Жак здорово изменился за последнее время. Целую неделю, видимо, не брился, у затасканного ватника оборвана верхняя пуговица, сапоги помятые, грязные. Понаблюдав за Язепом, он спросил с удивлением:

— Чего тычешь в стол карандашом? Сломается.

— Ну и крепкий же, черт, попался, — промолвил Язеп и опять посмотрел в окно. — Не ломается, хоть ты что с ним делай. Наверное, по спецзаказу изготовлен. Раньше сталь была такая, с золотой рыбкой. Может, видел?

Япинь пожал плечами и отошел в другой конец комнаты, где за большим столом, заваленным газетами и журналами, двое рабочих играли в шахматы.

— Да кто же так играет? — воскликнул Жак. — Ведь фигурки на темные клеточки ставят, а у вас наоборот.

— Отстань, — отозвался один из игроков. — Нам и так хорошо.

Никто здесь не желал иметь с ним дела, и Жак, напившись воды и сделав вид, что только для того и заходил, покинул сторожку. Во дворе он увидел ось вагонетки с парой колес. Интересно, как она сюда попала?

Жак толкнул ее ногой, попробовал поднять. Нелегко, конечно, но если поднатужиться… За ним с любопытством наблюдали. Подошел кто-то еще испробовать свои силы. И скоро собралась толпа, даже Язеп вышел из сторожки.

Сильнее всех оказался Бернсон. Тот больше всех выжал. Его рекорда никто не смог побить, и уж, конечно, не Япинь с своими диспетчерскими мускулами.

И тут во двор вкатила директорская «Победа». Притормозив у самой сторожки, Харис распахнул дверцу, но, изобразив на лице презрительную гримасу, остался в машине, будто специально приехал посмотреть на этот скучный спектакль.

— А, молочник прикатил! — крикнул кто-то. — Иди сюда, хлюпик, покажи, на что способен.

— Ему только кастрюльки таскать. Ну, чего морщишься?

— Ты только глянь — мягкий, круглый, ровно слива.

— Иди, иди, не бойся. Да смотри не надорвись. Вдохни поглубже, чтобы брюхо было тверже.

— Вы и в самом деле хотите тягаться со мной? — презрительно бросил Харис. — Что-то не видно среди вас соперников. Мелюзга. Сосунки несчастные. Просто жаль вас. Да я одним мизинцем подниму столько, сколько вы все вместе.

— Мальчик! — взревел Бернсон и с размаху грохнул себя кулаком в грудь. — Придержи язык!

Харис выскочил из машины. Толпа с готовностью расступилась. Все сгорали от любопытства поскорей увидеть, что же будет дальше. Давно, пожалуй, не слышалось столько смеха и шуток. Но Харису все нипочем. Подошел к штанге, нагнулся, приподнял слегка, будто приноравливаясь.

— Ага! — усмехнулся Бернсон. — Что, потяжелее ложки? Сразу не поднимешь!

Харис расправил плечи и презрительно смерил его с ног до головы. Потом не спеша снял пиджак и кинул его Бернсону.

— Подержи-ка!

Все так же неторопливо засучил рукава свежевыглаженной рубашки, согнул руку в локте, ощупал мускулы. Кто-то из толпы, не выдержав, захихикал.

И тут началось. Легко, будто играючи, подхватил Харис ось с колесами, поднял над головой, еще, еще, еще раз. Кто-то считал. Рекорд, установленный Бернсоном, был давно перекрыт, а Харис продолжал как ни в чем не бывало. И вдруг, когда штанга снова очутилась над головой, разжал кулаки… Зрители ахнули, да не тут-то было — слегка пригнувшись, Харис, как ловкий циркач, поймал ось и даже дал ей немного прокатиться по спине, потом опять вскинул над головой. И так несколько раз подряд, не переводя дыхания.

Кругом тишина. Только учащенное дыхание Хариса. Потом ухнула земля, ударившись о камень, звякнуло железо. Представление окончилось.

— Чего глаза таращишь — или язык отнялся? — отечески-добродушно сказал Харис, отбирая у Бернсона свой пиджак, а Бернсон по-прежнему стоял как истукан. — Отдай пиджак, говорю.

Больше Харис не произнес ни слова. Триумф был полный. Направляясь к машине, он достал из кармана вчетверо сложенный белоснежный платок и на ходу смахнул воображаемые соринки с пиджака. Выглядело это очень эффектно. Потом Харис сел в свою «Победу», развернулся и умчался за ворота на большой скорости. Вспорхнул голубой дымок, пахнуло бензином.

