пять подняли тревогу. Ложная это была тревога или удалось обнаружить его, толком он так и не понял. Солдаты, крича и толкаясь, высыпали во двор, к заграждениям, потом с бранью, отталкивая друг друга в дверях, кинулись обратно в казарму, расхватали оружие и попрыгали в траншеи. Шесть или семь прожекторов, ими управляли офицеры, как попало шарили вокруг. Фай видит: рядом распахнулась дверь, из нее выскакивает комендант и второпях забывает ее захлопнуть. В эту-то дверь он и нырнул. Огляделся — пусто. Он понял: помещение неслужебное. Здесь явно жил комендант с семьей. Выбрал Фай местечко поукромней и затаился. А снаружи шум и крики не умолкали. Наверно, все-таки напали на его след. Рыскали, шуровали еще целый час, потом угомонились. И пошла в форте обычная вечерняя тягомотина. Тут магнитофон включили, музыку крутят, там пирушку затеяли, здесь в картишки дуются. Только собрался Фай выйти, пришла жена коменданта с малышом. Потом и хозяин пожаловал. Представляете, Фаю-то каково?.. Комендант с женой и с ребенком спали на одной широченной кровати. Сыну ихнему годика два было. Улеглись они, значит, ночник фиолетовый зажгли. Фай понимает, конечно, сидеть здесь до утра — риск смертельный. Надо уходить. Но дверь на запоре. Что делать? Попытаемся, думает, дверь открыть. Подошел поближе. Видит, замок сложный какой-то, никогда с такими дела не имел. Крутанешь что не так, сразу сигнализация сработает. Форт был большой, оснащен американской техникой самоновейшей. Ну, думает, раз уж мне дверь не открыть, надо, чтоб они ее сами открыли. Какой только ход придумать? И придумал ведь… Вы уж простите меня за подробности такие… Потужился, выдавил из себя калу самую малость, мазнул им ребенка по попке и ущипнул его. Малыш заревел. Комендант с женой проснулись, вскочили. «Что с тобой, сыночек? Бяка приснилась, да? Не бойся, маленький…» Тут мать пощупала штанишки его и кричит мужу: «Слушай, да он обделался! Ах, негодник! Встань, милый, хоть дверь открой…» Ну, он, понятно, прыгает на пол, честит их обоих почем зря. Фай приметил: замок точно с секретом. Комендант, раньше чем ключ сунуть, кнопку нажал. Дверь — настежь. Жена схватила мальчишку и в коридор. Фай следом за нею и ускользнул. Нет, каков парень, а?! Неужели же он нынче ночью к своей милой не проберется!

— А он все про нее знает? — спросил я.

— Если любишь кого, что ни случится с ним, все узнаешь. Странный вопрос, по-моему. Будь я на месте Фая, спрыгнул бы к ней прямо с крыши, пуганул для острастки.

Откуда мне знать, как этой ночью встретятся Фай и Мыой. Вздрогнет она при внезапном его появлении, или они обо всем сговорились заранее, и она сейчас смеется от счастья, а может, плачет? Да и кто это знает! Мне известно только одно: покуда здесь, в подполе штабного домика, Ут До рассказывал свои истории, девушка в черной баба́ и широкой шляпе из пальмовых листьев улыбалась ему из-за стекла керосиновой лампы. Она всегда улыбается ему. И эта улыбка ее никогда не угаснет!..