Миф этот в детстве каждый прочел —

черт побери! —

Парень один к счастью прошел

сквозь лабиринт.

Кто-то хотел парня убить, —

видно, со зла, —

Но царская дочь путеводную нить

парню дала…

С древним сюжетом

Знаком не один ты.

В городе этом —

Сплошь лабиринты:

Трудно дышать,

Не отыскать

воздух и свет…

И у меня дело неладно:

Я потерял нить Ариадны!

Словно в час пик,

Всюду тупик —

выхода нет!

Древний герой ниточку ту

крепко держал:

И слепоту, и немоту —

все испытал;

И духоту, и черноту

жадно глотал.

И долго руками одну пустоту

парень хватал.

Сколько их бьется.

Людей одиноких,

В душных колодцах

Улиц глубоких!

Я тороплюсь,

В горло вцеплюсь —

вырву ответ!

Слышится смех: зря вы спешите,

Поздно! У всех порваны нити!

Хаос, возня…

И у меня —

выхода нет!

Злобный король в этой стране

повелевал,

Бык Минотавр ждал в тишине —

и убивал.

Лишь одному это дано —

смерть миновать:

Только одно, только одно —

нить не порвать!

Кончилось лето,

Зима на подходе,

Люди одеты

Не по погоде, —

Видно, подолгу

Ищут без толку

слабый просвет.

Холодно — пусть! Всё заберите…

Я задохнусь здесь, в лабиринте:

Наверняка:

Из тупика выхода нет!

Древним затея их удалась —

ну и дела!

Нитка любви не порвалась,

не подвела.

Свет впереди! Именно там

хрупкий ледок:

Легок герой, — а Минотавр —

с голода сдох!

Здесь, в лабиринте.

Мечутся люди:

Рядом — смотрите! —

Жертвы и судьи, —

Здесь в темноте,

Эти и те

чествуют ночь.

Крики и вопли — всё без вниманья!..

Я не желаю в эту компанью!

Кто меня ждет,

Знаю — придет,

выведет прочь.

Только пришла бы,

Только нашла бы —

И поняла бы:

Нитка ослабла…

Да, так и есть:

Ты уже здесь —

будет и свет!

Руки сцепились до миллиметра,

Всё — мы уходим к свету и ветру, —

Прямо сквозь тьму.

Где — одному

выхода нет!..

Водой наполненные горсти

Ко рту спешили поднести —

Впрок пили воду черногорцы

И жили впрок — до тридцати.

А умирать почетно было

Средь пуль и матовых клинков

И уносить с собой в могилу

Двух-трех врагов, двух-трех врагов.

Пока курок в ружье не стерся.

Стрелял и с седел и с колен, —

И в плен не брали черногорца —

Он просто не сдавался в плен.

А им прожить хотелось до ста.

До жизни жадным, — век с лихвой, —

В краю, где гор и неба вдосталь,

И моря тоже — с головой:

Шесть сотен тысяч равных порций

Воды живой в одной горсти…

Но проживали черногорцы

Свой долгий век — до тридцати.

И жены их водой помянут;

И прячут их детей в горах

До той поры, пока не станут

Держать оружие в руках.

Беззвучно надевали траур,

И заливали очаги,

И молча лили слезы в траву.

Чтоб не услышали враги.

Чернели женщины от горя.

Как плодородная земля, —

За ними вслед чернели горы.

Себя огнем испепеля.

То было истинное мщенье —

Бессмысленно себя не жгут:

Людей и гор самосожженье —

Как несогласие и бунт.

И пять веков — как божьи кары.

Как мести сына за отца —

Пылали горные пожары

И черногорские сердца.

Цари менялись, царедворцы.

Но смерть в бою — всегда в чести, —

Не уважали черногорцы

Проживших больше тридцати.

Я был завсегдатаем всех пивных —

Меня не приглашали на банкеты:

Я там горчицу вмазывал в паркеты,

Гасил окурки в рыбных заливных

И слезы лил в пожарские котлеты.

Я не был тверд, но не был мягкотел, —

Семья пожить хотела без урода:

В ней все — кто от сохи, кто из народа, —

И покатился <я> и полетел

По жизни от привода до привода.

А в общем что — иду — нормальный ход.

Ногам легко, свободен путь и руки, —

Типичный люмпен, если по науке,

А по уму — обычный обормот,

Нигде никем не взятый на поруки.

Недавно опочили старики —

Большевики с двенадцатого года, —

Уж так подтасовалася колода:

Они — во гроб, я — вышел в вожаки, —

Как выходец из нашего народа!

У нас отцы — кто дуб, кто вяз, кто кедр, —

Охотно мы вставляем их в анкетки.

И много нас — и хватки мы, и метки, —

Мы бдим, едим, других растим из недр.

Предельно сокращая пятилетки.

Я мажу джем на черную икру,

Маячат мне и близости и дали, —

На жиже — не на гуще мне гадали, —

Я из народа вышел поутру —

И не вернусь, хоть мне и предлагали.