— Время, господа!

Из-под плаща Неймана сразу вынырнула рука, и тут же заскрипело, засвистело колёсико, раскручиваемое пружиной, и высекло сноп ярких бело-голубых искр. Из горожан лишь один сопровождавший бургомистра понял, что происходит; он почему-то выкрикнул громко: «Порох!» — и одной рукой, ладонью в кольчужной рукавице, попытался закрыть, прикрыть от пули лицо бургомистра, да вот только не дотянулся.

Вссс-пахх!

Пуля ударила в горжет Тиммермана. Ударила в самый край и срикошетила тому в левую часть подбородка, но, кажется, не нанесла большого вреда. Волков даже подумал, что дело не выйдет, а бургомистр уже смотрел на него возмущённо: да как вы посмели?! Но продлился этот взгляд едва ли мгновение…

Всс-пахх!

Кони заплясали под всеми, кто был на площади, — от испуга, от дыма, от шума выстрелов животные перепугали друг друга. Седоки едва удерживали их.

Барон не видел, куда ударила вторая пуля, но видел, как Тиммерман схватился рукой за лицо, прикрыл левую часть его, закинул голову и стал заваливаться на спину, воскликнув:

— Ах, что же это?

Двое из приехавших с ним офицеров стали подхватывать его, не давая упасть с коня, а третий с криком «Подлая ты тварь!» выхватил меч и кинулся на генерала.

Но тот даже своего оружия не достал, он просто опустил забрало и дождался, пока дурень ударит его своим мечом по шлему. Он знал, что Нейман успокоит этого храбреца. Так и вышло: капитан, чуть тронув своего коня шпорами, проехал и врезал по шлему болвана молотом. Ударил сильно, но не так, чтобы убить.

А два других офицера уже увозили бургомистра, который так раскачивался в седле, что вот-вот должен был свалиться на землю.

Волков чувствовал, что настало самое главное время, через секунду горожане опомнятся, и в него и в его офицеров полетит сотня болтов и аркебузных пуль. Нужно было что-то сделать… Срочно, срочно!

И он сделал. Он сначала поднял забрало, прекрасно понимая, что десяток людей сейчас будет целиться ему именно в лицо, а потом поднял руку и прокричал что было сил:

— Добрые люди Фёренбурга, война окончена! Сегодня больше никто не пострадает! Ступайте к жёнам!

Потом развернул коня и почти шагом поехал в сторону первых линий своих мушкетёров.

Максимилиан и Нейман поехали за ним, так же медленно, как и их командир. Это их поведение было надменным и вызывающим, но никто из горожан так и не выстрелил в их сторону ни из арбалета, ни из аркебузы. Наверное, среди местных не осталось ни одного офицера, что хотел бы подраться.

А Волков, доехав до Брюнхвальда, произнёс:

— Разворачивайте колонну, Карл. Мы возвращаемся в казармы.

Усталость. У него едва хватило сил, чтобы вернуться в казарму, доехать самому и без поддержки. Последние силы он потратил, чтобы слезть с коня и перекинуться парой слов с Брюнхвальдом. Он ушёл в свой закуток, где оруженосцы и слуги помогли ему снять латы и раздеться. Гюнтер, снимая одежду, заметил:

— Господин, а на бинтах крови-то немного.

Это была хорошая новость, так как генералу казалось, что рана стала причинять ему больше беспокойства.

Помывшись и переодев исподнее, перекусив на скорую руку, он уже готов был лечь поспать немного, но пришёл хмурый от недосыпа и усталости фон Флюген и пробурчал:

— К вам хранитель имущества просится, говорит, что дело у него, не терпящее отлагательств.

— Скажи, я сейчас приду, — ответил генерал и просил у слуг чистую одежду.

— В городе смятение! — сразу заговорил Вайзингер, едва поздоровавшись с генералом.

— Бургомистр мёртв?

— Всякое говорят. Мёртв, ранен, бежал. Мои ребята уже начали грабить склады на Тележной улице, никто им не препятствует. Стражи по городу не видно, судейских не видно.

— Только не трогайте склады честных горожан, — предостерёг его Волков. — Следите за тем, прошу вас.

— Конечно, конечно, — соглашался хранитель имущества. — Но сейчас я не о том пришёл сказать.

— Что-то случилось?

