Гегемон оказался растленен,

вороват и блудливо-разумен:

если ожил бы дедушка Ленин,

то немедленно снова бы умер.

Слава Богу — лишен я резвости,

слава Богу — живу в безвестности:

активисты вчерашней мерзости —

нынче лидеры нашей честности.

Не в хитрых домыслах у грека,

а в русской классике простой

вчера нашел я мудрость века:

«Не верь блядям», — сказал Толстой.

Русский холод нерешительно вошел

в потепления медлительную фазу:

хорошо, что нам не сразу хорошо,

для России очень плохо все, что сразу.

Легчает русский быт из года в год,

светлей и веселей наш дом питейный,

поскольку безыдейный идиот

гораздо безопасней, чем идейный.

В летальный миг вожди народа

внесли в культуру улучшение:

хотя не дали кислорода,

но прекратили удушение.

Сейчас не спи, укрывшись пледом,

сейчас эпоха песен просит,

за нами слава ходит следом

и дело следственное носит.

Нас теплым словом обласкали,

чтоб воздух жизни стал здоров,

и дух гражданства испускали

мы вместо пакостных ветров.

Мне смотреть интересно и весело,

как, нажав на железные своды,

забродило российское месиво

на дрожжах чужеродной свободы.

Край чудес, едва рассудком початый,

недоступен суете верхоглядства:

от идеи, непорочно зачатой,

здесь развилось несусветное блядство.

К нам хлынуло светлой волной

обилие планов и мыслей,

тюрьма остается тюрьмой,

но стало сидеть живописней.

Настежь окна, распахнута дверь,

и насыщен досуг пролетария,

наслаждаются прессой теперь

все четыре моих полушария.

К исцелению ищет ключи

вся Россия, сопя от усердия,

и пошли палачи во врачи

и на курсы сестер милосердия.

Россия — это царь. Его явление

меняет краску суток полосатых.

От лысых к нам приходит послабление,

и снова тяжело при волосатых.

Извечно человеческая глина

нуждается в деснице властелина,

и трудно разобраться, чья вина,

когда она домялась до гавна.

Тому, что жить в России сложно,

виной не только русский холод:

в одну корзину класть не можно

на яйца сверху серп и молот.

Опять полна гражданской страсти

толпа мыслителей лихих

и лижет ягодицы власти,

слегка покусывая их.

Не всуе мы трепали языками,

осмысливая пагубный свой путь —

мы каялись! И били кулаками

в чужую грудь.

Мы вертим виртуозные спирали,

умея только славить и карать:

сперва свою историю засрали,

теперь хотим огульно обосрать.

Все пружины эпохи трагической,

превратившей Россию в бардак,

разложить по линейке логической

в состоянии только мудак.

У России мыслительный бум

вдоль черты разрешенного круга,

и повсюду властители дум

льют помои на мысли друг друга.

Вожди протерли все углы.

ища для нас ключи-отмычки,

чтоб мы трудились как волы,

а ели-пили как синички.

Разгул весны. Тупик идей.

И низвергатели порока

бичуют прах былых вождей

трухлявой мумией пророка.

Он был типичный русский бес:

сметлив, настырен и невзрачен,

он вышней волею небес

растлить Россию был назначен.

Наследием своей телесной ржави

Россию заразил святой Ильич;

с годами обнаружился в державе

духовного скелета паралич.

Российской справедливости

печальники

блуждают в заколдованном лесу,

где всюду кучерявятся начальники

с лицом «не приближайся — обоссу».

Мир бурлил, огнями полыхая,

мир кипел на мыслях дрожжевых,

а в России — мумия сухая

числилась живее всех живых.

Томясь тоскою по вождю,

Россия жаждет не любого,

а культивирует культю

от культа личности рябого.

Нельзя поднять людей с колен,

покуда плеть нужна холопу;

нам ветер свежих перемен

всегда вдували через жопу.