Заместитель шефа римской криминальной полиции Гуидо Росси встал из-за заваленного бумагами и отлакированного локтями многочисленных предшественников письменного стола, сладко потянулся, улыбаясь пошел навстречу вошедшему в кабинет Мольтони.

— Бонджорно, дружище, рад видеть тебя живым!

— Покойником мне и самому не хотелось быть. Да и ты, наверное, огорчился бы, мой дорогой Росси. Все-таки столько лет безоблачной дружбы…

— Конечно, конечно. Все мы успеем туда — и уж лучше без посторонней помощи. Должен тебя огорчить, Марио. Следов покушавшегося установить не удалось. Белый «фиат» словно в воду канул. Да и сколько их, белых «фиатов», в нашем Вечном городе. Свидетели ничего путного не рассказали после того, как тебя отвезли в клинику. На месте происшествия остались гильзы от американского автомата «ингрем». Им вооружают агентов американской разведки и солдат испанской армии. Вот, пожалуй, и все…

— Не густо. Но все же спасибо за внимание. Что делать?

— Проверить, нет ли поклонников у твоей невесты, которым ты мешаешь… Кристина — прелестная девушка…

— Перестань дурить, Гуидо, невест сейчас значительно больше, чем женихов. И по ним не стреляют из американских автоматов. К тому же Кристина — вне подозрений, если ты сам не положил на нее глаз и не подослал ко мне наемного убийцу…

— Что ты, что ты? Невесты друзей для меня все равно что иконы. Я им поклоняюсь. Издалека, естественно. К тому же я надеюсь быть свидетелем со стороны моего друга на счастливом бракосочетании, и не где-нибудь, а в самом престижном соборе Санта Мария Маджоре… Ну ладно, шутки в сторону, пройдемся по делам, которые ты вел. И давним и недавним. Может быть, «план Соло»? Та история с несостоявшимся государственным переворотом, где были замешаны янки и которую ты разматывал?

— Нет, исключено. Во-первых, давняя история, во-вторых, первую скрипку в том деле играл следователь Витторио Оккорсио. Я лишь помогал ему. Да и процесс, ты сам знаешь, закончился ничем. Глава заговора шеф контрразведки генерал Де Лоренцо получил парламентскую неприкосновенность от своих друзей неофашистов и преспокойно скончался, избежав трибунала. А те, кто его разоблачили — журналисты Януцци и Скальфари, — заняли места в парламенте от республиканской партии. Их ведь тоже хотели упрятать за решетку, за разглашение совершенно секретных данных… Так что убирать меня в связи с провалившимся заговором было вроде бы ни к чему…

— Тем не менее Оккорсио был убит неизвестными, и все из того же автомата «ингрем».

— Я бы сказал не «тем не менее», а «тем более»… Зачем два трупа по одному и тому же делу? Помнится, что какой-то из наших скандальных журнальчиков писал, что Оккорсио убит не из-за мести за свою антифашистскую деятельность, а якобы за предательство, за то, что вел, дескать, двойную игру и, ведя ее, перестарался с разоблачениями. Но ведь это клевета. Мы прекрасно с тобой знаем, что Витторио был честным парнем. Кому-то понадобилось скомпрометировать его.

— Если бы знать. Кому же ты мешаешь теперь? Может быть, покровителям миланской группы «Новый порядок», тем террористам, которые организовали взрыв экспресса? Ведь ты же усадил два десятка молодцов на скамью подсудимых…

— А что толку? Всех выпустили под залог. Их участие во взрыве поезда «Италикус» так и не было доказано…

— Тогда, может быть, наркотики? С мафией ты тоже жил вроде бы не очень дружно? А торговля этим зельем — ее основной хлеб. Помнишь то сицилийское дело, которое нашумело в печати?..

— Нет, дорогой Росси! Я мешаю не фашистам, не экстремистам, не мафии и даже не американской секретной службе, а всем вместе — в одном лице.

— Не понимаю, Марио. Что ты имеешь в виду?

— Веду я тут одно дело, которое началось с пустяка. Но только я тебе ничего о нем не скажу… Суеверен я стал, вдруг сглазишь?

— Боишься конкуренции?

— Нет. Более того, с удовольствием воспользовался бы твоей помощью, но не хочу рисковать двумя жизнями сразу…

— Что, очень опасно?

