* * * Михаилу Шемякину под впечатлением от серии «Чрево» И кто вы суть? Безликие кликуши? Куда грядете — в Мекку ли, в Мессины? Модели ли влачите к Монпарнасу? Кровавы ваши спины, словно туши, И туши — как ободранные спины, — И ребра в ребра вам — и нету спасу. Ударил ток, скотину оглоуша, Обмякла плоть на плоскости картины И тяжко пала мяснику на плечи. На ум, на кисть творцу попала туша — И дюжие согбенные детины, Вершащие дела нечеловечьи. Кончал палач — дела его ужасны, А дальше те, кто гаже, ниже, плоше. Таскали жертвы после гильотины: Безглазны, безголовы и безгласны И, кажется, бессутны тушеноши, Как бы катками вмяты в суть картины. Так кто вы суть, загубленные души? Куда спешите, полуобразины? Вас не разъять — едины обе массы. Суть Сутина — «Спасите наши туши!» Вы ляжете, заколотые в спины, И Урка слижет с ваших лиц гримасу. Я ротозей — но вот не сплю ночами, — В глаза бы вам взглянуть из-за картины!.. Неймется мне, шуту и лоботрясу, — Сдается мне, хлестали вас бичами?! Вы крест несли — и ободрали спины?! И ребра в ребра вам — и нету спасу. * * * Я верю в нашу общую звезду, Хотя давно за нею не следим мы, — Наш поезд с рельс сходил на всем ходу — Мы всё же оставались невредимы. Бил самосвал машину нашу в лоб. Но знали мы, что ищем и обрящем, И мы ни разу не сходили в гроб. Где нет надежды всем в него сходящим. Катастрофы, паденья, — но между — Мы взлетали туда, где тепло. Просто ты не теряла надежду. Мне же — с верою очень везло. Да и теперь, когда вдвоем летим. Пускай на ненадежных самолетах, — Нам гасят свет и создают интим, Нам и мотор поет на низких нотах. Бывали «Ту» и «Илы», «Яки», «Ан», — Я верил, что в Париже, в Барнауле — Мы сядем, — если ж рухнем в океан — Двоих не съесть и голубой акуле! Все мы смертны — и люди смеются: Не дождутся и вас города! Я же знал: все кругом разобьются, Мы ж с тобой — ни за что никогда! Мне кажется такое по плечу — Что смертным не под силу столько прыти: Что на лету тебя я подхвачу — И вместе мы спланируем в Таити. И если заболеет кто из нас Какой-нибудь болезнею смертельной — Она уйдет, — хоть искрами из глаз. Хоть стонами и рвотою похмельной. Пусть в районе Мэзона-Лаффитта Упадет злополучный «Скайлаб» И судьба всех обманет — финита, — Нас она обмануть не смогла б! * * * Мне скулы от досады сводит: Мне кажется который год. Что там, где я, — там жизнь проходит, А там, где нет меня, — идет. А дальше — больше, — каждый день я Стал слышать злые голоса: «Где ты — там только наважденье, Где нет тебя — всё чудеса. Ты только ждешь и догоняешь. Врешь и боишься не успеть. Смеешься меньше ты, и, знаешь. Ты стал разучиваться петь! Как дым твои ресурсы тают, И сам швыряешь всё подряд, — Зачем?! Где ты — там не летают, А там, где нет тебя, — парят». Я верю крику, вою, лаю. Но все-таки, друзей любя. Дразнить врагов я не кончаю, С собой в побеге от себя. Живу, не ожидаю чуда. Но пухнут жилы от стыда, — Я каждый раз хочу отсюда Сбежать куда-нибудь туда… Хоть все пропой, протарабань я, Хоть всем хоть голым покажись — Пустое все, — здесь — прозябанье, А где-то там — такая жизнь!.. Фартило мне. Земля вертелась, И, взявши пары три белья, Я — шасть! — и там. Но вмиг хотелось Назад, откуда прибыл я. * * * Мой черный человек в костюме сером — Он был министром, домуправом, офицером, — Как злобный клоун, он менял личины И бил под дых, внезапно, без причины. И, улыбаясь, мне ломали крылья, Мой хрип порой похожим был на вой, — И я немел от боли и бессилья, И лишь шептал: «Спасибо, что — живой». Я суеверен был, искал приметы, Что, мол, пройдет, терпи, всё ерунда… Я даже прорывался в кабинеты И зарекался: «Больше — никогда!» Вокруг меня кликуши голосили: «В Париж мотает, словно мы — в Тюмень, — Пора такого выгнать из России! Давно пора, — видать, начальству лень!» Судачили про дачу и зарплату: Мол, денег — прорва, по ночам кую. Я всё отдам — берите без доплаты Трехкомнатную камеру мою. И мне давали добрые советы, Чуть свысока похлопав по плечу, Мои друзья — известные поэты: «Не стоит рифмовать «кричу — торчу». И лопнула во мне терпенья жила — И я со смертью перешел на «ты», — Она давно возле меня кружила, Побаивалась только хрипоты. Я от суда скрываться не намерен, Коль призовут — отвечу на вопрос. Я до секунд всю жизнь свою измерил — И худо-бедно, но тащил свой воз. Но знаю я, что лживо, а что свято, — Я понял это все-таки давно. Мой путь один, всего один, ребята, — Мне выбора, по счастью, не дано. |
