Волков кивнул и ему. А потом, когда понял, что хранитель имущества оставшихся людей представлять ему не собирается, не погнушался и пригласил за длинный стол, за которым обедали его офицеры, всю честную компанию.

— Прощу вас, господа, садитесь, — тут же сел сам и, обернувшись к оруженосцу, сказал: — Хенрик, друг мой, распорядитесь, чтобы господам подали пива.

— За пиво, конечно, спасибо, добрый господин, — начал Мартин Гуннар; видно, он был самым влиятельным человеком во всей этой компании. — Но не за пивом мы сюда пришли.

— А зачем же? — вежливо поинтересовался генерал. — Уж скажите, а я по мере сил постараюсь помочь.

— Пришли мы сюда, чтобы узнать две вещи, — продолжал представитель гильдии тачечников.

Волков развёл руками: прошу вас, спрашивайте.

— Эй, Кульбриг, — Гуннар взглянул на одного из своих спутников, — ты всё порывался узнать — спрашивай.

И самый крепкий из явившийся мужей, чьё лицо было грубо, а кулаки страшны, тогда заговорил, глядя на генерала:

— У меня дом у реки, дом хороший, крепкий, вот только холодный. Ветер с реки выдувает из него тепло, хоть ты тресни.

— И что же ты хочешь? — усмехнулся Волков. — Чтобы я тебе стены проконопатил или, может быть, дров купил?

Все засмеялись, в том числе и здоровенный Кульбриг.

— Нет, дрова я себе сам куплю как-нибудь, вы мне лучше про другое скажите.

— Ну так спрашивай.

— Ну вот, вы сказывали, что я могу у еретика дом забрать; я уже приглядел один хороший домишко тут, в городе; у меня тоже дом неплохой, но он за стеной, а я хочу тут дом взять.

— Так бери, — уверенно произнёс генерал. — Приходи и выгоняй всякого, кто не ходит к причастию, и бери всё его имущество, дом, перины, погреб, и казну, и простыни, всё забирай.

Генерал видел, какое впечатление его эта маленькая речь произвела на присутствующих, они стали переглядываться, осмысливая его слова. Кажется, у всякого из них было на примете то, что он желал себе. Но они ещё сомневались.

— И что же? Герцог сие одобряет? — наконец поинтересовался один из пришедших, которых Вайзингер не представил генералу.

В ответ Волков поднял руку и произнёс:

— Клянусь своей бессмертной душой, что герцог мне дал право действовать от его лица и на своё усмотрение, а посему говорю вам от имени герцога Ребенрее: идите и берите себе всё, что вам приглянется, коли то будет имуществом еретиков.

— Ишь ты! — сказал один из пришедших, и снова оживление пришло к его гостям, они начали тихо переговариваться, обсуждая, что и где можно будет отобрать у соседей, а тут ещё и пиво стали перед ними ставить.

Но всё оживление как-то сразу спало, когда заговорил не кто иной, как трубочист Гонзаго. И сделал он это всего одной фразой.

— Сегодня в обед моего дружка Тоби Лишайного повесили у южных ворот за то, что он хотел отобрать у одного безбожника два отреза сукна. Сегодня схватили и сегодня же повесили.

— И не только его, — вдруг произнёс молчавший до этого Виг Вондель по прозвищу Черепаха. — Юргена Рау и Эрика Вербенгера сегодня тоже повесили.

— Вот как? — генерал пристально поглядел на трубочиста. — Сегодня их всех схватили и сегодня же повесили? А кто же тот такой быстрый судья?

— То не судья, — отвечал ему Гляйцингер. — Судья Глюнверт заболел, я про то знаю, он хитрый, он как чует что-то неладное, всегда болеет, а второй городской судья, Габен, я слышал, так и вовсе утром уехал. Чтобы переждать. А вместо них судит всех этот чёртов Тиммерман.

— Да, — добавил Гонзаго.— И судит он скоро.

«Чёртов Тиммерман».

Бургомистр для генерала становился костью в горле, гвоздём в ботинке. Сейчас генерал ощутил это особенно отчётливо. И он понимал, что с ним надо будет что-то делать. А пока он лишь сказал своим гостям многозначительно:

— Мне нужно будет встретиться с бургомистром.

— Так в том-то и второй наш вопрос, — снова взял слово представитель коммуны Вязаных колпаков.

