Так начался финал авантюристической жизни банкира, правой руки «Великого магистра» Личо Джелли.
Скандал подобен землетрясению, эпицентром которого стал самый влиятельный в стране частный банк. Те, кто вел свою игру на деньги, полученные в «Банко Амброзиано», знают, что вскоре это обнаружится.
В течение долгого времени Кальви не отвечал на настойчивые запросы Итальянского банка. Он, естественно, не хотел выдавать тайны своих зарубежных филиалов. Банкир сопротивлялся до последнего, чтобы скрыть свои темные махинации, сложные финансовые операции, благодаря которым ему удалось удержаться на поверхности. Приходилось идти на обман. Но Итальянский банк все-таки завладел реальной информацией и предъявил Кальви счет. Практически это был приказ уничтожить всю его финансовую систему, созданную за более чем десятилетний срок правления в «Амброзиано». А чтобы управляющий не решил все, как всегда, сам, проконсультировавшись с другими руководителями «Амброзиано», Итальянский банк приказал Кальви собрать административный совет и представителей профсоюза служащих, дабы проинформировать их об ультиматуме. Для банкира это было равносильно бомбе с часовым механизмом, обезвредить которую было крайне трудно.
С этого момента Кальви стал слишком обременительной, неудобной для всех и легкоуязвимой фигурой. Это сразу же поняли его политические покровители. Он еще об этом не знает, но социалисты, и в особенности христианские демократы, уже считают его «хромой лошадью», которую надо срочно заменить. С их точки зрения, это необходимо сделать, чтобы создать новую, более прочную линию защиты их тайных интересов в банке. И вот в административном совете уже найден человек, готовый столкнуть его со сцены. Это Орацио Баньяско, финансист с мало кому известным прошлым, но обладающий большим весом в Швейцарии, с недавнего времени заместитель управляющего «Банко Амброзиано». Он имеет влиятельных знакомых среди политиков.
Наконец собирается административный совет «Амброзиано». Кальви, внешне стараясь показать свое почтительное отношение к директивам Итальянского банка, зачитывает текст ультиматума. Однако в заключение своего выступления он дает понять, что следовало бы проявить особую осторожность в выполнении требований вышестоящей инстанции. Баньяско вскакивает с места — он понял, что пробил его час, — и, размахивая письмом Итальянского банка, требует от Кальви подробного отчета о положении дел в зарубежных филиалах. Более того, он хотел бы изучить интересующие его документы дома, вне стен банка. Кальви протестует: «Если хотите ознакомиться с ними, пройдите в архив, но дома — нет. Документы носят секретный характер, мы рискуем нарушить банковскую тайну». Вопрос ставится на голосование. Победу в отношении одиннадцать к четырем одерживает Баньяско.
Плотину прорвало. Для Кальви это конец. Он остается практически в одиночестве, потерпев поражение на всех фронтах.
В свое время финансовый авантюрист Синдона, с которым Кальви был тесно связан, предупреждал: «Самое худшее для финансиста, который считает себя еще влиятельным, — это когда политики, только вчера оказывавшие столько внимания, не хотят принять его. Это предзнаменование конца». Точно так и произошло с Кальви. Когда он после скандала приехал в Рим, многие двери закрылись перед ним. Рядом остался лишь Флавио Карбони — торговец недвижимостью на Сардинии. Он вхож в политические круги, знаком со многими влиятельными лицами, например с заместителем министра казначейства. Карбони встречается с политическим секретарем христианских демократов, пытается заручиться поддержкой «братьев» по масонской ложе, в особенности в Лондоне и Нью-Йорке. Но и Карбони уже ничем помочь не может. У него, правда, есть собственный самолет, на фюзеляже которого красуется название компании «Аэрокапитал». Кальви все свое время проводит в беседах с адвокатами. Он детально излагает им свои неразрешенные проблемы. Ранее он был приговорен к четырем годам тюремного заключения за незаконный вывоз валюты. Кроме того, в Милане шли два следствия. Одно — по делу о мошенничестве с валютой, другое — в связи с запутанной махинацией, относящейся к семидесятым годам. В ней были также замешаны Синдона и «один руководитель ватиканского Института религиозных дел, личность которого следовало установить». Еще больше неприятностей ожидало Кальви в Риме, где одновременно проходили пять различных судебных процессов, на которые ему нужно было явиться. Обвинения обычные — мошенничество, использование служебного положения в целях личной наживы, коррупция, нарушение закона о финансировании политических партий. Кальви с горечью признавался своим близким знакомым, что ему не удается добиться аудиенции у бывших политических покровителей. А если кто-нибудь из них и принимал его, то это не приводило ни к каким конкретным результатам. Видя, что все бесполезно, Кальви решил бежать. И он исчез.
