И Саусан не имела ничего против христиан, а тем более против мягкого и робкого Мишеля, к тому же похожего, как ей казалось, на безвременно погибшего знаменитого французского певца Клода Франсуа. Но… Если говорить о серьезных намерениях, то как отнесутся к Мишелю там, в горах, ведь ее семья — часть клана самого шейха, старейшины которого отнюдь не столь веротерпимы?

Она часто бывала теперь с Мишелем, несколько раз они даже поцеловались, но… Никто и никогда не видел их вместе в городе, ведь это могло бы привести к самым серьезным последствиям, ибо честь девушки должна быть чиста — пятна с нее смываются только кровью.

Мишель нравился Саусан все больше и больше. Она не понимала, почему ее тянет к нему, но ее тянуло — и все сильнее. В его присутствии ее обычная насмешливость обращалась в застенчивость. Мишель же наоборот — становился все увереннее, он даже начал уже заговаривать о будущем. Казалось, что различие в религиях его не волнует, и Саусан и радовалась этому, и пугалась — разве можно думать о чем-нибудь серьезном, отмахнувшись от религии?

Сегодня Мишель ждал ее под старым эвкалиптом, и Саусан знала, что должен произойти серьезный разговор.

Время шло, Мишель то и дело смотрел на часы и терпеливо ждал. Здесь, в Ливане, не привыкли подчиняться часовым стрелкам и связывать себя такой обузой, как точность. «Букра», «баден» — «завтра», «потом» — слова ничего в Ливане не значащие, и от них всегда можно отмахнуться, произнеся магическое слово «малеш» — «ничего», «неважно», «ерунда», «наплевать»!

— Разрешите?

Задумавшийся было Мишель вскинул голову. Перед ним стоял невысокий, плотный человек с наголо обритой круглой головой, крепко сидящей на короткой массивной шее. На желтоватом полном лице его густо кустились сросшиеся на переносице черные с проседью брови, из-под которых весело и дружелюбно улыбались карие глаза. К вывороченным, по-негритянски сизым губам спускался мясистый нос, подбородок был тяжелый, квадратный. Да, красавцем этого человека не назовешь, но в лице его было что-то вызывающее симпатию. Мишелю показалось, что он его где-то видел, видел много раз — и уже тогда он был ему симпатичен.

— Вспоминаете, где вы меня видели? — словно прочел его мысли незнакомец и добродушно рассмеялся. — Я — Кожак. Помните телевизионную серию об американском детективе? Так это я.

Мишель ахнул: точно, незнакомец был вылитый Кожак, некрасивый, но обаятельный американский киногерой, упорный и непобедимый борец против преступности. Но как он вдруг очутился здесь, в компаунде университета, в Бейруте?

И опять незнакомец прочел мысли Мишеля.

— Не ломайте голову, мой друг, — широко улыбнулся он. — Я — не Кожак. Просто я очень похож на актера, играющего его, так похож, что меня принимают за него все, кто смотрел эту бесконечную и — увы! — так далекую от того, что на самом деле творится в жизни, серию. А я — Джеремия Смит, и мои далекие предки были рабами-африканцами, привезенными с Черного континента на хлопковые плантации нашего Юга.

«Нашего Юга, — отметил про себя Мишель, — значит, он — американец».

— Да, я американец, — повторил его мысль Джеремия Смит, и Мишель испугался: а вдруг этот человек действительно умеет читать мысли, ведь есть же такие люди. Мишель много слышал о таких феноменах, хотя, как медик, не очень в них верил.

Джеремия Смит тем временем извлек из внутреннего кармана коричневого твидового пиджака дорогой бумажник — крокодиловая кожа! — а из бумажника вынул визитную карточку, отпечатанную на голубоватом картоне, и протянул ее Мишелю:

— Будем знакомы, мистер… мистер…

Он не заканчивал фразу, ожидая, когда Мишель представится, и Мишель поспешил это сделать:

— Мишель Абду…

— …мистер Абду, — весело повторил американец. — Очень рад, очень рад, мистер Абду. Я — пресс-атташе американского посольства, вернее, исполняю его обязанности, пока мой коллега уехал в Штаты… — Смит подмигнул и понизил голос до доверительного шепота: — …и судя по всему не спешит сюда возвращаться.

Мишель взглянул на визитную карточку. «Джеремия Смит-Младший, первый секретарь посольства США в Ливане». Далее шли номера телефонов — два служебных и два домашних, адрес же был только служебный.

