Вперёд он выслал дюжину солдат из тех, что были лишь в бригантинах и стёганках, то есть самых быстрых, при одном молодом ротмистре по имени Кольбитц, с ними шли ещё пять мушкетёров, а уже за этим лёгким отрядом, в колонну по четыре, шла первая рота Лаубе. Но вскоре Лаубе крикнул:

— Колонна стой!

И тут же как эхом отозвались сержанты следующих рот: Колонна стой! Колонна стой!

И весь отряд остановился. Ему не нужно было этого делать, но он не удержался и поехал вперёд; и, подъехав к Лаубе и его ротмистру Кольбитцу, спросил:

— Что случилось?

— Люди впереди. Кажется, стража улицу перегородила рогатками, — сообщил молодой офицер. — Железом звякнули и разговаривали.

— Сколько, не знаете?

— Темно, не разглядел; думаю, два десятка.

— Спросите, кто это.

Кольбитц тут же убежал вперед, и сразу раздался его звонкий молодой голос:

— Эй, кто там прячется?

— А вы кто? — донеслось из темноты.

И тут Кольбитц додумался и крикнул:

— Длань Господня!

— Какая ещё длань? — заорали ему из темноты. И это был неправильный ответ.

Кольбитц ничего на это не ответил, а прибежал обратно и доложил:

— Улицу перегородили, сразу за рогатками стали в два ряда, не наши это, точно.

— Капитана Вилли ко мне, — распоряжается генерал, и вскоре лихой капитан уже рядом с ним.

— Капитан, там застава, — Волков указывает в темноту улицы, — вот ротмистр говорит, что их там два десятка, уберите их.

— То есть работать по-настоящему? — уточняет капитан.

— Без всякой жалости!

И уже через минуту вперёд пробегают, топая башмаками, два десятка мушкетёров; убежали — и угольки горящих фитилей во тьме пропали. Ещё минута — и тишину сонной улицы разрывают хлопки. А затем, как следствие, — одинокий крик, а потом и громкая брань.

И едва затихают выстрелы, без лишних вопросов зычно кричит капитан Лаубе:

— Рота, без барабанов, шагом вперёд!

И сам двинулся вслед за уходящим в темноту дозорным отрядом ротмистра Кольбитца.

Когда генерал въехал на перекрёсток, фон Готт осветил место лампой, и среди разбросанных в стороны рогаток он увидал одного ещё живого человека. Стражник был жив, но это должно было продлиться недолго: в кирасе его, в левом боку снизу, зияла большая дыра от мушкетной пули.

— Надо бы хоть одного живого, — чуть разочарованно произнёс генерал.

— Может, поискать? — предложил Максимилиан. — Остальные тут должны быть, далеко не разбежались.

— Прячутся в домах местных, — поддержал его Хенрик.

— Нет-нет, — сразу ответил Волков. Он не хотел терять ни минуты, он торопился на помощь своем товарищу.

До центральной площади добрались, сбив ещё одну заставу, да её и сбивать не пришлось, стражников было немного, и, поняв, что пришёл отряд намного сильнее их, они просто разбежались по прилегающим переулкам. А вот вход на площадь был перегорожен неплохо, и народец был позлее. Ещё на подходе в людей Волкова начали палить из аркебуз. Пришлось мушкетёрам дать два залпа, так как не унимались бюргеры, а уже после, когда весь ночной воздух был пропитан пороховым дымом, Лаубе повёл своих людей вперед и смёл заграждения. Итог был таков: за рогатками нашли двух раненых горожан, но и ранены они были так, что можно было посчитать их убитыми. Уж больно зла была мушкетная пуля. У Волкова раненых было трое. Это было неприятно, но то дело военное, и если враг не трус, то без раненых и убитых не обойтись.

Но и кое-что хорошее случилось на площади.

Когда Волков и офицеры въехали на площадь и Дорфус, попросив у Хенрика огня, развернул карту, к ним подбежал ротмистр Кольбитц и сказал:

— Кажется, полковник Брюнхвальд рядом!

— Откуда вы знаете? — сразу заинтересовался генерал.

— Мои ребята слышали мушкетный выстрел! — сообщил ротмистр. — Звук донёсся оттуда, — он указал рукой на восток.

— Брюнхвальд должен быть на севере отсюда, — не поверил в такую удачу Дорфус; он снова заглянул в свою карту, — нам ещё идти и идти до него.

Но подбежавший солдат сказал им:

— Господин генерал… Мушкеты бьют, — и снова указал на восток. — Оттуда.

