— Нельзя через порог. А то поссоримся. Идемте на улицу.

Каспар в первый раз держал руку Юстины в своей. У нее была узкая ладонь и крепкие пальцы. Почему-то он подумал о волнах Даугавы и ладонях, их рассекающих.

— Как поживаете? — спросил он, задержав в своей руке ее руку немного дольше, чем положено.

— Я? Могла бы и лучше, — просто ответила она. — Но вы-то, видно, ужасно заняты. Нет времени даже фильм досмотреть…

Каспар молчал. Он несмело посмотрел Юстине в глаза, — они были совершенно серьезны и глядели с легким укором.

— И куда вы теперь направляетесь? — спросила Юстина.

— В Силену, — ответил Рейнис.

— О! Возьмите меня с собой! — воскликнула она и хлопнула от радости в ладоши. — Никогда не была в Силене. Возьмете? — упрашивала Юстина, глядя то на Каспара, то на Рейниса.

— Наш фургон не очень комфортабельный, — произнес задумчиво Рейнис. — А впрочем…

— Я вам не помешаю, буду сидеть в кузове, а вы забудьте обо мне, считайте, что меня не существует.

— Хорошо, — сказал Каспар. — Постараемся.

Он распахнул заднюю дверцу и спустил ступеньки. Этот домик на колесах был не так уж плох. Тесновато, правда, — много места занимал верстак с тисками и дрелью, — но были здесь и свои удобства. Поближе к кабине стоял старенький, но еще упругий диванчик, обитый коричневым дерматином, его сняли с отслужившей свой век машины. Там же над кабиной было приделано окошко, в которое при желании можно было посмотреть на мир.

— Я запру вас, — сказал Каспар. — Иначе дверь может раскрыться на ходу.

— Хорошо, буду вашей пленницей, — ответила Юстина, забираясь в кузов. — Только сначала отвезите меня домой, надо предупредить, что уезжаю.

— Какой солнечный день, — сказал Каспар, когда они, заехав к Юстине, выбрались уже на шоссе. — И вообще лето нынче прекрасное, — добавил он таким тоном, будто делал открытие. — Смотри, какая красота кругом.

Но Рейнис его не слышал. Ему было не до красот природы: он читал письмо, то самое, со штампом рижской редакции.

— Послушай, — сказал он. — Тебя это тоже касается, ты, пожалуй, главный виновник всего. «Уважаемый товарищ, — читал Рейнис. — Вашу басню «Пресмыкалка и Булка» использовать не сможем. Судя по этой работе, Вы плохо знаете жизнь. Иначе как объяснить тот факт, что из нашего светлого сегодня Вы выбрали как раз те отрицательные явления, которые для него не характерны. Кроме того, вы даете людям оскорбительные прозвища: Пресмыкалка, Булка…

Мой Вам совет: изучайте жизнь не из окна кабинета, а старайтесь проникнуть в самую гущу ее, тогда не будет таких вот надуманных побасенок. А задатки поэта в Вас, несомненно, есть».

Каспар тихо свистнул и покосился на друга. Худое лицо Рейниса омрачилось, губы плотно сжались, глаза сузились, точно свет стал слишком ярким. С напускным спокойствием он свернул конверт и спрятал его в карман.

— Что же теперь?.. — спросил Каспар. — Вот ведь…

Не зная, как утешить приятеля, он замолчал и вдруг чуть не подскочил от удивления: Рейнис смеялся, смеялся от души, весело и заразительно.

«Лучше, конечно, смеяться, — подумал Каспар, — так оно легче. Только что тут смешного?»

— Дай-ка я сяду за руль, — немного успокоившись, проговорил Рейнис. — Постараюсь проникнуть в самую гущу жизни.

Каспар остановил машину. Вышли проведать, как себя чувствует Юстина. Открыли дверцу, Юстина шагнула навстречу.

— Чему вы так громко смеялись? — спросила она.

— У нас великолепное настроение, — пояснил Рейнис. — А у вас?

— И у меня. Хотя я не смеялась.

— Ну что ж, путешествие продолжается.

Теперь Каспар сидел без дела, положив руки на колени, глядя на бегущую навстречу дорогу. Рейнис переключил скорость, и машина медленно, вся дрожа от усилий, стала забираться на крутой пригорок. Казалось, за ним кончится земля и будет только голубое небо. Но с вершины открылись новые просторы, словно новая страница огромной книги, и ее предстояло прочесть. Каспар вдруг подумал, что теперь вместе с ним и Юстина любуется ясным небосводом и для нее с каждого пригорка открывается новая страница этой волнующей книги.

