Я потому на свете прожил, не зная горестей и бед, что, не жалея искры Божьей, себе варил на ней обед. Поет пропитания ради певец, услужающий власти, но глуп тот клиент, кто у бляди доподлинной требует страсти. С тех пор, как мир страниц возник, везде всегда одно и то же: на переплеты лучших книг уходит авторская кожа. Все смешалось: рожает девица, либералы бормочут про плети, у аскетов блудливые лица, а блудницы сидят на диете. Умрет он от страха и смуты. боится он всех и всего. испуган с той самой минуты, в какую зачали его. Сызмальства сгибаясь над страницами, все на свете помнил он и знал, только засорился эрудицией мыслеиспускательный канал. Во мне талант врачами признан, во мне ночами дух не спит и застарелым рифматизмом в суставах умственных скрипит. Оставит мелочь смерть-старуха от наших жизней скоротечных: плоды ума, консервы духа, поживу крыс библиотечных. Глава 5 ПРИЧУДЛИВЕЕ НЕТ НА СВЕТЕ ПОВЕСТИ, ЧЕМ ПОВЕСТЬ О ПРИЧУДАХ РУССКОЙ СОВЕСТИ Имея, что друзьям сказать. мы мыслим — значит, существуем; а кто зовет меня дерзать, пускай кирпич расколет хуем. Питая к простоте вражду, подвергнув каждый шаг учету, мы даже малую нужду справляем по большому счету. Руководясь одним рассудком, заметишь вряд ли, как не вдруг душа срастается с желудком и жопе делается друг. Сломав березу иль осину, подумай — что оставишь сыну? Что будет сын тогда ломать? Остановись, ебена мать! От желчи мир изнемогает, планета печенью больна, гавно гавном гавно ругает, не вылезая из гавна. Засрав дворцы до вида хижин и жизнь ценя как чью-то милость, палач гуляет с тем, кто выжил, и оба пьют за справедливость. Когда мила родная сторона, которой возлелеян и воспитан, то к ложке ежедневного гавна относишься почти что с аппетитом. Раньше каждый бежал на подмогу, если колокол звал вечевой; отзовется сейчас на тревогу только каждый пузырь мочевой. Добро — это талант и ремесло стерпеть и пораженья и потери: добро, одолевающее зло, — как Моцарт, отравляющий Сальери. По обе стороны морали добра и зла жрецы и жрицы так безобразно много срали, что скрыли контуры границы. Мне, Господь, неудобно просить, но коль ясен Тебе человек, помоги мне понять и простить моих близких, друзей и коллег. Даже пьесы на краю, даже несколько за краем мы играем роль свою даже тем, что не играем. Возможность лестью в душу влезть никак нельзя назвать растлением, мы бескорыстно ценим лесть за совпаденье с нашим мнением. Пылко имитируя наивность, но не ослабляя хватки прыткой, ты похож на девичью невинность, наскоро прихваченную ниткой. Свихнулась природа у нас в зоосаде от липкого глаза лихих сторожей, и стали расти безопасности ради колючки вовнутрь у наших ежей. Забавен русской жизни колорит, сложившийся за несколько веков: с Россией ее совесть говорит посредством иностранных языков. Глава 6 ГОСПОДЬ ЛИХУЮ ШУТКУ УЧИНИЛ, КОГДА СЮЖЕТ ЕВРЕЯ СОЧИНИЛ Везде, где не зная смущенья, историю шьют и кроят, евреи — козлы отпущения, которых к тому же доят. И сер наш русский Цицерон, и вездесущ, как мышь, а мыслит ясно: «Цыц, Арон!» и «Рабинович, кыш!» По ночам начальство чахнет и звереет, дикий сон морозит царственные яйца: что китайцы вдруг воюют, как евреи, а евреи расплодились, как китайцы. Везде, где есть цивилизация и свет звезды планету греет, есть обязательная нация для роли тамошних евреев. |