— Я понимаю ваши опасения, — предвосхитил его слова генерал. — И постараюсь разрешить вопрос с бургомистром в ближайшее время.

— Нет-нет, — Гляйцингер покачал головой, — не бургомистр наша главная забота. Не он нас волнует.

— А кто вас волнует? — спросил у него Волков.

— Так вы, — честно и прямо отвечал ему представитель коммуны. — Вы с нами сидите и разговариваете, а на лбу у вас испарина, словно тут жара, а тут у вас и не жарко, а ещё вы бледны шибко.

— Да, — поддержал его председатель гильдии тачечников, — все знают о вашей ране, о ней весь город вчера говорил. Потому мы и сомневаемся.

— И в чём же вы сомневаетесь? — спросил генерал, которому этот разговор был уже не по душе.

— Да во всём, — твёрдо продолжал представитель Вязаных колпаков. — Сегодня мы, послушав вас, начнём под себя всё подгребать. Начнём купчишек потрошить. А назавтра вы помрёте, и что…? И начнут богачи и еретики во главе с бургомистром нас по площадям развешивать.

— Не волнуйтесь, господа, — стал успокаивать гостей барон. — Если даже со мною что-то и случится, так герцог пришлёт другого.

И это было его ошибкой, он сразу понял это, едва увидел реакцию людей на свои слова — они откровенно стали посмеиваться. Ещё недавно ему казалось, что горожане с должным пиететом относятся к слову герцога, но все его эти представления были рассеяны председателем гильдии тачечников Гуннаром.

— Вы первый, кого прислал сюда герцог за все годы. И мы пришли сюда, потому что у вас есть то, чего нет у вашего герцога. Мы спрашивали про герцога, но все мы верим вам больше, чем ему.

— У герцога нет духа, сил тоже нет, да и далеко он, — поддержал его Гляйцингер, — а у вас дух есть, но вы ранены. Так что…, — он развёл руками.

— Мне понятны ваши опасения, — произнёс генерал. — Но уж поверьте мне, господа, что рана моя не так уж опасна, так что вы не теряйте времени, не ждите, пока все лакомые куски в городе приберёт к рукам кто-нибудь другой. А с бургомистром я всё улажу.

Но это упёртый Гляйцингер ему ответил за всех:

— Сначала, добрый господин, уладьте дело с бургомистром. А уж мы подхватим. И вас потом отблагодарим.

Дальше продолжать какие-то разговоры было бессмысленно, и люди стали вставать из-за стола.

— Ершистые, да? — почти с усмешкой спрашивал у генерала хранитель имущества Его Высочества, когда горожане покинули комнату.

— Трусливые ублюдки, воры, — зло отвечал тот.

— Люди не хотят рисковать. Не все подобны вам, — разумно заметил Хельмут Вайзингер. — Не у всех есть сила. Но в одном они правы, с бургомистром нужно что-то делать.

Волков взглянул на хранителя нехорошим взглядом и произнёс едва не через зубы:

— Узнайте, где он, мне нужно знать наверное, где он бывает.

— Постараюсь, — обещал Вайзингер. И полез к себе под плащ, который всё время встречи держал при себе. Он достал из-под сырой ткани большой кожаный кошель и протянул его генералу. — Ночное дело вышло очень удачным, думаю, это немного улучшит ваше дурное настроение.

Волков взял кошель и едва не уронил его, так он был тяжёл; он удивлённо взглянул на хранителя имущества: сколько же здесь?

— Триста сорок новеньких гульденов, — с улыбкой отвечал тот.

— А люди мои? — сразу спросил барон.

— О том не волнуйтесь, — заверил его Вайзингер, — и с майором Дорфусом, и с капитаном Нейманом я уже рассчитался, и ни один ваш солдат тоже обижен не был. Добыча была очень хороша. И ещё… Мы с ребятами присмотрели тут домишко ещё одного еретика, разрешите майору быть при нас. И, надеюсь, мы опять вас порадуем. Не хуже, чем сегодня.

Да, это были хорошие деньги, они многократно перекрывали все те расходы, что понёс он в Фёренбурге. Этот кошель и вправду можно было считать некоторым утешением. Но про главное генерал не забыл.

— Вайзингер, — начал он тихо, — золото золотом, но начатое дело надобно заканчивать, нужно решить вопрос с бургомистром.

— Решим, — обещал ему умный хранитель имущества, — решим. Попрошу Вига всё про Тиммермана выяснить.