То бормочет, то кричит.

Там нет настройки, и игнорирование не поможет. Единственный способ успокоить его — обещание насилия.

Я едва сосредотачиваюсь на разговоре Оуэна и Ашера, пока мы идем от наших машин к зданию школы. Может быть, я смогу избить кого-нибудь до полусмерти на сегодняшней тренировке.

Не сломав ни одной кости.

Последнее, чего я хочу — это впутывать в это дело своих бабушку и дедушку. Единственная причина, по которой им нравится, когда их вызывают в школу, — это когда им обещают забрать домой какие-нибудь почетные награды.

Как лучше всего избавиться от лишней энергии, не нарушая ограничений моих бабушки и дедушки?

Есть траханье, но это едва ли помогает. Даже когда я становлюсь грубым, это не утоляет моего желания большего.

Ашер останавливается, и я автоматически тоже. Он был моим другом с тех пор, как мы были маленькими. Его отец владеет фирмой, которая представляет интересы моего деда.

После того, как мы постоянно оказывались в присутствии друг друга, мы подумали: «Черт возьми. Мы могли бы стать друзьями». Или, может быть, это неприятное присутствие Оуэна свело нас вместе.

Мы определенно не разговариваем так много, как тогда, когда он в центре внимания, рассказывая все о нем и его случайных приключениях.

Темно-зеленые глаза Ашера сужаются, и мускул на его челюсти напрягается. На его лице всегда застывшая холодная маска, и только одно может ее снять.

Вернее, один человек.

Я слежу за его полем зрения, и, конечно же, это Рейна.

Она стоит возле своей машины и смеется над чем-то, что говорит один из футболистов.

Зрелище, которое Ашер не одобряет.

Ее глаза встречаются с его, и ее улыбка на секунду исчезает, прежде чем она снова начинает разговор, как будто ее жених не стоит в нескольких футах от нее.

Они начали эту дурацкую помолвку несколько лет назад, и с тех пор они только выходят из-под контроля. Ситуация ухудшилась после того, как в начале года умер ее отец, и она переехала к своему законному опекуну — отцу Ашера. Теперь, когда они живут вместе, они всегда вцепляются друг другу в глотки.

Я наблюдаю, как тело моего друга напрягается, его мышцы напрягаются под футболкой. Его лицо тоже натягивается, и он чуть не рвет сухожилие на шее от того, как сильно он стискивает зубы.

— Не делай этого, чувак, — взгляд Оуэна мечется между сценой и неподвижной позой Ашера. — Он просто разговаривает с ней.

Я приподнимаю плечо. — Это может значить и нечто большее.

— На чьей ты стороне, ублюдок? — Оуэн смотрит на меня.

— Ашера, конечно, — я наклоняюсь ближе. — Он кладет на нее свою руку. Видишь? Он касается ее руки. Кто знает, к чему он прикоснется в следующий раз?

Это все, что нужно Ашеру, чтобы броситься к ним. Оуэн сбивает меня с толку, прежде чем бежать за ним.

Однако уже слишком поздно.

В одну секунду футболист стоит там, а в следующую Ашер бьет его кулаком прямо в лицо.

Звук хрустящих костей ударяет в уши, и я ненадолго закрываю глаза, чтобы запечатлеть это в памяти.

Это по-прежнему не помогает избавиться от потребности в насилии и желания вбить кого-то в землю, но звучит неплохо.

Это тоже выглядит красиво.

Футболист стоит на коленях, зажимая окровавленный нос, и изрыгает ругательства в адрес Ашера.

Лицо Рейны становится каменным.

Она, вероятно, привыкла к тому, что Ашер выбивает дерьмо из любого, кто смотрит на нее, не говоря уже о том, чтобы говорить с ней.

Он такой собственник, а она такая враждебная. Потому что иногда она делает это нарочно, просто чтобы вызвать у него реакцию.

Игрок вскакивает и наносит удар по щеке Ашера. А потом они бьют друг друга кулаками, как будто это боксерский поединок.

Оуэн пытается вмешаться, в то время как Рейна просто стоит там с напряженным выражением лица, наблюдая за дракой. Ее руки скрещены на груди, а ногти впиваются в кожу.

