— Стой! — это уже вслух сказал Николай Сергеевич.

Тезка посмотрел на него с нескрываемым удивлением.

— Это я не тебе, это я сам себе, — пояснил Николай Сергеевич. — Как тут у вас сестра вызывается?

— Очень просто: кнопку нажать, и все. Только зачем она вам?

Выражение удивления все еще не сходило с Колиного лица. Кроме непонятного «стой!» ему, наверное, еще и удивительна была перемена в собеседнике: с чего это он вдруг так оживился, засуетился, зачем-то даже со стула привстал, опять сел.

Открылась дверь, вошла сестра:

— Кто вызывал?

— Извините, Людочка, это я, — как можно ласковее сказал Николай Сергеевич. — В ординаторской мой портфель — нельзя ли его сюда? — И чтобы сестра не подумала, что он собирается засиживаться, добавил: — Через три минуты я ухожу.

Чтобы избежать ненужных объяснений, Николай Сергеевич взял у сестры принесенный портфель, поблагодарил и, только дождавшись, когда та ушла из палаты, открыл его.

— По счастливой случайности у меня здесь вот такая небольшая коробочка, — он вытащил из портфеля портативный диктофон. — Если хочешь, скажи несколько слов матери, я запишу, а потом, когда буду с ней пить чай, прокручу.

Парень растерялся от неожиданности и не сразу ответил. Только поглядывал то на Николая Сергеевича, то на диктофон в его руках.

— Оно бы ничего, да… что сказать-то?

— Тоже вопрос! — улыбнулся Николай Сергеевич. — Только что меня наставлял, как да что, а теперь спрашиваешь… Скажи, как ты себя чувствуешь, насчет карантина тоже вверни… Ну да что я тебе буду объяснять — сам знаешь. Представь себе… Ну представь себе, что по телефону с ней говоришь: правда, ты ее не слышишь, но она тебя прекрасно слышит. Хорошо?

— Хорошо.

— Ну, поехали.

Николай Сергеевич включил диктофон.

— Мама? Але, мама…

— Ну, «але»-то вовсе не обязательно, ведь на самом-то деле не телефонный же разговор… Давай снова, с самого начала.

Коля опять на мгновение закрыл глаза, словно бы хотел увидеть мать, а потом каким-то другим голосом — теплым, ласковым — заговорил:

— Мама? Это я… Ты меня слышишь, мама? Ты слышишь, каким веселым голосом я с тобой разговариваю? Ну вот, а ты думаешь, со мной не знай что и такое… Это ты просто даже и из головы выкинь. Я уже почти совсем здоров, а не выпускают меня — так это тебе уже доктор говорил — из-за карантина. Что делать! А то приду, инфекцию в дом принесу, других заражу — нельзя… Ну, это все скоро кончится. Так что ты ни о чем не беспокойся, не переживай и всем передавай привет. А если Валерка забежит, скажи ему: что ж ты, мол, сукин сын, Кольку-то не навестишь, а еще дружком называешься… Э-э нет, — сам себя остановил парень. — Это нельзя, с карантином связи не получается.

— Да, это придется убрать, — согласился Николай Сергеевич. — Ну ничего, не волнуйся, я вырежу… Может, еще что хочешь сказать?

— Хватит. Ей ведь важно меня услышать, а что я буду речь толкать?

— Тоже верно.

Николай Сергеевич сунул диктофон в портфель.

— Доктору об этом говорить, наверное, не обязательно…

А про себя подумал: а то еще дойдет до милиции, потом объясняйся, доказывай.

— Ну, давай адрес, и я пошел.

Парень назвал улицу, дом, куда и как идти от остановки автобуса.

— Выздоравливай! Будет время — может, еще зайду… Вам, ребята, — Николай Сергеевич только вот теперь, уходя, разглядел соседей Коли, — вам тоже желаю тут не залеживаться.

— До свидания, — разноголосо ответила палата.

День нынче, что ли, такой везучий. И в милиции все хорошо обошлось, и здесь. А теперь вот, пожалуйста, как раз — словно бы за углом ждало — и такси подкатывает.

Такси подкатило к больничному вестибюлю, разумеется, не за Николаем Сергеевичем: кто-то кого-то приехал проведать. Но уж если эти «кто-то» сейчас вылезут — не надо будет на коленях упрашивать таксиста, чтобы он посадил тебя да еще и отвез по нужному адресу — народу тут мало, а порожняком ему ехать выгоды нет.