— Адрес и служебный и домашний одновременно, — поспешил объяснить американец (Мишель уже смирился с тем, что Смит читает его мысли!), — я живу в здании посольства, которое вы, конечно, хорошо знаете.

Мишель кивнул: кто же в Бейруте не знал американского посольства — огромного многоэтажного здания, стоящего на набережной почти напротив маяка и совсем неподалеку от университета?

— Можете звонить и заходить в гости, — шутливо продолжал Смит. — Хотя лучше просто заходить, телефоны в Бейруте работают не тогда, когда нужно вам, а когда у них есть настроение.

— Спасибо, — вежливо кивнул Мишель и подумал, что американец появился совсем некстати, ведь если Саусан увидит, что Мишель беседует с незнакомым человеком, она ни за что не подойдет к нему, и когда еще он наберется решимости сказать ей то, что он намерен сказать сегодня.

— Но не буду вам мешать, — дружелюбно улыбнулся американец и встал со скамейки. — Я ведь присел на минуточку — отдохнуть. Я часто прихожу сюда погулять, подышать, воздух у вас тут хороший, да горки крутоваты. Вот и приходится отдыхать… по-стариковски…

И он засмеялся приятным, мягким смехом и, прощаясь, протянул Мишелю руку. Мишель поспешно вскочил, тоже протянул руку и почувствовал, что рука у Джеремия Смита жесткая, что совсем не вязалось с той добродушной мягкостью, которой светилось его лицо.

— И… звоните! — еще раз мягко, но настойчиво повторил американец и дружески, доверительно, как старому знакомому, подмигнул: — Может быть, я вам чем-нибудь смогу помочь… кто знает!

«Сколько же ему лет? — подумал Мишель, глядя вслед Джеремии Смиту. — Сорок? Пятьдесят? Шестьдесят? Нет, на старика он совсем не похож, идет… уверенно, как молодой!»

— Кто это? — услышал он позади себя голос Саусан и, обернувшись, увидел, что она стоит в трех шагах от него и внимательно смотрит вслед уходящему Смиту.

— Так… один мой знакомый… американец… секретарь посольства, — вдруг неожиданно для самого себя небрежно ответил Мишель.

— Хорошенькие у тебя знакомые! — фыркнула Саусан, и лицо ее стало жестким. — И давно ты его знаешь?

— Да нет же! — смутился Мишель, поняв, что совершил ошибку, рассердившую его возлюбленную. — Я тут сидел… тебя все не было… он подошел, присел отдохнуть, представился… и все.

— Ну ладно, — смягчилась Саусан, видя, что лицо Мишеля от волнения пошло красными пятнами.

Она еще раз бросила взгляд в сторону американца, уже спустившегося почти к самой набережной, шумно выдохнула и села на скамейку, решительно заложив ногу на ногу.

На ней была красная рубашка с закатанными по локоть рукавами, укороченные джинсы, суженные книзу и перехваченные манжетами на изящных лодыжках. Туфли были тоже джинсовые, на низких каблуках.

Она вынула из сумки пачку «Мальборо», золотую, украшенную изумрудиком зажигалку, закурила и откинулась на спинку скамейки.

И тут на правой ее руке, державшей сигарету, Мишель увидел большой шрам, чуть выше локтя: розовато-белый, резко выделяющийся на загорелой коже. Мишель никогда не видел его раньше… — Что это? — неожиданно для самого себя спросил он.

Саусан досадливо поморщилась, спустила рукава и застегнула манжеты наглухо.

— Ты же доктор и сам должен разбираться в таких делах, — грубовато ответила она. — Военно-полевую хирургию вы изучаете…

— Пуля крупного калибра или осколок, — машинально определил он. — Ранение в мышечную ткань, кость не задета.

— Все правильно, доктор, — усмехнулась Саусан. — Пуля из крупнокалиберного израильского пулемета. Деревня Хальде, июль восемьдесят второго года. Наш отряд вместе с коммунистами и шиитами отбивал там израильские десанты. Ты помнишь, сколько раз мы их сбрасывали в море?

Мишель молча кивнул. В дни израильского вторжения летом восемьдесят второго он случайно застрял на Юге у старшего брата и лишь потом, к концу года, вернулся в Бейрут, начавший понемногу оправляться от кровавой бойни, учиненной здесь израильтянами. Впрочем, в те трагические дни он и не рвался в ряды защитников Бейрута, хотя и сочувствовал им.