Ашер бьет сильнее и получает такой же сильный удар.

Какой прелестный вид.

Но что еще приятнее, так это капли крови на бетоне.

Если бы кулак Ашера был мощнее, крови было бы больше.

Жаль.

Я скучающе вздыхаю. Наверное, мне следует притвориться, что я отвязываю их друг от друга, чтобы не выглядело так, будто я слишком сильно наслаждаюсь шоу.

Вот и весь мой план — наслаждаться боем, сидя в первом ряду.

Я уже собираюсь вмешаться, когда что-то улавливаю боковым зрением.

На самом деле, это кое-кто. Сверху.

Стоянка расположена у подножия холма. На вершине есть бесчисленные деревья, которые многие студенты используют в качестве маскировки, чтобы что-то разглядеть.

На секунду мне кажется, что размытие движения — это на самом деле парочка, трахающаяся первым делом с утра.

Но это не так.

Я делаю шаг назад, чтобы лучше видеть, и замираю.

Это девушка.

В этом году она перевелась в нашу школу. Я видел ее раньше, потому что она в команде поддержки вместе с Рейной, Брианной и остальными.

Кроме того, она такая крошечная, что ее размер всегда выдает ее в толпе.

Но не ее размер заставляет меня остановиться и уставиться на нее.

Все дело в ее глазах.

Или, точнее, слезы в них.

Две полоски окрашивают ее раскрасневшиеся щеки, когда она смотрит в безрадостное небо.

Есть что-то навязчивое в ее взгляде, какая-то жалость.

Или, может быть, это желание, с которым невозможно справиться, как в моем случае.

Она не рыдает, как остальные девушки. Кажется, у нее даже нет красных глаз.

Ее горе тихое и сдержанное, как будто она сама не осознает, что делает это.

Я никогда не видел, чтобы кто-то выглядел так душераздирающе красиво, когда плачет, как она сейчас.

Порыв ветра играет с ее короткими черными волосами и юбкой из тюля, заставляя их развеваться в воздухе позади нее. Даже ее куртка распахивается, открывая футболку с надписью Metallica.

Листок падает ей на нос, и она прерывает свое пристальное созерцание неба, чтобы зажать его между своими тонкими пальцами.

Они маленькие, как и все остальное в ней.

Ее темные глаза сосредоточены на листке, как будто она видит его впервые. И вот так просто она улыбается.

Это медленный процесс, который накапливается с течением времени. Ее губы, похожие на бутон розы, поджимаются, а затем изгибаются в самой умопомрачительной улыбке, которую я когда-либо видел.

Ее нос дергается, и капельки слез прилипают к губам и подбородку, но она не перестает улыбаться, теребя лист.

Мною овладевает иррациональная мысль, которая обычно не приходила бы мне в голову ни при каких обстоятельствах. Я никогда не был иррациональным типом. Ни по какой причине.

И все же потребность подняться туда сильнее любого сильного побуждения, которое у меня когда-либо было. Я хочу спросить ее, почему она плачет и почему улыбается.

Я хочу спросить ее, как это возможно выглядеть как чёртов ангел, в которого я не верю, когда она одновременно плачет и улыбается.

Более того, я хочу быть причиной того, почему у нее такое выражение лица.

Призрачное счастье.

Как будто ни боль, ни радость не могли победить, поэтому они решили сосуществовать.

Но я не иду к ней.

Потому что, если я это сделаю, я испорчу идеальный образ перед собой. Тот, которому бесчисленное множество художников могли бы попытаться подражать, но им это никогда не удалось бы.

Произведение гребаного искусства.

— Себастьян!

Мой взгляд блуждает при звуке моего имени. Это Оуэн, и он свирепо смотрит, указывая на драку, так что я пойду и помогу ему разнять ее.

Именно тогда я понимаю, что полностью отключился от происходящего.

Странно.

Моя собственная потребность в насилии почти отсутствует. Это определенно не так сильно, как было несколько минут назад.

— Секундочку, — говорю я Оуэну и смотрю на холм.

Там ничего нет.

Ангела, которого я создал, больше нет.

Может быть, ее вообще не существовало.

Только она это сделала.