С людьми я избегаю откровений, не делаю для близости ни шага, распахнута для всех прикосновений одна лишь туалетная бумага. И я носил венец терновый и был отъявленным красавцем, но я, готовясь к жизни новой, постриг его в супы мерзавцам. Я учился часто и легко, я любого знания глоток впитывал настолько глубоко, что уже найти его не мог. Увы, не стану я богаче и не скоплю ни малой малости, Бог ловит блох моей удачи и ногтем щелкает без жалости. От боязни пути коллективного я из чувства почти инстинктивного рассуждаю всегда от противного и порою — от очень противного. Сижу с утра до вечера с понурой головой: совсем нести мне нечего на рынок мировой. Полным неудачником я не был, сдобрен только горечью мой мед; даже если деньги кинут с неба, мне монета шишку нашибет. Вон живет он, люди часто врут, все святыни хая и хуля, а меж тем я чист, как изумруд, и в душе святого — до хуя. Единство вкуса, запаха и цвета в гармонии с блаженством интеллекта являет нам тарелка винегрета, бутылкой довершаясь до комплекта. Болезни, полные коварства, я сам лечу, как понимаю: мне помогают все лекарства, которых я не принимаю. Заметен издали дурак, хоть облачись он даже в тогу: ходил бы я, надевши фрак, в сандалиях на босу ногу. И вкривь и вкось, и так и сяк идут дела мои блестяще, а вовсе наперекосяк они идут гораздо чаще. Я жил хотя довольно бестолково, но в мире не умножил боль и злобу, я золото в том лучшем смысле слова, что некуда уже поставить пробу. За лютой деловой людской рекой с холодным наблюдаю восхищением; у замыслов моих размах такой, что глупо опошлять их воплощением. В шумихе жизненного пира чужой не знавшая руки, моя участвовала лира всем дирижерам вопреки. В нашем доме выпивают и поют, всем уставшим тут гульба и перекур, денег тоже в доме — куры не клюют, ибо в доме нашем денег нет на кур. Душевным пенится вином и служит жизненным оплотом святой восторг своим умом, от Бога данный идиотам. Высокое, разумное, могучее для пьянства я имею основание: при каждом подвернувшемся мне случае я праздную свое существование. Я все хочу успеть за срок земной, живу, тоску по времени тая: вон женщина обласкана не мной, а вон из бочки пиво пью не я. Из деятелей самых разноликих, чей лик запечатлен в миниатюрах, люблю я видеть образы великих на крупных по возможности купюрах. Есть ответ у любого вопроса, только надо гоняться за зайцем, много мыслей я вынул из носа, размышляя задумчивым пальцем. Я к мысли глубокой пришел: на свете такая эпоха, что может быть все хорошо, а может быть все очень плохо. Быть выше, чище и блюсти меня зовут со всех сторон; таким я, Господи прости, и стану после похорон. Я нелеп, недалек, бестолков, да еще полыхаю, как пламя; если выстроить всех мудаков, мне б, наверно, доверили знамя. БОЖЕСТВЕННОСТЬ ЛЮБОВНОГО ТОМЛЕНИЯ — ИСТОЧНИК УМНОЖЕНЬЯ НАСЕЛЕНИЯ Приснилась мне юность отпетая, приятели — мусор эпохи, и юная дева, одетая в одни лишь любовные вздохи. Не всуе жизнь моя текла, мне стало вовремя известно, что для душевного тепла должны два тела спать совместно. Любым любовным совмещениям даны и дух, и содержание, и к сексуальным извращениям я отношу лишь воздержание. В те благословенные года жили неразборчиво и шало, с пылкостью любили мы тогда все, что шевелилось и дышало. Даже тех я любить был не прочь, на кого посмотреть без смущения можно только в безлунную ночь при отсутствии освещения. |
