Сегодняшняя троица — радиопоклонники. На последнем состязании транзистор Сэ получил первый приз. То был трехдиапазонный приемник в черном корпусе с антенной в восемь колен, могучим звуком и подсветкой шкалы, сделанный в самой Японии. Транзисторы Шаня, Тонга и прочих собраны были в Сайгоне — тут и сравнивать нечего!
Гордый своим аппаратом, Сэ восседал, поджав ноги, поставив приемник на бедро; щелкал переключателем диапазонов, гонял взад-вперед стрелку по шкале. Что только не попадалось ему в эфире: Ханой, радиостанция «Освобождение», Сайгон, армейские станции! Он снова щелкал, крутил, вертел — шестисложных старинных песен не было, хоть убей. Шань ликовал.
— Ну и ну, пить водку в такую дождливую ночь и чтоб не поймать по этому знаменитому «ящику» задушевную старую песню! — Он брезгливо оттопырил нижнюю губу и продолжал: — Да я на твоем месте вышвырнул бы его пинком за дверь.
— Если ты такой мастак, — расхохотался Сэ, — включай свою кастрюлю!
— Ха, у меня бы этот «ящик» запел старую песню в любую минуту. Чикаешься там…
— Да если станция не передает твои песни, как он их может поймать?
— И передает… и поймать можно.
— Трепло!
— Погоди — увидишь. На Новый год заведу себе аппарат: захочешь услышать душевную песню — уважу по первому требованию. Проснешься среди ночи, ни одна станция не работает, а он тебе споет.
— Ладно, хватит трепаться, пей лучше! — Сэ отставил приемник в сторону и потянулся за стопкой.
— Я дело говорю. Ты не видал и не знаешь.
— Это я-то не видел?
— И где ты его углядел?
— В Сайгоне, где же еще!
— А большой он?
— Да с наш общинный дом будет.
— Ой, мама родная!
— И в середке целая труппа — певцы, музыканты…
Тут Шань уразумел: Сэ просто смеется над ним. И захохотал принужденно:
— Ха-ха! Ну и балда… Я говорю о приемнике с магнитофоном.
— А-а… Я-то думал… — Сэ, взяв стопку, закивал в ответ. — Через год и у меня такой аппарат будет… Давай пей, Тонг!
Тонг до сих пор и словом не обмолвился, думал о чем-то своем. А ведь их «триумвират» гражданских стражей завел уже некий ритуал: в начале пирушки — разговор о приемниках (у других все начиналось с часов или японских мотоциклов «хонда»).
Так и не поймав по радио старинных песен, они отложили транзисторы в сторону и начали пить.
Доан присела на краешек топчана. Раньше, еще пару дней назад, хоть до чертиков надерутся — ей даже в радость было. А теперь вот глядит на них и почему-то жалеет. Сэ ведь едва восемнадцать стукнуло, Шаню — девятнадцать, Тонг — его ровесник; ни одному и двадцати-то нет, а с виду — ну прямо забулдыги. У Сэ вон даже приемы особые: поднимет согнутый локоть вровень с плечом, поднесет стопку к губам и споловинит одним духом. Трижды осушат стойки, и поллитровка пуста. Каждый во время пьянки меняется на глазах… Доан изучила повадки каждого «клиента». Тот же Сэ, к примеру, напивается в три стадии. Когда явится только — трещит без умолку, дергается, как креветка, а чуть поддаст — побледнеет, надуется и молчит. Это, считай, первая стадия. Выпьет еще и опять разговорчив, мочи нет; но все шепотком да на ухо. Бормочет, сипит — ничего не понять, и вдруг воскликнет «однако!», а там снова шепчет, покуда не повторит свое «однако!» — раз, и другой, и третий. Эта стадия — вторая. Напоследок же он орет в голос и хлопает всех по плечу, пока не рухнет без памяти… Шань, по натуре немногословный, как примет водочки, болтает, хохочет, бранится — рта не закрывает…
Тонг что-то сегодня больно молчалив и задумчив.
Сэ снова ухватился за приемник, покрутил и опять отставил.
— Сестрица, дайте-ка нам еще бутылочку.
— Все, больше нет.
Сэ с Шанем только-только вступили в первую стадию, и на тебе — водка кончилась. Они уставились на хозяйку: мол, обманула, погубила.
— Не шутите с нами, сестрица!
— Ладно, выпили — и хватит.
— Мама родная! Даже горло не промочили, а вы — хватит! Нет уж, сестрица, выставляйте еще бутылочку. Дождь хлещет, песен и тех не послушали. Разве это дело?
Доан с пустой бутылкой в руке так и сидела на краешке топчана.