— Страшновато.

— Почему?

— Они не стреляют из автоматов по своим противникам, они уничтожают их нравственно…

— Это что-то новое! И как?

— Очень просто. Крадут детей, жен, словом, самых дорогих людей у тех, кто им мешает… А потом подбрасывают их трупы в целлофановых мешках… Мало кто не ломается после этого.

— Интересно… Ты серьезно не хочешь моей помощи?

— Пока нет…

— Тогда береги Кристину…

Как всегда в обеденный час, парк Паганини был пуст. Трудно сказать, почему этому небольшому скверу дали имя великого итальянского маэстро. Здесь он никогда не жил. Не знали происхождения этого названия и сидевшие на скамейке в конце одной из тенистых аллей девушка и худощавый, с сединой в висках стройный итальянец. Девушка мало походила на жительницу Апеннин. Густые светло-русые волосы, опушенные длинными ресницами зеленые продолговатые глаза, капризно вздернутый нос…

На первый взгляд ее лицо могло бы показаться ординарным, особенно когда девушка задумывалась, уходила в себя. Устало опускались брови, от уголков губ бежали вниз глубокие морщинки, которые старили ее. Но лицо моментально преображалось, когда она начинала говорить, — брови изгибались дугой, а от ее зеленых глаз нельзя было уже оторваться. Так было и сейчас.

— Послушай, Марио, это просто неприлично с твоей стороны. Целых два дня от тебя ни слуху ни духу. Я уже забеспокоилась, не случилось ли чего…

— Ничего, Кристина, не случилось, ровным счетом ничего. Просто очень много дел, которые я хотел бы закончить, чтобы махнуть с тобой на Феррагосто куда-нибудь подальше. На остров Эльбу, хочешь?

— Еще бы! Но это очень дорого, мой милый. Или ты выиграл несколько миллионов в тотокальчио?

— Нет, у меня умерла богатая бабушка в Америке и оставила ко-оло-ссаль-ное наследство…

— Тогда зачем какая-то паршивая Эльба? Проведем наш отпуск на Таити. Представляешь, бирюзовые волны океана лижут желтый песок пустынного пляжа, ласково покачивают густолистыми головами грациозные пальмы и мы с тобой вдвоем, как Адам и Ева…

— Это очень хорошо, даже завлекательно. А потом из-за пальм появляется полицейский в белом пробковом шлеме и штрафует нас за нарушение нравов… Нет, уж лучше Эльба. Если ты не будешь заказывать каждый день на обед лангустов, которыми славится остров, нам хватит моих собственных денег, без наследства американской бабушки.

— Нет, так не пойдет! Не хочу быть содержанкой. Эмансипация, так эмансипация. Поскольку я не твоя жена, то кладу в копилку путешествий месячную зарплату и гонорары за последние полгода…

— О! Это уже солидно. Хватит и на Таити. Даже без бабушки, поскольку она еще не умерла. Только тебе не выгодно. На острове красивейшие девушки, которые очень зазывно умеют покачивать бедрами. Не боишься конкуренции?

— Не боюсь. Потому что мои бедра лучше таитянских. Есть еще одна малозначительная деталь. Ты, наверное, меня любишь… Или я ошибаюсь?

— Больше жизни! Поэтому хватит сидеть на скамейке и поедем к тебе… обедать.

— Какой обед! Я же журналистка, Марио. А представительницы моей профессии, как правило, не умеют обращаться с кастрюльками. Поэтому ты свезешь меня в уютную тратторию, а потом уже заедем ко мне. Так сказать, попить чаю…

— Может, кофе?

— Как тебе будет угодно, дорогой!

Марио Мольтони познакомился с Кристиной немногим более двух лет назад при очень необычных, кстати говоря, обстоятельствах. Как-то приехав по делам в римский суд, встретил в коридоре своего однокашника по университету.

— Чао, Мольтони, — затараторил приятель, семеня рядом, задавая вопросы и сам же отвечая на них. — Как дела? Хорошо? Прекрасно! Как здоровье жены? Ах да, у тебя нет жены. Родители? А-а-а… Да, да, извини, пожалуйста. Как у меня? Все хорошо, отлично даже. Недавно еще один сын родился. Теперь трое. Спасибо тебе за поздравления, заходи как-нибудь, адрес старый…