— И чем быстрее, тем лучше, — настаивал Волков.

— Я потороплюсь.

И золото не радует так, как должно, когда тебя одолевают хвори. Он передал мешок с деньгами Хенрику, а сам уже хотел пойти прилечь, но тут в казарме объявился капитан Нейман, и, конечно же, он захотел поговорить с генералом. И тот по его виду понял, что на сей раз дело у того не вышло.

— Что, при нём была охрана? — предположил Волков.

— В том-то и дело, что, кроме кучера, при нём никого не было.

— И что же произошло?

— Отбился, подлец, — невесело произнёс капитан.

— Отбился? — удивился Волков, ещё раз оглядывая высокого, плечистого капитана. И, оглядев его, всё-таки уточнил: — Поп еретиков отбился от вас?

— Да это всё кучер его, — начал объяснять Нейман. — Этому Вермеру едва успели врезать разок палкой, а кучер его как с цепи сорвался, кинулся драться и на меня, и на моих людей, да так рьяно, словно детей своих защищал.

— Вот как?

— Ну да… И пока его успокаивали, так главный еретик успел в свой дом заскочить и на засовы запереться.

— И что дальше?

— Ну, кучеру-то мы знатно дали, скоро не встанет, а вот сам поп ушёл почти целым. В дом-то мы врываться не стали, да и люди начали собираться вокруг, — пояснял капитан. — Пришлось уехать.

И тут Волков произнёс сухо:

— Очень жаль, — и повторил: — Очень жаль.

На самом деле, плевать ему было на эту неудачу с проповедником еретиков. Палки и попы еретиков, ретивые кучера — чушь! Всё это чушь. Уж совсем не тем были полны его мысли. Но показать капитану, что он расстроен и что капитан не оправдал его надежд, было необходимо, необходимо, чтобы у того появилось желание реабилитироваться. И посему он продолжал с заметной долей сожаления:

— Что ж, дьявол сегодня выручил Хаанса Вермера. Отвёл наказание Господне.

— Я попробую ещё раз, — тут же предложил капитан, видя, как расстроен генерал. — Я подкараулю его в другом месте, или, к примеру, утром возьму побольше людей и всё сделаю.

— Нет, к дьяволу его, на него у нас теперь нет времени, — закончил генерал и тут же предложил капитану: — Но если у вас есть желание отличиться, так я вам предоставлю такую возможность. Нужно нам решить вопрос с бургомистром, — наконец произнёс генерал.

— С бургомистром Фёренбурга? — зачем-то уточнил Нейман.

— С бургомистром Фёренбурга, — подтвердил барон.

Если бы он лежал, как и предписывается всякому больному, возможно, рана уже и подзатянулась бы. Не саднила бы, вызывая у него гримасы раздражения, не пачкала бы кровью бинты и одежды. Но как же ему лежать, когда в деле его самое главное началось. Пошло такое, что без его участия никак не могло сдвинуться. Посему и не мог он лежать. Жар, раздражающая боль, кровь — всё нужно было терпеть.

Ему принесли печёной вырезки с розмарином, черным перцем и сливочным маслом. На сей раз кашевары так постарались, что он смог съесть изряднейший кусок, при том что аппетита у него из-за неотступающего жара всё ещё не было.

Барон ел и смотрел, как Карл Брюнхвальд готовится выйти с отрядом, чтобы отвезти полковнику Рене провизии в цитадель.

Волков не стал давать никаких наставлений своему товарищу и не стал ждать, пока тот покинет казармы. Просто пожелал ему удачи и ушёл в свой закуток. День выдался нелёгкий. И ему нужно было прилечь наконец.

Вот только в уже привычное болезненное забытьё провалился он совсем ненадолго. Казалось, лишь закрыл глаза, и уже трогает его плечо чья-то рука и голос Хенрика добирается до его сознания:

— Господин генерал, господин генерал…

Волков открывает глаза, вот только что боль в боку, кажется, унялась, только что… Он глядит на своего старшего оруженосца и спрашивает зло:

— Что вам, Хенрик?

— Гонец от господина полковника!

— Гонец? — Теперь и остатки сна-забытья покидают его, покидают, как и не было их. Он, с трудом и морщась, садится на своем ложе. — Что случилось?

— Отряд полковника попал в засаду, — сразу выпалил оруженосец.