По одну сторону дороги лежало поле со стогами сена. Трактор тянул громоздкую фуру, и двое крепких парней загружали ее сухим, как порох, клевером, а две девушки уминали его. Тракторист размахивал руками, что-то объясняя девушкам, — очевидно, как лучше укладывать, чтобы воз не накренился. И Каспар знал, что и Юстина любуется этим полем, возом и этими девушками.

Потом миновали луг, где пестро одетые женщины сгребали в копны сено. Старичок неторопливо прошел по лугу и остановился в тени раскидистой березы. Подняв к губам глиняный кувшин, он запрокинул голову и долго пил. Каспару казалось, он видит, как по его белой бороде катятся капли, стекают на обнаженную грудь, облипшую сухими лепестками и травинками.

Каспар знал, что и Юстина любуется полем, лугом, стариком косарем, березой и глиняным кувшином. Ему стало так хорошо и уж не хотелось ни о чем думать.

— Все же самое прекрасное в мире — человек, — сказал Каспар и поймал себя на том, что думает о Юстине.

— Что ты сказал? — переспросил Рейнис. — Ах, человек… Это верно, — продолжал он серьезно, хотя Каспар опасался, что друг его поднимет на смех. Рейнис не очень-то любил звучные истины. — Наверное, они все-таки правы. Я про стихи говорю. Не выходит у меня, как нужно. Видно, не умею писать. Будь стихи хороши, их бы сразу напечатали. Хорошее от плохого любой дурак отличит. Придется еще попробовать. Правда?

— Обязательно попробуй. Может, теперь не про Булку? Я утром видел Япиня… — И Каспар рассказал о том, что было сегодня у гаража.

— Так ему и нужно, — после некоторого раздумья произнес Рейнис. — Не я своими баснями, так другой проучил этого пижона. Справедливость восторжествовала. Ну да ладно, что было, то было — и больше об этом не вспоминать. Надо смотреть вперед.

— Правильно, Рейнис, только вперед.

— А странно: Юстина едет вместе с нами. Что ты на это скажешь, Каспар?

— Я? А что я могу сказать? Не мешало бы нам где-нибудь пообедать.

— Ты все чаще начинаешь высказывать дельные мысли. Действительно, нельзя же девушку голодом морить.

Из-за пригорка показались крыши небольшого городка, верхушки яблонь, вишен, и наконец, как грибы, пошли расти домики. Солнце раскалило их белые стены, люди старались держаться в тени. Машина выбралась на асфальт и мягко покатила к центру, где напротив универмага помещалась столовая. Освободив Юстину из заточения, они направились в столовую и отыскали в тихой прохладной комнате свободный столик.

— Тут чисто до неприличия, — заметил Рейнис, переводя взгляд со снежно-белой скатерти на свою одежду.

Юстина рассмеялась, и все почувствовали себя свободней, словно им уже не раз доводилось обедать вместе.

— Вы сегодня жутко разговорчивы, — сказала она. — А помните, когда мы возвращались из кино, слова ведь не молвили.

— Я не любитель много говорить. Поэтому кое-кто считает меня попросту дуралеем. Так зачем лишний раз доказывать, что люди правы?

Юстина с интересом взглянула на Рейниса. Каспар беспокойно задвигался. Ему казалось, что Рейнис, расстроенный письмом, чересчур на себя наговаривает. Он хотел было сказать, что Рейнис пишет стихи, и добавить еще что-то, но раздумал: к чему доказывать, что человек хороший. В этом нужно самому убедиться. Пускай она познакомится с ним поближе и сделает свои выводы.

— У вас интересная работа, все время в пути, всегда видите что-то новое, встречаетесь с людьми, — сказала Юстина. — Попадется вам речка — можно остановиться, искупаться, проезжаете лесом — можно ягод набрать. Отлично!

— Отлично, — согласился Каспар. — Но это еще не работа, за езду нам денег не платят. Работа же у нас всегда одна — чинить машины и моторы.

— Чинить до одури, — вставил Рейнис.

— И все же это лучше, чем торчать в какой-нибудь прокопченной мастерской, — не уступала Юстина. — Если бы я не училась, непременно подыскала бы себе работу, чтобы чаще быть в дороге.