— Ну вот опять я доставляю вам хлопоты, — сокрушенно произнес Хоай, — Если бы знал, не стал бы и разговора заводить о бальзаме. Зря вы все это придумали. Погостил у вас, и ладно, а оказывается, все-таки заботы доставил.

Ван взяла пузырек, прошла в спальню и оделась потеплее. Уже держась за руль велосипеда, она сказала Хоаю:

— Побудьте с мальчиком. Я скоро вернусь.

Она быстро зашагала к воротам. У нее за спиной послышался смех — это Хоай принялся играть с маленьким Куангом.

Ван никогда не слышала о детском бальзаме из деревни Ваунг, она знала только жареный ком[73] из деревни Ваунг. Может, слухи эти пустые или Хоай что-нибудь напутал? Но Ван решила все как следует разузнать. Она изо всех сил крутила педали. Холодный муссон бил ей прямо в лицо. Но она не чувствовала холода, она быстро миновала людные улицы, выехала в предместье и повернула на дорогу, ведущую к деревне Ваунг.

Вернувшись домой к обеду, Чаунг не нашел жены. Он бережно взял на руки сына, поцеловал его и вместе с ним вошел прямо в спальню. Ван лежала, отвернувшись к стене. Чаунг спросил:

— Что с тобой, Ван?

Она не отвечала, Чаунг, не выпуская малыша из рук, опустился на кровать и, взяв жену за плечи, повернул ее к себе. Глаза Ван были красными.

— Отчего ты плачешь, дорогая? — удивленно спросил он.

Ван посмотрела в моргающие глаза Чаунга:

— Неужели ты не думал о Хоае и своем отношении к нему?

Чаунг попытался скрыть свою растерянность:

— А-а… Вот ты о чем… Зачем плакать по пустякам? Не понимаю. Вставай, пора обедать, и сынок уже проголодался.

От Ван не ускользнула растерянность Чаунга и его старания сохранить хладнокровие. Чаунг, конечно, думал о случившемся. Но он не хочет перед ней подать виду. Он фальшивит. Ее взорвало:

— Чаунг, мне очень стыдно. Мне кажется, что ты не любишь меня по-настоящему, твоя любовь ко мне — любовь эгоиста.

Ван остановилась и добавила иронически:

— Самое печальное, что Хоай уехал, мне кажется, с самыми прекрасными впечатлениями о тебе и твоих дружеских чувствах.

Никогда прежде Ван не говорила таких резких слов мужу. Она любила его так же сильно, как и в первые дни после замужества. Хотя с некоторых пор какие-то сомнения омрачали ее любовь, но никогда еще она не теряла уважение к мужу так, как сегодня. Она почувствовала, что на душе у нее стало еще тяжелее. Она посмотрела на белое, холеное лицо Чаунга, который притворялся спокойным и старался не глядеть ей в глаза. Поглаживая маленького Куанга по пухленькой щечке, он скривил губы и тихо произнес:

— Ну… Любишь ты делать событие из мелочей…

Ван молча отвернулась и положила голову на подушку. В ее душу проникли страх и тревога. Если все эти трения усилятся, во что превратится их жизнь? Вряд ли они будут счастливы тогда рядом друг с другом. Но отчего я в самом деле плачу и молчу, будто беспомощное дитя? Ван поднялась, взглянула в окно.

Откуда-то донесся бой часов, которые пробили двенадцать. Порывистый муссон все так же рвался в окно, стучал ставнями. Шелковые занавеси надувались и вновь приникали к чистому оконному стеклу.

Перевод Н. Никулина.

Маленькая машина, вся укрытая ветками маскировки, упорно продвигалась вперед, навстречу ночи, все ближе к линии огня. Неяркий колеблющийся свет фар освещал бежавшую под колесами дорогу. Заросли бамбука, мощные стволы баньянов, молчаливые невысокие холмы оставались позади, превращаясь в черные точки и полоски…

Хоан сидела на переднем сиденье рядом с шофером и, опершись на низкую дверцу машины, сосредоточенно смотрела на глубокий небосвод, где уже поблескивали редкие звезды. Сегодня все казалось новым и необычным: она впервые ехала в зону огня, и к тому же ей было поручено сопровождать гостью из далекой дружественной страны. Хоан до сих пор удивлялась, как это ей, Хоан, решились доверить такое серьезное дело, однако чувствовала себя в новой роли как-то сразу повзрослевшей.