— Сейчас? — удивляется генерал. Вопрос, конечно, не очень умный: просто он считал, что горожане ночью воевать не станут. — А сколько же я спал?

— Час, не более, вы спали, — сообщает ему Хенрик.

А сам барон уже видит на входе своих слуг с тазами, полотенцами и кувшинами — дураки!

— Мыться не буду, одежду давайте! — и тут же кряхтя встаёт из постели, опираясь на руку оруженосца, и добавляет. — Доспех, Хенрик, готовьте доспех.

Офицеры уже собрались в офицерской комнате, стояли над картой города. С ними был один кавалерист, к нему-то барон и обратился, едва войдя в помещение:

— Где случилась засада?

— Так-то улиц я не знаю, — сразу отвечал солдат, — я всё объяснил господину майору, но я всё покажу, когда пойдём. Я все улицы, как ехать, запомнил.

— Полковник попал в засаду на Кривом подъеме, — Дорфус указал пальцем на карту, — если, конечно, гонец не путает. Улица, — он водит по карте пальцем, — узкая, кривая, дома там старые, ведёт она к южным воротам цитадели. Уж не знаю, зачем полковник по ней пошёл.

— Заплутали мы мальца в темноте, — сразу всё объяснил кавалерист.

Волков взглянул на него, подумал о чём-то, несколько мгновений разглядывал карту, а потом стал отдавать приказания:

— Полковник Роха — остаётесь за коменданта. Лаубе, одну роту берёте, идёте со мной, Нейман тоже одну роту и тоже со мной. Вилли и пятьдесят… нет, шестьдесят мушкетёров — со мной. Кальб, все ваши идут с мной. Дорфус, четыре телеги для раненых и убитых — распорядитесь, чтобы начали запрягать, сами тоже собирайтесь со мной, карту захватите, — закончив, он оглядел всех присутствующих. — Господа, прошу поторопить ваших людей, мы очень торопимся.

Офицеры стали спешно расходиться, а генерал повернулся к своим оруженосцам, которые уже приготовили ему доспехи.

— Приступим, господа.

И пока они его одевали, он обратился к кавалеристу:

— А ты пока расскажи, как всё случилось.

— Мы-то немного заплутали, чуток. Не туда свернули поначалу и прошли надобную улицу — и оказались на той Кривой, а там сначала какая-то беготня впереди нас началась, поначалу непонятно было, темно же, а потом сначала болты полетели, поранили одного человека из наших, а потом и вовсе из аркебуз стрелять начали.

— Полковник жив, здоров? — первым делом уточнил генерал.

— Как я уезжал, так был в полном здравии, — заверил его кавалерист.

— Ладно, что дальше было?

— Ну, мы остановились. Хотели назад повернуть, да улица больно узка, там телеги с лошадьми не развернуть. А пока раздумывали, так у нас сзади они появились.

— То есть они улицу с двух концов заперли?

— Точно так, господин.

— Мушкеты? Арбалеты? Аркебузы?

— Мушкетов у них не слыхал, только наши били, аркебузы ихние стреляли — немного, а вот арбалетов у них в достатке.

— Много раненых?

— Не скажу наверное, не знаю, но вроде были.

— А как же ты оттуда выбрался?

— Так там проулок был, я его сразу приметил, и когда ротмистр спросил, кто поедет за подмогой, так я вызвался, я тот проулок помнил.

Мало что рассказал ему гонец, да и что он мог знать? Дело проходило ночью; сколько бюргеров против Брюнхвальда вышло, как идёт дело — всё было непонятно. Одно ясно: мысль о том, что пузаны-горожане по ночам не изменяют своим перинам, была ошибочна. Изменяют. И ему нужно было торопиться. Конечно, Карл продержится. Ведь горожане не знали наверняка его маршрута, и даже если ждали, что отряд пойдёт в цитадель, не могли знать, где собрать все силы для его уничтожения. Они его нашли и стали стягивать к отряду своих людей, но на то уйдёт время, да и темнота была на руку не только нападающим, но и обороняющимся помогала. В общем, менее чем через полчаса, как в казарму явился гонец, то есть с невиданной быстротой, он вывел из казармы почти две сотни людей при четырёх телегах. И скорым, самым скорым шагом пошёл на помощь к своему другу.