— Нам сообщили о вас коллеги из Ай-эй-кей, — ответили ему в конторе Эй-ай-си.

— Конкурирующая фирма оказалась более осведомленной?

— Редкий и прискорбный случай, мистер Чип. Оставьте ваш телефон. Я передам его Лиз, как только она появится.

Чип подошел к окну и застыл от неожиданности и изумления. Перед ним раскинулась щемящая душу красота. Лучи солнца заливали золотые купола соборов, играла мозаика храма Василия Блаженного, рдел темно-красный кирпич древних стен, искрились рубиновые звезды на башнях.

От созерцания его отвлек звонок.

— Вирджил? Неужели? Какими судьбами? Это Лиз Уолкотт. Ха! Ты в каком номере? Я сейчас буду!

Она ворвалась, словно вихрь. Кинулась ему на шею.

— В свои тридцать ты вполне энергична, — пошутил Чип, слегка отстраняя ее.

Уолкотт закатила глаза и захлопала ресницами. Растерянная застенчивая девушка.

Чип обнял ее за талию и, слегка толкнув, усадил в кресло. Лиз закинула ногу на ногу и стала раскачивать плохо почищенной туфлей-«лодочкой».

«Действительно не меняется, — подумал Чип. — Модна, эффектна, но неряшлива, как в Нью-Йорке».

Короткая стрижка, чуть припухшие веки, нос картошкой плюс обезоруживающая улыбка, пропорциональные формы и неплохие актерские данные — все это делало Лиз «своим парнем». С ней всегда было просто. Даже тогда, в первый раз, когда перед ее поездкой в СССР по долгу службы Чип обучал журналистку азам разведывательной работы.

Знала ли она, что это он, Вирджил, сначала не советовал посылать ее в Москву: как журналист легковесна, на серьезный анализ не способна. Своим назначением сюда Уолкотт была обязана лишь сносному знанию русского языка да, пожалуй, заступничеству вице-президента Эй-ай-си Боба Кюстина, на чье особое покровительство Лиз намекали многие. По крайней мере после встречи шефа с Кюстином тот пробурчал Чипу: «Пусть оформляют…»

А вскоре ему сообщили, что Лиз делает неплохую карьеру в Москве, заменив Джима Нимауэра. Как узнал позднее Чип, Джим ради нее бросил жену и детей. А кончилось тем, что с расстроенным здоровьем и растрепанными нервами Джим возвратился в Штаты и был уволен из Эй-ай-си.

Доходили до Вашингтона глухие слухи о бурных романах Лиз с респектабельными отцами семейств из посольства, из-за чего над ее головой не раз собирались тучи. Но ее прикрывала «фирма», с которой ссориться никто не хотел. Сам Маккормик, к удивлению Чипа, отозвался о ней, по его меркам, вполне прилично: «У этой торпеды при мягких бедрах жесткие локти и медный лоб». Звучало как комплимент. Вирджил знал, что Лиз в своих статьях безбожно перевирает фельетоны из советских газет, выдает мешанину неточностей, примитивизма и грубых преувеличений, дополняя все это пересказом глав из книги «Русские» Хедрика Смита.

Эта сторона жизни Лиз мало беспокоила Чипа. В его департаменте ей отводилась другая роль. Как говорили там, «игра под дурочку» отлично прикрывает дела поважнее. А здесь Лиз была, по отзывам ее местных кураторов, незаменима. «Свой парень», этакая хохотушка с белозубой улыбкой, любящая «настоящее веселье», она, как и Ширли Смит, которую послали секретаршей политического отдела американского посольства в Рим, числилась в досье Управления разведывательных операций достаточно способным специалистом по части «сексуальных провокаций».

— Тебе привет от Майкла Фоуни, — сказал Чип.

— Ха! Помнит еще! Пусть приезжает сюда туристом, если его пустят, — громко захохотала Уолкотт. — А может и не приезжать. Без него проживем.

— С кем? — полюбопытствовал на правах старого друга Чип.

— Есть тут один славный парень! Да и в командировку кое-кто приезжает.

Лиз, как всегда, была откровенна.

— А как с замужеством? Что с бизнесменом?

Она нахмурилась.

— А-а… Ну его! — махнула рукой и взяла из пачки сигарету.

Чип промолчал. Он знал, что у Лиз такая репутация, что на серьезный брачный контракт ей рассчитывать не приходится. А поскольку и сам он и его департамент играли в этом не последнюю роль, Чип предпочел переменить тему.

— Говорят, у тебя трудности с источниками информации?