— Идем отсюда, — сказал Рейнис, беря Каспара за локоть. — Ловко он утер им нос!

— Здорово! Но как тут оказались колеса?

Рейнис огляделся, не подслушивает ли кто.

— Их сюда сам Харис вчера приволок. Вот шельмец. Знает, куда удочку закинуть.

В воздухе пахло осенью. Небо хмурое. Свинцовые облака, казалось, с трудом держались там, наверху, и в любую минуту готовы были пролиться ливнем. Директор был не в духе: дороги размокли, лесосеки в низинах затопило, с планом туго.

— Сегодня Юстина уезжает, — шепнул Рейнис. — Слышал, Бернсон говорил. Если Старик не затянет собрания, поспеем к рижскому поезду.

Это известие не удивило Каспара. У него было такое чувство, будто Юстина давным-давно уехала, может, с полгода назад. Память о ней пеплом покрылась, а под ним еще пылали угольки, и Каспар вспомнил про лежавшую в нагрудном кармане косынку — все, что у него осталось от Юстины. Еще хранил он память о ее губах, и всякий раз, вспоминая об этом, больно сжималось сердце. Как просто, сами того не ведая, они после поцелуя перешли на «ты». Короткое словцо, крепкими узами, казалось бы, связывает людей, однако и оно не всегда способно удержать.

Когда подъехали к железной дороге, переезд был закрыт. Напротив на платформе с узлами, чемоданами толпились пассажиры. Рейнис никак не мог отыскать среди них Юстину. Но Каспар сразу разглядел ее: изящная брюнетка в светлом плаще, с коричневой сумкой в руке прогуливалась вдоль платформы. Голова не покрыта, и ветер играл волосами. Каспару показалось, он видит ее нежные карие глаза.

Подошедший поезд загородил от них станцию. Рейнис вышел из машины.

— Она наверняка будет смотреть сюда. Выходи, Каспар, не мешкай!

Каспар спрыгнул на дорогу. Все-таки он волновался, комкал в руке косынку, чего-то ждал.

Поезд тронулся. В третьем вагоне опустилось окно, и в нем показалась Юстина. Увидав зеленый, забрызганный грязью грузовик, она радостно замахала. Рейнис в ответ замахал обеими руками, потом обернулся к Каспару, который стоял как вкопанный, вырвал у него розовую косынку и стал размахивать ею.

— До свидания! — кричал Рейнис.

Пополз черный дым, поезд скрылся за поворотом.

Сторож лениво поднимал шлагбаум. Путь был свободен, можно было ехать дальше.

— Откуда она у тебя? — спросил Рейнис, кивнув на косынку.

Каспар сидел за рулем, разговаривать было некогда: дорога ужасная, машина с трудом продвигалась вперед. В кузове со звоном прыгали неприбранные железки.

— Ты ничего не рассказываешь. Встречался с ней после поездки на электростанцию? А?

Каспар не ответил. Рейнис затянул песню, безбожно перевирая мотив. Каспар не просил его прекратить, тогда Рейнис сам замолчал и тяжко вздохнул при этом.

Прошло еще несколько дней, лето боролось с осенью. И как-то поутру земля была бела от инея, а под вечер листья на деревьях сразу пожелтели, стали осыпаться.

Рейнис получил письмо. Адрес на конверте был написан крупными, корявыми буквами, и он знал, что письмо начнется словами: «Здравствуй, сынок…»

Прочитав письмо, он уселся на скамейку перед конторой и задумался. Мимо проходили люди, он их не видел, подошла собака, положила морду ему на колени, он и этого не заметил, мысли его были далеко. Придя в себя, он вошел в контору и без стука раскрыл дверь директорского кабинета.

Старик сидел за письменным столом. Перед ним стопка бумаг, он брал их одну за другой и, не читая, подписывал, ставил печать.

— Ты? — сказал директор. — С чем пожаловал?

— Прошу освободить меня от работы.

Старик отодвинул от себя бумаги и поудобнее устроился в кресле, чтобы лучше видеть собеседника.

— На вот закури, — сказал он, доставая папиросы. — Перед решающим шагом всегда сначала надо закурить и хорошо подумать, иначе можно промахнуться.

Рейнис закурил.

— Садись, — сказал директор. — Теперь говори, что тебе у нас не нравится?