Так оно именно и получилось. После того как из машины вылезли две густо накрашенные, будто они приехали не в больницу, а в театр, дамы, водитель даже сам пригласил Николая Сергеевича:

— Пожалуйста.

Первый раз за день, вот только сейчас в машине, Николай Сергеевич как бы отпустил тормоза, расслабился. От поставленной ребром ладони тугая струя встречного ветра била в лицо, и после духоты больничной палаты дышалось легко, всласть.

Вот и улица, которую назвал парень. Многоэтажные новые дома идут вперемежку с деревянными одноэтажными. Вокруг старых домиков еще уцелели густые вишневые сады. Только долго ли осталось красоваться тем садам? Новые дома наступали широким фронтом, не через год, так через два, через три ряды их сомкнутся и еще одна окраина Москвы превратится в новый микрорайон. И, как это бывает, останется от старого разве что название: Фили, Кузьминки, Мневники…

Жили Васильковы в одном из деревянных домиков.

Николай Сергеевич открыл калитку, прошел выложенной камнем тропинкой в глубину сада.

Тропинка скоро привела его к дому. И еще не входя в него, уже можно было догадаться, что живут тут две семьи: два отдельных входа, две застекленные террасы, две телевизионные антенны… Которая же из квартир васильковская?

Пока Николай Сергеевич гадал, на ближней к нему террасе появилась женщина средних лет.

— Вам кого?

Коля не описывал свою мать. Но вот Николай Сергеевич увидел эту незнакомую женщину, услышал ее тихий, неторопливый голос — и почему-то сразу уверился, что перед ним именно Колина мама.

— Мне Василькову… Будем знакомы. Николай Сергеевич.

— Антонина Ивановна, — она сделала движение протянуть руку, но почему-то застеснялась, и тогда, чтобы выручить ее, Николай Сергеевич протянул свою.

Рука у нее была крупной, сильной, рабочей. И вся она была плотная, приземистая. А вот глядя в ее лицо, Николай Сергеевич не смог определить, красивая она или нет. Лицо у нее — правильно Коля говорил, лучше не скажешь — было просто добрым. Добрым и открытым: на нем легко читалось каждое внутреннее движение.

— Ну что же мы стоим-то, — как-то очень просто, как старому знакомому, сказала Антонина Ивановна. — Проходите в комнату.

Узенькие тесные сени. В одном углу газовая плита, в другом — умывальник, ведра с водой. Значит, воду носят из колонки.

— Вот сюда… Хотите, на стул, хотите, на диване располагайтесь.

Комната просторная. На окнах цветы, на стене, над диваном, ковер; в переднем углу большой телевизор, рядом — самодельная этажерка с книгами. Посредине комнаты, в окружении стульев, круглый стол, накрытый холщовой вышитой скатертью.

«Ну ладно, — сам себе сказал Николай Сергеевич. — Огляделся, пора и разговор начинать… Вот только — все тот же вопрос! — с чего и как начать-то?..»

— Я к вам, Антонина Ивановна, от Коли…

— Что с ним? — не дав договорить Николаю Сергеевичу, сразу встрепенулась и вся подалась вперед Василькова.

— Да успокойтесь, успокойтесь, — как можно мягче проговорил Николай Сергеевич. — Жив-здоров… Я же и хотел сказать, что передает вам привет.

— А когда вы его видели?

— Да ну… совсем недавно, какой-нибудь час назад.

— Не может быть! — Антонина Ивановна вся засияла, засветилась от радости и глядела теперь на Николая Сергеевича восторженными глазами: надо же, какой-нибудь час назад — всего час назад! — этот человек видел ее Колю! — Ну, рассказывайте, рассказывайте!

— Да что особенно рассказывать: чувствует себя прекрасно, выздоравливает.

— Ходит? Или хотя бы встает?

— Ходит! — Николай Сергеевич и сам не понимал, как это у него сорвалось с языка. После «чувствует себя прекрасно» сказать «встает» показалось вроде бы слишком мало.

— Постойте-ка, постойте-ка… — Антонина Ивановна то ли почувствовала, что Николай Сергеевич хватил через край, то ли что-то вспомнила, но лицо ее разом потухло и насторожилось. — А это не Колька вас подослал, чтобы меня успокоить?.. Ну точно! А ни в какой больнице вы вовсе и не были — там же карантин. Как же так: родную мать не пускают, а стороннего человека пустят — держи карман!