— Ерунда! Все, что нужно для Эй-ай-си, дают Центральный и Черемушкинский рынки, где меня знают почти все продавцы капусты. Там принимают меня за свою и очень любят.

— Не густо.

— Тебя, наверное, интересуют другие источники? — спросила серьезно Уолкотт. Хохотушки больше не было. Взгляд Лиз был холоден. — Пойдем отсюда, поболтаем. Ты угощаешь.

Машина с корреспондентским номером лихо развернулась, влилась в поток машин, и вскоре они выехали на Кутузовский.

— Слушай, Вирджил, — резко обернулась Уолкотт, отчего пепел сигареты упал на юбку. Лиз смахнула его, оставив густой серый след. — Мне не нравится, что мне начинают навязывать чужой бизнес.

— Не понял…

— Ты, а позднее и Майкл говорили, что моя миссия состоит прежде всего в передаче литературы. Она исправно поступает из «ящика «М» нашего посольства, а я ее неплохо здесь реализую по своим каналам. Но меня стали гонять по каким-то новостройкам. Заставляют делать снимки: ориентиры, подходы, бетонные столбики, туалеты, кирпичи и прочую дребедень. Это может плохо кончиться. Ты гарантировал мне абсолютную безопасность, когда мы беседовали в Нью-Йорке. А тайники и прочее — разве я должна этим заниматься?

— Я поговорю с парнями, — успокоил Чип.

— Думаю, мой русский язык — уже находка для них, — не унималась Лиз. — Меня здесь принимают за прибалтийку, и я растворяюсь в толпе.

— Все уладится, — повторил Чип.

Машина подкатила к гастроному под «Украиной». Лиз сунула Чипу мягкую кожаную сумку. Тот непонимающе посмотрел на нее. Лиз подмигнула.

— Возьмем выпить и заглянем ко мне. Там обсудим.

Сопротивляться бессмысленно, подумал Чип. К тому же впереди оставались целые две недели на его в общем-то несложные дела.

…Жизнь, однако, внесла коррективы. И весьма существенные. На другой день вечером Уолкотт, превысив разрешенную в Москве скорость, совершила наезд со смертельным исходом на молодую пару.

Началось дело, стоившее немало нервов. Власти заявили Уолкотт и официальным американским представителям, что до суда она покинуть Москву не может.

Неизвестность удручала. По мнению юрисконсульта ЦРУ, с которым в экстренном порядке связался Чип, власти вправе были возбудить против Лиз уголовное дело и привлечь ее к ответственности в соответствии со статьями Уголовного кодекса РСФСР. «Думаю, волноваться, впрочем, особенно не стоит, — сказал юрист. — Дело обычное, житейское, и при некоторых дипломатических усилиях можно было бы ограничиться, скажем, выплатой родственникам солидной компенсации».

Однако, как сознавал Чип, из Лэнгли все это виделось не совсем так, как из Москвы. Лиз закатывала истерики.

Приставленный к Уолкотт врач и «друзья» управления пытались снять негативные эмоции, однако вскоре расписались в собственном бессилии. По их мнению, Лиз находилась на грани саморазоблачения. Она порывалась пойти в милицию и признаться «во всем», чтобы спастись от судебного преследования, которое, по ее мнению, поставило бы крест на журналистской карьере.

После консультации и обмена мнениями на достаточно высоком уровне приняли решение попытаться под каким-либо предлогом вывезти Уолкотт в Штаты. К операции резидентуры привлекли трех надежных дипломатов с женами. Купили несколько авиабилетов, и вскоре Лиз с эскортом соотечественников поехала в «Шереметьево».

Но все приготовления оказались напрасными: в аэропорту, на регистрации, Лиз предложили сдать билет, поскольку решением властей выезд из страны ей временно не рекомендован. Остальным ее спутникам Аэрофлот любезно предлагал свои услуги, от которых они отказались. Ситуация была не из приятных.

По решению Центра программу Чипа пришлось менять. Вопросник но советской Продовольственной программе, над которым немало потрудилось несколько «светлых» голов в Управлении разведывательных оценок, пришлось раздергивать по частям, перепоручая задание Чипа ряду журналистов. Ему Центр поручил Лиз. Изменение заданий Вирджил воспринял без огорчений, решив, что за многие годы напряженной и честной службы в ЦРУ он вполне заслужил небольшой отдых и теперь-то сможет посмотреть Москву по-настоящему. Однако и эти надежды полностью не сбылись. Еще одно происшествие доставило новые хлопоты: за грубое нарушение статуса иностранного журналиста был лишен аккредитации при отделе печати корреспондент журнала «Старуик» Косовски. А он был одним из тех, на кого в департаменте Чипа возлагалось немало надежд.