— Пойдём туда, — твёрдо произнёс генерал. И Лаубе, отдав сержантам приказ снова строить солдат в колонны, крикнул: — Ротмистр Кольбитц, вперёд! Идём на звук выстрелов.

Но теперь всё изменилось: если до этого колонны проходили по почти спящему городу, то дальше по их пути город почти не спал.

Во многих окнах горел свет, в них мелькали люди, пытаясь разглядеть, кто там на улице громыхает башмаками и железом. А другие так и вовсе спускались и стояли с соседями на улице, освещая проходящих солдат лампами и обсуждая звуки боя, которые становились всё отчётливее.

И вскоре, когда уже до передовых рядов колонны доносились не только выстрелы мушкетов, но и крики, дозорный отряд набрёл на большой отряд горожан.

Тут уже дело пошло по-настоящему; едва Лаубе съездил и поглядел, сколько там врагов и как они стоят, как с крыши большого дома в три этажа начали падать болты. И два первых же болта ранили капитану коня и его самого, болт ударил офицера в правую руку чуть выше налокотника.

— Лампы долой! Лампы долой! — понеслось над рядами солдат.

— Ничего, ничего! — сразу прокричал капитан своим солдатам, чтобы успокоить их. И, отъехав поближе к стене дома, чтобы не попасть под новые болты, добавил: — Поводья я могу держать и левой рукой.

Хоть и раны были пустяковые, и Лаубе с конём остались в строю, но оказавшийся рядом с Волковым ротмистр арбалетчиков Кальб произнёс, как будто оправдываясь:

— Я бы пострелялся с ними, да ведь не видно подлецов городских.

Но это было лишнее, Волков как бывший арбалетчик это и сам понимал — как и то, что снизу очень непросто поразить тех, кто стреляет сверху.

А тут прибежавший из авангарда ротмистр срывающимся от волнения голосом почти прокричал:

— Господин генерал, дальше по улице люди, линий пять, не меньше, улицу перегородили!

— Это не Брюнхвальд? Не наши? — сразу спросил Волков.

— Не узнал, позабыл спросить, — растерянно отвечал Кольбитц.

— Так узнайте! — рявкнул на него генерал. И тут же стал озираться, ища в темноте мушкетёра. — Вилли! Фон Флюген, найдите мне капитана Вилли.

Но искать его не пришлось, молодой капитан уже был рядом с генералом, и тот приказал:

— Капитан, стоять тут нам недосуг, не пройдёт и десяти минут, как все крыши вокруг будут облеплены бюргерами с арбалетами, так что идите за Кольбитцем, там, кажется, противник стоит построен, готов к делу — врежьте ему как следует; только этот болван Кольбитц не уверен, что это враг, так что убедитесь, что это не Брюнхвальд.

— Я всё узнаю, — обещал ему капитан.

— Только поторопитесь, друг мой, стоять тут никак нельзя.

И едва мушкетер, отъехав от генерала, стал отдавать команды своим подчинённым, Волков крикнул:

— Лаубе! Как только Вилли всё сделает, так придёт и ваш черед, будьте готовы!

— Мы уже готовы! — прокричал капитан в ответ.

Мушкеты смолкли, люди из окон сверху пытаются рассмотреть, что там внизу происходит, но ничего не видят: мало того, что темно, так ещё и едкий пороховой дым заволок всю улицу. А из темноты снизу лишь крики да стоны тяжкие. И тут:

— Раз… Раз… Раз…

За криками вдруг слышится ещё один звук, то звук тяжёлой поступи.

— Раз… Раз… Раз…

Звук такой, словно в ночи шагает по мостовой великан, которого зычными криками подгоняют какие-то злые люди из темноты, — но нет… нет, это не великан, это сотня людей, объединившаяся в единый организм, отмеряет тяжёлый шаг. Под команду первого сержанта роты.

— Раз… Раз… Раз…

Темень, и барабанов не взяли, никто не думал, что до такого дойдет. Чёрт знает что! Разве так можно идти в атаку? Ни шага выровнять, ни направления рассмотреть, но на то они и были лучшие роты, в которые придирчивый Лаубе отбирал самых лучших сержантов, с согласия генерала платя им больше, чем иным. Да и солдаты были там отборные, что по доспеху, что по опыту. Сержанты сами задавали шаг, подбадривая своих подчинённых, а некоторые шли первыми. Удар сплочённой колонны — пусть даже и темень вокруг, пусть без пик, пусть лишь с копьями, протазанами и алебардами, тем не менее люди Лаубе сразу промяли линии горожан. Помяли, опрокинув первые ряды одним лишь напором, быстрым навалом сплошной человеческой стены, почти не применяя оружия, только за счёт выучки, сплочённости и доброго доспеха.