Над Темзой только-только рассеивался туман, когда случайный прохожий обнаружил человека, повешенного на веревке, конец которой был привязан к мосту Блэкфрайерс. Из документов следовало, что покойник был банкиром Роберто Кальви, бесследно исчезнувшим из Рима… В кармане костюма покойника, помимо документов, было обнаружено 20 тысяч долларов. После того как происшествие стало достоянием печати, журналисты обратили внимание на странное стечение обстоятельств. Название моста Блэкфрайерс в переводе с английского звучит как «мост черных братьев». А члены ложи «П-2», к которой принадлежал Кальви, одеваются в черное и называют друг друга «фрайерс»… Английская полиция выдвинула версию о самоубийстве проворовавшегося банкира. В Италии практически все газеты написали, что Кальви был убит…
— Пронто, пронто! Черт знает что с этими телефонами. Марио!! Синьор, простите, пожалуйста, это квартира Мольтони?
— Да, квартира Мольтони! У телефона Марио Мольтони. Ты чего так орешь, Карло, что случилось?
Марио сразу же узнал голос коллеги Карло Секья из прокуратуры. Потом в трубке что-то пискнуло, и слышимость восстановилась.
— О, слава богу, Марио, наконец-то до тебя дозвонился. Почему так плохо слышно?
— Спроси у парней из контрразведки, ведь они же подслушивают наши разговоры…
— Перестань шутить, Марио, а то я не скажу тебе того, что хотел сказать.
— Ну хорошо, я пошутил. Что ты хотел мне подкинуть, Карло?
— С тебя ящик французского коньяка. Помнишь дело корпусного генерала Анца? У меня действительно есть знакомые ребята из контрразведки. Так вот отпечатки пальцев на пистолете, из которого якобы застрелился генерал, принадлежат некоему Джону Ли, которого кто-то укокошил в Риме…
— Подожди, подожди, Карло! Кому принадлежат отпечатки пальцев?
— Какому-то американцу Джону Ли, который болтался на Востоке и занимался контрабандой наркотиков. Но это еще не все… Как насчет коньяка?
— Два ящика. Выкладывай дальше!!
— Так вот, Джон Ли был акционером какой-то подставной компании «Омега рисёрч», а в ней участвовал весьма состоятельный римлянин по фамилии Филиппо ван Мелли. Он, по-моему, наполовину голландец…
— Ты с ума сошел, Карло!
— Тебе не нравится моя информация?
— Нет, очень нравится. Можешь рассчитывать на три ящика коньяка.
Да, именно теперь понял следователь Марио Мольтони, что пробил его звездный час. Или сейчас, или никогда. Все нити намотались на одно веретено. Марио набрал номер прямого телефона генерального прокурора Рима Сильвестро Подеста. Он был в кабинете.
— Пронто, Подеста слушает.
— Синьор прокурор, говорит Марио Мольтони.
— О, здравствуй, Мольтони, давно тебя не видел и не слышал. Как дела?
— Дела так себе. Пока. Синьор Подеста, мне нужен ордер на обыск виллы антиквара Филиппо ван Мелли в связи с его участием в крупной торговле наркотиками.
— Милейший Мольтони, вы изменили профиль работы? По-моему, в последнее время вы занимались политическими убийствами, террористами, и, кажется, небезуспешно…
