Парень занимался исследованиями и разработками в фармацевтической компании, поэтому скрытность была частью его должностной инструкции. Но в мой первый день я подписала соглашение о неразглашении на долбаных двенадцати страницах, я была менеджером, как и все на нашем этаже. Я имела право покупать акции компании по заниженной цене (опцион на акции). Мне нравилось получать мою зарплату. Мне нравились нули в конце моей зарплаты. Я бы вряд ли спустила в унитаз все эти бонусы, думаю, что никто на этом этаже не пошел бы на такое. Если бы мы это сделали, мы бы очень хорошо запомнили интерьер зала суда, продали бы почку, чтобы заплатить нашим адвокатам, потому что Уайлер подал бы на нас в суд, пока мы жили бы в коробке на улице.

Тем не менее мне пришлось сделать пару усилий, поработав с этим парнем.

Поэтому я остановилась у его двери и собиралась постучать, чтобы помахать ему на прощание, когда услышала, как он говорит:

— Мне насрать. Это в последний раз. Если ты снова подойдешь ко мне, то заставишь меня действовать, и мои действия тебе не понравятся. Ты меня понимаешь?

В его голосе не было радости, и слова определенно не были радостными, поэтому я не постучала. Я попятилась и направилась к лифтам, думая, что, возможно, мне не следует в дальнейшем прилагать усилия к Рэнди, чтобы завести нормальные рабочие отношения. Ничто из того, что делал Рэнди, не доказывало, что он был кем-то иным, чем тем, кем казался.

Придурком.

И по моему опыту, такие придурки никогда не стоили потраченного времени, даже (а может быть, и особенно) когда ты с ними работала.

Я с благодарностью оставила его позади и села в свою машину, счастливая, что еду домой. Домой — потрясающую квартиру, в которой имелся внутренний дворик с мебелью для патио, которой я наконец-то могла пользоваться. Дом, в котором меня ждал горячий парень, которого я начинала любить (ладно, в основном я уже любила), и после двух недель телефонных переговоров с ним, мы проведем вместе три потрясающих дня.

Таковы были мои блаженные мысли, когда зазвонил телефон.

Я бросила свой сотовый в сумочку на сиденье рядом со мной, но мой блютуз был в виниловом чехле на ручке переключения передач.

Я схватила его, вставила в ухо и нажала «Вперед».

— Вы дозвонились до Франчески Кончетти, — поприветствовала я.

— Фрэнки, amata. (amata — любимая (итал.), прим. Пер.)

Сэл.

— Привет, Сэл.

— Ты в порядке? — спросил он.

— Ага. А ты?

— Дела идут хорошо, — ответил он.

— Как Джина?

— У Джины не так уж хорошо.

Я почувствовала, как у меня напряглась шея.

Я знала, что не должна этого делать. Бен был прав, Сэл, вероятно, был социопатом. Но он все равно мне нравился.

Я могла бы легко обвинить его в смерти Винни, но он не выкручивал Винни руку, заставляя Винни работать на него. Но он не отказал Винни, когда тот решил присоединиться к его команде, в этом вопросе все зависело от Винни.

И когда Винни работал на Сэла, до и определенно после, Сэл и его жена Джина были добры ко мне. Если убрать часть о мафии, они были теми родителями, которых я хотела бы иметь.

Я бы никогда не сказала этого Винни-старшему и Терезе, потому что они бы сошли с ума и, вероятно, никогда больше бы со мной не разговаривали, но Сэл и Джина были очень похожи на них.

Сэл был немного более впечатляющим, более грубые острые края, покрытые налетом утонченности, которая приходит с деньгами и властью. Джина была более спокойная, чем Тереза, но она нашла способ делать то, что должна была делать итальянская женщина, мать и бабушка, а именно вмешиваться, добиваться своего, руководить и контролировать свою семью.

Сэл любил меня и заботился обо мне не только потому, что Винни умер, он просто считал это своим долгом. Заботиться обо мне. Искренне. То же самое и Джина.

Учитывая, что он был криминальным авторитетом, а она — его супругой, разумно было бы разойтись с ним после смерти Винни, оставить только рождественские открытки, в конце концов потеряв их адрес и прекратив даже это.

Но я была собой. Фрэнки.

