Маллио хвалил ее. Советовал почитать незнакомые Ласси статьи или книги. Просил задержаться вечером, чтобы закончить какие-то наблюдения. Окружающие привыкли, что молодой господин Уймар опекает дочь профессора Саонса и гадали, когда он с ней обручится. Они выглядели подходящей парой — молодые биологи, сын ректора и дочь профессора. Чтобы им не мешать, заведующий лабораторией и старшие сотрудники старались не мелькать лишний раз у них на глазах. С пониманием относились к тому, что Маллио иногда прикасался к Илассиа, говорил с нею доверительным тихим голосом, угощал ее фруктами или сладкими крендельцами.

Она относилась к нему как к наставнику и доброму другу. И безмерно изумилась, когда однажды он, оказавшись с нею в закутке между аквариумом и шкафом с лабораторной посудой, вдруг властно прижал ее к себе и засунул руку под платье.

— Отпустите, пожалуйста! — строго сказала она. — Так нельзя!

— Илассиа, девочка, не пугайся, я ничего плохого не сделаю…

— Маллио, вы не должны, я вам не разрешаю!

Он попытался, стиснув ее запястья, проникнуть своим языком в ее губы.

Илассиа резко вывернулась, освободив свои руки и ударив коленом в самое чувствительное место Маллио — этому приему научил ее дедушка Кайс прошлым летом: «Если кто начнет приставать, ты хоть сможешь отбиться»…

Выбежала в хорошо освещенное место, где, как она знала, работали камеры, и, быстро собравшись, ушла.

Вскоре Маллио написал ей письмо с почтительными извинениями. Уверял, будто виной случившемуся были некие препараты, которые он принимает по назначению медиков ради поддержания умственной и физической работоспособности. Их воздействие вызвало повышенную чувственную возбудимость. Клялся, что ничего подобного больше не повторится. Он, дескать, позволил себе забыть о ее совсем еще юном возрасте, ведь она уже выглядит как настоящая барышня, а по уровню знаний превосходит и многих студентов. Приглашал вернуться в лабораторию, ибо он привык к их совместной работе: «Ты меня вдохновляешь, Илассиа, и даешь мне советы, которым я с удовольствием следую».

Она предпочла поверить ему и простить. Ее визиты в лабораторию продолжались. И некоторое время Маллио Уймар держался с Илассиа Саонс подчеркнуто вежливо. А потом…

Вновь настиг ее в полутемной подсобке.

— Илассиа, погоди, нам нужно поговорить…

— В другом месте, Маллио!

— Там камеры. Мне не нравится говорить под запись.

— А мне всё равно, если я не делаю ничего нехорошего.

— Я тоже не делаю! Просто хочу спросить тебя: ты в самом деле… такая?..

— Какая, Маллио?

— Колючая и ледяная, как горный файлир.

— Я, кажется, со всеми общаюсь ровно и вежливо.

— Этого мало. Ты девушка. Неужели тебе безразличны… мужчины?

— Маллио, я не хочу отвечать. Разговор закончен.

— Постой! Признайся: ты любишь кого-нибудь?

— Да. Отца.

— Издеваешься? Ты ведь знаешь, что я имею в виду! Разве ты перед тем, как заснуть, не мечтаешь, чтобы тебя называли любимой, обнимали, ласкали в потаенных местах…

— Перестаньте произносить непристойности! Не хочу это слушать!

— Разве ты наивная барышня из старомодной семьи, а не биолог? И ничего не слышала про созревание, про половое влечение, про…

— Я читала университетский учебник по физиологии, если вы об этом.

— Там лишь теория! Пока ты не почувствуешь мужчину… совсем близко… внутри… ты совсем еще… непросвещённая… Ну, не бойся, доверься мне…

— Нет.

— Если хочешь, мы обручимся…

— Нет.

— Я готов попросить тебя в жены у твоего отца…

— Нет, Маллио.

— Почему же всё время «нет»?

— Потому что я вас не люблю.

— Дурочка. Ты не представляешь себе, от чего отказываешься!

— Нет.

Он еще раз попробовал добиться ее покорности силой. Но теперь она была начеку. В кармане платья Илассиа нашелся ножичек для разделки коамсов. Убить им никого невозможно, однако поранить — легко.

