Но никто не знал, что было на душе у бригадира. А Нгаук очень хотелось, чтобы на загорелом лице пожарника поскорее опять появилась знакомая улыбка. Только и всего, быть может…

Перевод И. Глебовой.

Фидеос подошел к письменному столу, приподнял настольную лампу и удовлетворенно усмехнулся. Деньги, как он и предполагал, исчезли… Он оставил их под лампой накануне, чтобы отблагодарить служителя. Ну и что ж! Что ни говори, а этот парень все же капельку честнее других… Фидеос почувствовал облегчение. Словно гора спала с плеч. Словно он заплатил наконец старый долг. Всю эту неделю Фидеоса томило беспокойство, которое усиливалось по мере того, как приближался день возвращения на родину. И все потому, что ему никак не удавалось отблагодарить этого человека… Теперь, кажется, все в порядке. Больше не о чем беспокоиться… Но тут Фидеос с удивлением обнаружил, что опять думает о нем и снова — уже в который раз — пытается разобраться в противоречивых чувствах, которые он испытывает к нему.

Турист, проделавший путь от самой Греции, казалось бы, должен привыкнуть к повадкам гостиничных служащих. Нельзя сказать, чтобы все они были на один манер. Попадались такие, которые все делали кое-как, наспех. Многие лебезили и заискивали — авось что-нибудь перепадет… А еще больше было нечистых на руку, которые так и норовили стянуть у проезжего иностранца то деньги, то какую-нибудь вещицу. Наученного опытом туриста не нужно учить уму-разуму. Оказавшись в очередной гостинице, он держится настороженно, присматривается, выжидает… по крайней мере на первых порах.

Приехав во Вьетнам, Фидеос решил не пренебрегать старым опытом. Едва получив номер в гостинице, он соорудил целую систему ловушек. Всюду, где только мог, сделал только ему одному попятные отметины, наладил хитроумные и совершенно незаметные приспособления. Не обнаружив в первые дни за гостиничным служащим, убиравшим его номер, никаких грешков, Фидеос затеял более дерзкую игру: оставив как бы невзначай ключи от чемоданов, он не появлялся в номере весь день. Когда же наконец вернулся, его взору предстала забавная картина: бедняга восседал на стуле перед его номером, добровольно взяв на себя роль сторожа. Правда, он был занят каким-то делом. Фидеосу показалось, что он переписывал что-то похожее на стихи в блокнот с синей обложкой. Увидев постояльца, парень закрыл блокнот, поднялся со стула и как-то очень просто сказал:

— Ключи от номера есть не только у нас с вами. До вас в этом номере побывала не одна сотня людей, и ключи терялись не один раз… Хорошо, что сегодня у меня выходной… Вот я и караулил ваши чемоданы.

Никак не ожидая, что собственная подозрительность приведет к столь щекотливой ситуации, Фидеос пришел в замешательство. Он покраснел до кончиков ушей, протянул руку к блокноту в синей обложке и дружелюбно улыбнулся.

— Я всегда отличался… рассеянностью, извини меня! Что это у тебя? Кажется, стихи?

Вопрос застал парня врасплох. Он смутился и спрятал блокнот в карман. Вид у него был такой, словно его поймали на месте преступления, за какой-то глупой забавой.

В другой раз Фидеос намеренно оставил деньги в кармане рубашки, которую нужно было отдавать в стирку. Ему была очень хорошо знакома манера гостиничных служащих обшаривать карманы вещей, сдаваемых в стирку. Велик ли грех прихватить мелочь, по оплошности забытую постояльцем в кармане! Тем более для этого парня: кроме казенной формы белого цвета, которая, надо сказать, поражала Фидеоса своей белизной, у него был один-единственный костюм — если можно назвать костюмом видавшие виды и изрядно вылинявшие хлопчатобумажные штаны и рубаху коричневого цвета. Но каково же было изумление Фидеоса, когда минуту спустя парень вернулся с деньгами. Бросив на ходу: «Вы забыли это в кармане», — он исчез так же быстро, как и появился, не дав туристу опомниться. Подобные случаи повторялись изо дня в день, и в конце концов Фидеос со спокойной душой уничтожил все свои хитроумные ловушки. Парень явно начинал ему нравиться. Однажды, когда тот собрался в город по делу, Фидеос запросто протянул ему деньги и добродушно сказал:

— На вот, возьми себе на выпивку!

Парень залился краской, затем побледнел. Фидеос подумал, что он поскупился и этим обидел человека. Желая исправить свою оплошность, он поспешно достал еще несколько бумажек. И вдруг заметил, каким недобрым стал взгляд парня — в его внезапно потемневших глазах вспыхнули злые огоньки. От этого взгляда Фидеосу стало не по себе, и он молча сунул деньги обратно.