И, по-видимому, даже когда должна была, то не смогла «сбежать».

Эта мысль заставила бы меня улыбнуться, но я не улыбнулась, потому что забеспокоилась о Джине.

— Что-то не так? — осторожно спросила я.

— Да, amata, что-то не так. Она очень любит свою Фрэнки. Она услышала, что Фрэнки переехала в Инди, но часто приезжает домой в Чикаго, а ей не звонит? Она давно не получала предложения встретиться за чашечкой кофе? Фрэнки не приходит и не садится за наш столик?

Дерьмо.

Я глубоко вздохнула и тихо поделилась:

— Сэл, милый, ты, наверное, знаешь, я встречаюсь с Бенни Бьянки.

— Знаю, cara, и рад за тебя. Хорошо для него. Самое время этому парню вытащить голову из задницы.

Я моргнула, глядя на дорогу.

Сэл продолжал.

— Но похоже он опять засунул голову в задницу. Он наконец-то заполучил тебя, и где ты сейчас? В Инди. Он в Чикаго. Аmata, что это такое?

— Мне нужно было найти работу в Инди, Сэл.

— Его пиццерия зарабатывает больше денег, чем «Тиффани», Франческа.

— Что это значит? — спросила я, притормаживая на светофоре.

Я услышала, как он раздраженно выдохнул, а затем объяснил, как будто я была немного тупой.

— Это значит, что ты не должна работать.

О. Вот что это значит.

— Я не отношусь к таким женщинам, Сэл.

— Бенни придется вытащить голову из задницы… снова… он бы поговорил с тобой и сделал тебя такой женщиной.

Я напомнила себе, что Сэл был боссом мафии — боссом мафии, который любил меня, но боссом мафии, который совершал множество довольно страшных вещей с людьми, которые выводили его из себя.

Поэтому я не стала проявлять свое раздражение, когда сказала:

— Люблю тебя, Сэл. Ты это знаешь. Не пытаюсь тебя обидеть, но пятидесятые давно уже прошли.

— Я отдаю тебе должное, Фрэнки, не поверю, что ты не могла найти работу в Чикаго?

— Это не работа, Сэл, это карьера. И подобным образом сделать нельзя, иначе обнаружишь, что твоя карьера очень быстро оборвется, — сообщила я ему, когда загорелся зеленый свет, и я нажала на газ.

Он помолчал, когда я переключилась на вторую, затем на третью и двинулась к следующему светофору, надеясь, что свет останется зеленым.

Наконец, Сэл заговорил.

— Бенни и ты, это означает не очень хорошие вещи для моей Джины?

Я понимала, что он имел в виду. Он знал, что Бен ненавидит его. Бен, возможно, и не испытывал отвращения к Джине, но Джина шла в комплекте с Сэлом, так что он не имел с ней ничего общего. Мои отношения с Бенни — Бенни, который, возможно, и не требовал, чтобы я убиралась у него дома, пока он готовит пиццу, но все равно был настоящим мужчиной, не говоря уже об итало-американском мужчине, он вполне мог, в дальнейшем, потребовать, чтобы я не имела ничего общего ни с одним из них.

Сэл спрашивал о Джине.

Но Сэл любил меня, так что Сэл тоже спрашивал и за себя.

Я подумала, что это было мило, и именно поэтому они не выпадали из моего рождественского списка в течение восьми лет.

— Мы еще толком не разобрались с этим, — сказала я Сэлу.

— Понимаю, — пробормотал Сэл.

— Хотя, могу сказать, снова буду за вашим столиком, но уверена, вы не удивитесь, узнав, что Бенни не будет со мной. Ты знаешь, что вы с Джиной значите для меня очень много. Но поскольку между мной и Беном расстояние, когда у нас есть время вместе, все сводится к тому, чтобы потратить это время, чтобы быть вместе. Значит, что я посвящаю время только ему. Но в следующий раз, когда приеду, обязательно уделю время тебе и Джине.

Я приблизилась к своему повороту и включила поворотник, когда Сэл ответил:

— Джина была бы счастлива, amata.

Его голос сообщил мне, что Сэл был бы тоже счастлив.

Плюс еще пять лет в моем рождественском списке.

По крайней мере.

— Ладно, Сэл. Передай Джине от меня «привет», и я скучаю по ней.