— Как же вы, надравшись, караулить пойдете? — спросила она.
— От кого караулить прикажете, сестрица?
— Да от Вьетконга, от кого же другого. Ну и вопрос, а еще в «гражданской охране» состоите!
— Тут всё умиротворили! Откуда Вьетконгу-то взяться?
— Ладно, налью вам еще бутылку.
— Вот это дело! — Сэ с Шанем, восхищенные, перемигнулись, зареготали. — И заодно уж, сестрица, рыбки поджарьте!
Слова словами, но Доан так и осталась сидеть на топчане, не тронувшись с места.
— Раньше чем налью, — сказала она, — хочу вам вопрос задать.
— Спрашивайте, что душе угодно! — выпалил Шань.
— Нет, — заартачился Сэ, — сперва налейте, а потом вопросы задавайте! У меня во рту пересохло.
— Потерпите. Я вот что хочу знать…
— Спрашивайте, не томите душу! Сразу и ответим.
— Хорошо… Скажите-ка, если встретится вам кто из Вьетконга, стрелять в него будете?
Парни оторопели, такого вопроса они не ждали. Даже протрезвели вроде и уставились друг на друга.
— А еще хвалились: ответим, мол, сразу. Вы что, онемели?
— Как все, сестрица, так и я, — пробормотал Шань.
— Ну а ты, Сэ?
— Налейте сперва, тогда скажу.
Доан по-прежнему сидела на краешке топчана.
— Тогда еще один вопрос. Повстречай вы, к примеру, Шау Линь, что делать станете?
— О небо и земля! — снова выпалил Шань. — Вам-то зачем, чтоб мы с ней встречались?
Доан засмеялась:
— Это я так, для примера. Да вижу, вам и ответить нечего. Ну а не ровен час встретите Шау, что тогда?
— Там видно будет! — стал горячиться Сэ. — Вы пока наливайте, сестрица.
— Нет, покуда не ответите толком, не налью.
— Эй, Тонг! — повернулся Шань к приятелю. — Ты тоже хорош — сидишь как пень. Ответил бы, уважил ее!
— Говори что хочешь, — подхватил Сэ, уставясь на алтарь, — лишь бы мне выпить дали.
Тонг весь подался вперед:
— Я-то? Да я при виде ее на колени бы стал и поклонился в ноги.
Оба приятеля его всполошились: а ну как хозяйка, услышав такое, вознегодует — вон палочки-то на алтаре в честь убитого мужа курятся. Но Доан, к великому их изумлению, рассмеялась, и они засмеялись следом.
— Так, с Тонгом все ясно. Ну а вы оба?
Сэ с Шанем переглянулись, снова посмотрели на алтарь. И Шань, он оказался попроворнее на язык, сказал:
— Тонг мужу вашему двоюродный брат. А я-то, сказано было, как все.
— Значит, Тонг, ты и впрямь на колени станешь?
— Да.
Доан, не вставая с топчана, обвела взглядом всех троих, потом подняла глаза и сказала:
— Ну-ка, обернитесь и гляньте — кто там?
Шань увидел первым: какая-то неясная женская фигура вдруг возникла рядом с топчаном. Увидел и узнал — Шау Линь! Совсем ошалев от страха, он замахал руками:
— О небо!.. Чур, чур меня, призрак!
Сэ, завидев Шау Линь, соскочил с топчана и попятился.
— Да будет вам, — сказала Шау, — никакой я не призрак. Садитесь-ка, братцы, мне надо с вами поговорить.
Сэ с Шанем все еще тряслись от страха. Доан, не в силах сдержать смех, прикрыла рукой рот и сказала Тонгу:
— Сходи-ка, брат, покарауль снаружи. А Шань и Сэ останутся здесь — поговорить с Шау Линь.
— Ага! — Тонг слез с топчана, взял винтовку, отворил дверь, потом обернулся: — Вы, ребята, побудьте здесь с Шау, я вас постерегу.
Шань укоризненно глянул на него:
— Ну и тип же ты! Скрыл от меня…
Тонг, ухмыльнувшись, набросил на себя нейлоновую накидку и выбежал под дождь.
— Да садитесь! Садитесь же! — Доан, уговаривая их, подталкивала обоих к топчану.
Шань, едва переставляя ноги, приговаривал:
— Небо… Небо мне будет свидетелем… И сестрица Доан не даст соврать. Я сказал: как Тонг, так и я…
Сэ отрезвел, но губы у него еще вздрагивали:
— Шау, сестра, пожалейте нас. Не вступи мы в «гражданскую охрану», нас забрали бы в солдаты и угнали в Ашау.