— Сумасшедшая! — ругнулся Маллио, слизнув кровь с руки. — Да я тебя…

— Что?..

— Ничего. Увидишь. Убирайся отсюда!

Илассиа убежала и больше не возвращалась в лабораторию. Папе сказала, что эксперимент закончен, ее помощь больше там не нужна, и вообще у нее другие заботы, на сей раз со школьной программой.

По словесности они проходили «Песнопения уйлоанских океанид» — «Уйлоаа алуэссиэй инниа», чрезвычайно старинный и крайне трудный для понимания сборник то ли песен, то ли стихов на архаическом языке, в котором часть слов вообще была непонятна, а другая часть сочеталась между собою так, что смысл ускользал.

Эти тексты считались великим памятником уйлоанской поэзии. Учить наизусть весь сборник не требовалось, спрашивали лишь фрагменты. Но даже их никто из учеников школы при Императорском университете толком не понимал. Чтобы зазубрить необходимый минимум и получить зачет, ученики изощрялись, приспосабливая стихи под мелодии нынешних песен, иногда легкомысленных. Однако в классе требовалось декламировать гимны с серьезным торжественным видом, слегка нараспев. И, как только кто-то пытался такое проделать, прочие закрывали руками лицо, ибо им становилось невыносимо смешно и неловко.

— Папа, зачем нас этим мучат? — недоумевала Ласси. — Какой смысл в бесполезном знании?

— Доченька, никакое знание не может быть бесполезным. «Алуэссиэй инниа» — часть нашей великой истории и культуры.

— Пустые слова! Ты можешь мне объяснить, кто такие те самые алуэссы?

— Певчие океаниды Уйлоа.

— А конкретнее? Амфибии? Земноводные?

— Ласси, откуда нам знать?

— Если они жили в море, у них были жабры? Дыхала? Плотная жировая прослойка? Плавники — рулевые и хвостовые?

— Не думаю. Судя по текстам, алуэссы могли подолгу находиться на глубине, однако не имели ничего общего с рыбами, гихорнами и улликанами.

— И при этом отлично пели, да? Тебе не кажется, папа, что это нелепо? Когда я плаваю на маяке, мне совсем не до песен. Под водой вообще не споёшь, захлебнёшься. Наверху звуки голоса глушит шум волн и крики птиц. Они кричат куда громче, чем мы можем петь. Ниссоа, илассиа, эйва, флайо…

— Дорогая моя, скорее всего, в этих текстах — красивый вымысел. Сказки. Ведь ни в одном историческом документе нет ни слова об алуэссах.

— Почему же тогда нас заставляют учить наизусть стихи про существ, которых никогда не бывало?

— Потому что от древней уйлоанской словесности сохранилось очень немногое. Лишь то, что попало в школьные хрестоматии. Несколько гимнов в честь Императора, «Летопись Уллинофароа», «Повесть о мудрой деве с Сеннара»…

— И молитвословия церемонии у очага, которые нельзя разглашать. Хорошо бы и тексты «Алуэссиэй инниа» отнести к сакральным — всё равно их никто понять неспособен, даже профессора словесности или господин дворцовый иерофант.

— Всё-таки, милая, выучи заданное.

— Ладно. Выучу и забуду.

— Никогда не знаешь, в какой момент оно тебе может понадобиться. Помнишь, как на вступительном испытании в школе ты блеснула словами «архитектура», «пропорция» и «симметрия»?

— Убедил. Но там всё логично. А этого я никогда не пойму.

Ласси едва ли не единственная из учеников сумела получить за декламацию выученного отрывка высший балл. Потом все писали эссе «Как я представляю себе алуэсс». У нее получилось эссе на другую тему: «Почему алуэссы — фантастический вымысел». Она четко аргументировала свой тезис данными из биологии и физиологии. По ним выходило, что подобных существ природа породить не могла, а значит, они — плод воображения неизвестного автора, и потому каждый волен представлять их себе какими угодно. За эссе поставили «хорошо», с примечанием: «отклонилась от заданной темы, но обнаружила оригинальный взгляд на предмет».

После разрыва всех отношений с Маллио Уймаром она побаивалась, что взбешенный сын ректора попытается ей отомстить, и поэтому, когда Лианнон Каннейс вызвался проводить ее из школы до дома, Ласси не отказалась.