Если разобраться, отказ парня от положенного вознаграждения не должен был особенно удивить Фидеоса. Разве не приходилось ему встречать среди гостиничных служащих честных и добросовестных людей? Утверждать, что таких можно было бы пересчитать по пальцам, значило бы покривить душой. Но честность этого вьетнамского парня была не просто одним из свойств натуры, эта честность была совершенно неотделима от всей его сущности, пока еще мало понятной туристу из далекой Греции.

Фидеос настолько привык ежедневно видеть этого парня в гостинице, что порой почти не замечал его присутствия. Но заботливость его не могла оставаться незамеченной… Каждый раз, возвращаясь с прогулки, Фидеос находил свою комнату не такой, какой ее оставлял. Постельное белье всегда было свежим, обувь аккуратно расставлена на коврике, чайный сервиз на столе безукоризненно чист, полотенца на специальной вешалке — сухие и ослепительной белизны. В ванной комнате все сверкало, все было начищено до блеска. А на подоконнике неизменно стояла ваза со свежими гладиолусами, любимыми цветами Фидеоса. Порой Фидеосу становилось как-то не по себе от того, что заботы о нем выходят за рамки обычного обслуживания. У него было такое чувство, будто его опекают, как очень близкого человека, почти как родственника. Приглядываясь к парню, окружившему его такой заботой, Фидеос не находил в нем ничего особенного. Обыкновенный парень… Занимаясь своим делом, он был усерден, как пчела, молчалив и сосредоточен, как муравей. Окончив работу, он удалялся в свою каморку, сбрасывал стесняющую движения европейскую одежду, переодевался в свои вылинявшие коричневые штаны и рубаху и растягивался на кровати с блокнотом в руках. Записав что-то в этом блокноте с синей обложкой, он откидывал голову и читал нараспев. В такие мгновения его душа, казалось, устремлялась в какой-то иной мир, далекий и необъятный, лицо принимало отрешенное выражение. Но стоило Фидеосу окликнуть его за дверью, как он вскакивал, словно подброшенный пружиной, засовывал блокнот под подушку и только тогда открывал. Фидеос не раз испытывал неловкость за свое непрошеное вторжение в мир сокровенных чувств другого человека…

Как бы там ни было, парень хорошо делал свое дело, и на него спокойно можно было положиться. Мало-помалу Фидеос стал относиться к нему с нескрываемой симпатией и не раз беседовал с ним вполне откровенно. И вот наконец наступило утро, когда он проснулся с мыслью о том, что его пребывание во Вьетнаме подходит к концу: до отъезда оставался всего один день. Фидеос снова с признательностью подумал о парне, который в течение целого месяца заботливо обслуживал его и усердно опекал. Поразмыслив некоторое время, он положил в конверт довольно приличную сумму, написал несколько теплых строк и, сунув конверт под настольную лампу, отправился в Храм Запада — ему не хотелось вынуждать этого парня брать деньги у него из рук…

Фидеос нажал кнопку звонка и в задумчивости подошел к окну.

Летний день в тропиках. Ясное, синее небо, уходящее в беспредельную высь. На вековых деревьях вдоль улиц играют солнечные блики — словно золотые зайчики резвятся в густой листве. Вот целый сноп золотых лучей вспыхнул ослепительным сиянием… Фидеос снова и снова представлял себе Храм Запада с его древними ступенями, выщербленными дыханием веков… А бухта Халонг? Ее невозможно забыть… Или Пагода благовонных следов… Уже в первую неделю он увидел так много необычного, что был вполне удовлетворен своей поездкой. Нет, не зря он пустился в столь дальнее путешествие. Не зря… Но теперь, когда до отъезда остались считанные часы, к чувству удовлетворенности примешивалось какое-то новое, тревожное ощущение… Оно появилось сегодня утром там, в Храме Запада… В последнюю минуту легкое, радостное настроение неожиданно сменилось грустными раздумьями о том, что он еще бесконечно далек от подлинного понимания этой страны. Природа вокруг Храма Запада неброская и обычно не вызывает у туристов восторга, но зато статуи буддийских святых… они просто великолепны. Каждая линия, каждая деталь наводит на глубокие раздумья… Фидеос долго не мог отойти от деревянной статуи Архата[49]. Едва сдерживая почти болезненное волнение, он снова и снова возвращался к статуе. Какие руки… И это всего лишь копия! История исчезновения подлинника для Фидеоса так и осталась загадкой, но и копия — истинный шедевр! Прошло несколько часов, а Фидеос все еще был здесь, не в состоянии оторвать взгляд от этих рук, — сухих и жилистых, но таких живых и гибких, словно в каждой жилке билась теплая кровь. Ничего подобного ему до сих пор не приходилось видеть. Фидеос попытался представить себе вьетнамского скульптора, несколько веков назад дерзнувшего создать эти прекрасные руки… Нет, это совершенно невозможно! Именно эти руки, гениально воспроизведенные неизвестным художником, приблизили Фидеоса к пониманию, пусть иллюзорному, души вьетнамца тех далеких времен… Или это всего лишь самообольщение? Но разве статуя Венеры Милосской не дает ключа к пониманию души гениального художника Древней Греции, его родины?