Она отбросила за спину длинные волосы, схваченные заколкой — зеленой бабочкой, — и, обернувшись назад, спросила, тщательно выговаривая каждое слово, — язык гостьи ей был пока непривычен, она учила его всего несколько недель:

— Вы не устали?

— Нет, нет, совсем не устала, моя маленькая подружка! — ответил высокий и чистый женский голос.

Даже в сумерках Хоан видела большие серые глаза и волнистые волосы, падавшие на белую шею.

Хоан выглянула из машины. Все вокруг: небо, поле, голые холмы — постепенно окутывал ночной туман. «Ведь она вдвое старше меня, а кажется совсем молодой, и красивая, как кинозвезда», — подумала вдруг Хоан и улыбнулась. «Маленькая подружка» — так звала ее гостья. В первый же день, когда Хоан представили ей, гостья, порывисто стиснув плечи девушки, тихонько воскликнула:

— Не знаю, как мне называть вас — моя маленькая сестренка или подружка?

В ее голосе звучали тепло и ласка, но Хоан насторожилась — может быть, гостья недовольна, ведь Хоан намного моложе ее и вдобавок так мала ростом, что даже если поднимется на цыпочки, достанет гостье только до плеча, а ей поручено охранять гостью, да еще во время поездки по самым опасным местам — у линии огня. Конечно, гостья любит эту страну и преклоняется перед ее народом, героически борющимся против империалистических агрессоров, все это так, но ведь в самой Хоан какую она может видеть опору? И Хоан стало очень тревожно.

Она знала, что гостья — поэтесса, но стихов ее никогда раньше не читала. Зато она видела, как, возвращаясь после встреч и бесед, гостья подолгу сидит одна и тихо, точно про себя, протяжно и нараспев говорит что-то. Иногда гостья читала стихи вслух, будто негромко пела, и Хоан словно наяву видела, как эти звуки проплывают среди аромата кофе и дыма сигарет, окутавших комнату. Одно только несколько удивляло Хоан: гостья была не замужем и жила вместе с матерью.

— Мама меня избаловала своими заботами, — шутила гостья.

Они часто рассказывали друг другу о жизни и обычаях своих стран, но всякий раз получалось так, что разговор сам собой возвращался к матерям. Фразы, которыми они обменивались, были предельно просты и кратки, но каждая словно сердцем чувствовала, что хочет сказать другая, и скоро они привыкли понимать друг друга с полуслова. Сейчас, в машине, обе изо всех сил боролись со сном и как могли подбадривали друг друга.

— Письмо, что вы послали на прошлой неделе, ваша мама, наверное, уже получила, — Хоан снова повернулась назад.

Гостья улыбнулась, и голос ее зазвенел:

— Да, наверное, может быть, даже вчера, как раз тогда, когда твоя мама увидела тебя!

Хоан счастливо рассмеялась. Перед тем как отправиться в дорогу, она получила разрешение провести день у матери. Утрамбованная тропинка перед домом еще хранила следы метлы. По обе стороны росли кусты роз, показавшиеся Хоан сейчас такими дорогими, ведь раньше не было дня, чтобы она не окапывала и не поливала их. Ближе всех росли несколько кустиков карминно-пунцовых роз, потом шли коричные, с мелкими цветами, прячущимися под колючими ветками, и очень нежными бутонами, торчащими вверх, и за ними кусты бархатных роз с капельками росы на лепестках, с еще неяркими цветами, потому что пора их цветения наступила совсем недавно. Она едва сделала несколько шагов по тропинке, окаймленной розами, и ее охватило чувство необычайной свежести, ощущение полноты жизни, захотелось петь, ее переполняла радость от того, что сейчас она увидит мать.

— Какое это счастье для матери! Наверное, весь вчерашний день твоя мама ни на шаг от тебя не отходила? — ласково спросила гостья.

И Хоан улыбнулась, вспоминая о том, что было вчера. Как жаль, что она знает слишком мало слов для того, чтобы подробно рассказать гостье о маме и ее новом увлечении. Вчера Хоан, дойдя до конца тропинки с розами, готова была уже крикнуть: «Мама, твоя «щенуля» вернулась, мамочка!..» как вдруг увидела круглый толстый замок, который, совсем как живой паук, плотно сидел на створках плетеной бамбуковой двери. Прибежала соседка, посетовала: