Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Будто услыхав сквозь стены материнский зов, в кухню вошел Ивар. Лизета поднялась ему навстречу. Он был гораздо выше ростом, и ей пришлось вытянуть шею, чтобы заглянуть ему в глаза.

— Добрый вечер! — сказал Ивар. Казалось, он ничуть не удивился, увидев мать здесь, на кухне. Взяв ее за плечи, веселый, подвыпивший, он заговорил, подражая голосу Дайльрозе:

— Ничего они в жизни не добились, только по колхозам мыкались… Таких с порядочными людьми и за стол не посадишь, осрамят в два счета… Да и что с нее, деревенской бабы, взять… Так тебя приняли? Похоже, что так!

Запрокинув голову, Ивар громко рассмеялся. У Лизеты сжалось сердце: опять он со своими шуточками, никакой серьезности… А тут жизнь — судьба человека решается! Она сняла с себя руки сына. Новый темный костюм… Откуда? У родителей денег не спрашивал. Может, у друзей одолжил? И башмаки блестящие… Рубаха как снег белая… Лизета утерла глаза — что теперь сказать? «Пойдем, сынок, отсюда!..» Никак не давались ей эти слова. И она только спросила:

— Где ж дружки твои? Веселые те обжоры, что окорок тогда смолотили? Куда ж они делись?

— Здесь их нет, — спокойно ответил Ивар. — С ними будем пировать особо, недельки через две. Теперь ты довольна? Ну вот что, пойдем к гостям, я тебя познакомлю с ними. Вернее… их познакомлю с тобой, потому что для меня тут все чужие.

Он хотел взять ее под руку, но мать отстранилась:

— Кто ты такой тут, что приглашаешь меня к столу вопреки хозяевам? Такой же гость, как и все. И никуда не пойду. Не привыкла-я ходить в бедных родственниках.

Сын одобрительно кивнул и больше об этом не заговаривал, верно, решив про себя, что мать поступает правильно.

— Я тебе… — начала она и умолкла Розы, привезенные ею, стояли в углу, в ведре. Может, даже в помойном ведре. — Когда ж ты жену мне покажешь? — докончила она. — Хочу на нее поглядеть. Или скрываешь от меня?

— Зачем же скрывать? — спокойно отозвался сын. — Подожди, сейчас приведу Она и не знает, что ты здесь.

Лизета прикрыла глаза: неужели этот верзила тот самый карапуз, что когда-то барахтался в люльке и ждал с нетерпением, когда к нему подойдет мать?

— Ивар, — заговорила она, — почему не предупредил нас заранее? Или родительский дом для свадьбы был нехорош? Думаешь, с легким сердцем я сюда ехала? И отец и братья, все на тебя осерчали.

Она собиралась продолжить упреки, но замолчала, заметив, что сын опять улыбается.

— Тебе бы только смеяться, — обиделась Лизета. Ей хотелось, чтобы Ивар хоть полсловом пожалел о необдуманном поступке, но, судя по всему, сын и не думал каяться. Она смотрела пристально, очень пристально, желая разглядеть в нем давние знакомые приметы. Но в его чертах было столько нового, чужого, что она усомнилась, сможет ли теперь понять его радости и печали? Что ему нравится, что не нравится? Как ему жилось эти долгие годы, пока в армии служил? Как теперь живется в Риге — он ведь и учится и работает? От всех этих вопросов еще тревожнее становилось на душе у Лизеты. И она сказала с горечью:

— Ты знаешь, как тебя тут не любят?

Ивар отвернулся, уставившись в одну точку.

— Знаю, — ответил он тихо. — Только я не стараюсь понравиться всем. Не хочу всем нравиться!

Сын поглядел на нее с каким-то жестким прищуром. И оттого, каким тоном были сказаны эти слова, от жесткого взгляда Лизету охватило странное чувство, словно опять она стояла под декабрьским дождем, шелест которого временами был слышен и здесь. Она взяла сына за руку и погладила, желая смягчить его, успокоить… Действительно, Ивар как будто отошел немного.

— Виноват я, конечно, — проговорил он мягко. — Надо было раньше вас известить. Написать, самому съездить… Да как-то не собрался. Отвык я от дома…

И оттого, что сын признал наконец за собою вину, оттого, что ей снова припомнились обидные слова, услышанные в этой кухне, от декабрьского дождя — от всего вместе взятого Лизете сделалось так грустно, что насилу сдержала себя, чтобы не расплакаться. Но она подумала, что сейчас никак нельзя плакать, — не для того устраивают свадьбу. Вымучив улыбку, сказала:

— Пора тебе к гостям возвращаться. Иди, иди, ждут тебя…

А сама держала его за руку, боясь отпустить, боясь утратить с таким трудом обретенное чувство близости. Можно было подумать, она только сейчас для себя открыла истину: хоть и стал он чужим, временами непонятным, но так же ей дорог, как и раньше, когда барахтался в люльке и когда озорничал с другими мальчишками.

— Иди, — повторила она.

А в комнате гости кричали хором: «И-вар! И-вар!»

Сын улыбнулся ей той же улыбкой, с которой вошел на кухню, и осторожно высвободил руку.

— Не расстраивайся! — сказал он уже в дверях. — Какой смысл…

Лизета села на прежнее место. Взгляд ее снова уткнулся в груду немытой посуды, и она поспешила отвернуться. Ей показалось, что вся эта грязь и объедки свалены здесь нарочно, чтобы унизить ее. Глаза ее встретились с глазами судомойки — та внимательно следила за разговором матери с сыном, — а теперь, навалившись грудью на спинку стула, в раздумье курила.

— Вот это, я понимаю, мужчина! — наконец сказала Анныня. — Мальчик стал мужчиной. Как в такой день не вспомнить свои восемнадцать лет! Только жаль, далеко они, ни в какую подзорную трубу не увидишь. Эх-хе-хе… Нравятся мне молодые парни! Есть в них что-то такое… Как бы сказать… Лихость! Как у моряков дальнего плавания. Когда такой посмотрит на тебя своими серыми глазами… Бог ты мой! — Тут судомойка сообразила, что подобные разговоры гостье не по душе, и нахмурилась. — Ну, чего разохались? Лучше б выпили за здоровье сына. Что, налить?

Лизета отказалась, и тогда она налила себе из бутылки, спрятанной под столом.

Свадебный пир продолжался. Теперь там затянули песню. Хор получился не очень слаженный — как бывает, когда поют случайно собравшиеся люди, — но все недостатки певцы возмещали громогласностью и усердием. Тут в дверях показался сам хозяин, и следом за ним, словно девятый вал, накатила песня, так что обе женщины невольно переглянулись, при этом Анныня подняла кверху большой палец — дескать, все как надо. Так на свадьбе полагается.

— Тебе что? — спросила она брата. Тот приподнял пустые графины.

— Давай помогу, — предложила Анныня, но хозяин как-то боком обошел ее.

— Все так нахлестались, что хорошее вино жаль на них переводить, — сказал он. — Нюх-то все равно по-отшибло.

Дайльрозе неуклюже наклонился к буфету, но сначала подмигнул Лизете, как будто приглашал ее стать соучастницей маленького заговора. Потом принялся разливать из бутылок и банок разные жидкости, прибегая к помощи водопроводного крана. Разлив приготовленное снадобье по графинам, он двинулся обратно, но у двери обернулся.

— Как себя чувствуете? — спросил он Лизету, подмаргивая и улыбаясь. — Я уж вижу, неплохо. — И Дайльрозе вздохнул с облегчением. Потом повернулся к сестре: — Ты поухаживай за гостьей. Она из деревни. Из колхоза. — Хотел что-то добавить, но ничего не придумал. Ушел.

— Добрый человек мой брат, только немножко того, — заговорила Анныня. — Да-а, но теперь нам придется поработать.

Она поднялась с табуретки, достала тазик, налила воды, придвинула груду немытой посуды, потом сунула Лизете полотенце:

— Будешь вытирать. Больше тут делать нечего.

Так они работали, пока в кухне не появилась Дайльрозе-хозяйка. Опустилась на табуретку дух перевести. Долго смотрела на работниц, думая о чем-то своем. Раз-другой у нее опять подернулась щека, она провела по ней ладонью, не забыв утереть и глаза. Наконец поднялась и, открыв дверь в коридор, сказала:

— Идемте, покажу… Покажу вам приданое нашей Бениты. Моя дочь не какая-нибудь голодранка, вроде… — Так и не докончила: дыхание перехватило.

Анныня вытерла о передник руки.

— А что? Пойдем! — согласилась она, обрадовавшись возможности поразвлечься.

Тут же рядом с кухней находилась другая дверь, и, открыв ее, Дайльрозе провела родственницу в узкую, длинную, как кишка, комнатку. Большую часть ее занимала кровать, с виду допотопная, с резными ножками, со всякими финтифлюшками на высоком изголовье. У окна стоял письменный столик, у двери — платяной шкаф. Еще несколько стульев с гнутыми ножками и косыми спинками. Лизета смотрела на все растерянно, не зная, что сказать. Прямо как в лавке подержанной мебели. Но Дайльрозе и не дала ей говорить. За локоть подтянула Лизету поближе к кровати:

60
{"b":"839706","o":1}