— Тут мне человечек один рассказал, что Шибенблинг, Цумм, ван Хотлин и другие видные еретики, а также брат бургомистра Георг Тиммерман решили сегодня встретиться в полдень в доме купца Манфельда.

«Шибенблинг, Цумм, Манфельд — прямо весь список честного горожанина Топперта», — отметил Волков.

— Уж не знаю, о чём эти аспиды будут говорить, но думаю, что не добро они замышляют, — продолжал хранитель имущества Его Высочества. — Лучше бы их там взять всех, пока в кучку собрались.

И он был абсолютно прав: если бургомистр Тиммерман был главной занозой, то эти господа несомненно были корнями той занозы.

— Фон Флюген, — произнёс генерал, но это вышло слишком тихо, видно от усталости, и поэтому он чуть откашлялся и повторил громче: — Фон Флюген!

— Тут я, генерал, — молодой человек, кажется, задремал на лавке.

— Майора Дорфуса ко мне.

Дорфус, видно, уже улёгся спать — и немудрено, день он провёл насыщенный, а ночью и утром выдалось ему повоевать. Но генерал ни себе, ни офицерам своим поблажек не давал.

— Возьмёте ротмистра Юнгера и всех его кавалеристов, посадите на коней ещё два десятка мушкетёров, Возьмите из рот Неймана самых молодых солдат, два десятка, и к полудню будьте в доме купца Манфельда.

— А где это? — сразу спросил майор.

— Дом в самом конце улицы Жаворонков, — пояснил ему хранитель имущества. — Трёхэтажный, без двора и забора, но с воротами; двор внутри дома. Его несложно будет узнать.

Дорфус кивнул.

— И что мне сделать?

— В полдень там соберутся еретики, — продолжал генерал.

— Покончить с ними? — хотел знать майор. Он даже сделал весьма однозначный, рубящий знак ладонью.

И он, и Вайзингер внимательно глядели на генерала, ожидая его ответа. Волков вздохнул, поморщился от боли в бок, и всё-таки покачал головой:

— Нет, возьмите их и отведите в цитадель, пусть Рене посадит их под замок в подвал.

— Это, конечно, милосердно, — заметил со скепсисом хранитель имущества, — но имейте в виду, генерал, они ни с вами, ни с людьми вашими так церемониться не будут.

Скорее всего, он был прав, но Волков не хотел лишней крови. Одно дело бой, другое дело — резня. Не то что ему было жалко мерзавцев-безбожников, он просто не хотел усугублять положение и вызывать к еретикам жалость честных горожан.

— Всё-таки отведите их в цитадель, майор.

— При них точно будет охрана, — заметил Дорфус.

— Предупредите их, что вам дан приказ сохранять всем им жизнь только в том случае, если пойдут с вами миром. Список людей, что надобно изловить, вам напишет господин хранитель.

— Как прикажете, господин генерал.

Они ушли, и, казалось бы, вот теперь он мог лечь отдохнуть, но решил повременить — уж больно горячим было это время, больно важным, — и вместо этого звал к себе прапорщика Брюнхвальда.

— Друг мой, вы человек весьма обходительный и приятный, — начал Волков, причём он улыбался, несмотря на свою усталость.

— Рад, что вы это отметили, господин генерал, — отвечал прапорщик, немного удивлённый таким началом разговора.

— Ну а раз так, то уж с дамой вы найдёте, как управиться, — продолжал барон всё с той же своей улыбочкой.

— Что вы имеете в виду? — ещё больше удивлялся молодой офицер.

И тогда генерал улыбаться перестал.

— Езжайте на улицу Жаворонков, в мою квартиру, найдите её хозяйку…

— Госпожу Хабельсдорф? — вспомнил Максимилиан.

— Да, госпожу Хабельсдорф. Там, во дворе, моя карета, посадите женщину в неё и провезите по улице Жаворонков.

— Провезу, и что дальше?

— Она на той улице живёт давно, всех там знает. Вы спросите у неё, кто из проживающих на той улице — еретик, всё запомните, а нынче вечером явитесь на ту улицу и все двери и ворота еретиков пометите большим белым крестом.

— А-а, — прапорщик, кажется, начал догадываться. — А ночью будем их грабить, наверное?

Барон поглядел на него устало и, наверное, немного разочарованно; это разочарование Максимилиан сразу почувствовал.