Лицо Бена смягчилось, пока я говорила, и он пробормотал, сжимая мою задницу:

— Все, что хочешь, детка. — Затем он отошел, заявив: — Завтра мы пойдем в супермаркет.

— Я согласна, — сказала я запеканке.

Это было после того, как я провела весь день в постели с Бенни.

Неправда. Он встал и приготовил нам сэндвичи, пока я дремала, поскольку за руль я села в шесть утра и рванула на всех парах в Чикаго, а по прибытии основательно и энергично трахнулась с Бенни Бьянки. Он вернулся в свою спальню с двумя сэндвичами с салями, индейкой и проволоне, политыми майонезом и дижонской горчицей.

Он также принес три пакетика чипсов.

Бенни и его чипсы.

Мне это нравилось.

Теперь мы выбрались из постели. Настало время ужина. Бен договорился о замене в ресторане, так что это время было нашим.

И я готовила.

Я перестала натирать сыр чеддер в миску и открыла баночку с «Принглз». Затем чипсы вытряхнула из банки в сыр.

— «Принглз»? — спросил Бен, и я повернула шею, он развалился в одних джинсах за кухонным столом, с пивом в руке, не сводя с меня глаз.

Бенни Бьянки, хозяин дома, наблюдает, как его женщина готовит.

Почему это было так горячо?

— «Принглз», — ответила я, затем повернулась обратно и схватила металлическую ложку, помешивая. — У нас будет не запеканка с тунцом. У нас будет сырная, хрустящая запеканка из тунца с прингловой начинкой а-ля Фрэнки.

— Если бы я знал о хрустящем верхе, не стал бы ворчать.

Я оглянулась через плечо, взглянув, не издевается ли он надо мной, ухмыльнулась ему, когда заметила, что говорил он вполне серьезно.

Мужчина, который оценил запеканку из тунца с хрустящими чипсами.

Мне это понравилось.

Безумие в этом было то, что я думала о запеканке из тунца, а это означало, что я официально вошла в зону женской влюбленности, зону, которая сводила женщин с ума.

Поскольку я уже была слегка сумасшедшей, это было опасное для меня место.

Словно прочитав мои мысли, что я сумасшедшая, Бен сказал:

— Три недели.

Сначала я не поняла, поэтому оглянулась и спросила:

— Что?

— Ответ на твое «не знаю».

Вот тогда-то я и поняла.

Я перестала размазывать «Принглз» с сыром и, взяв ложку в руку, повернулась к Бенни и спросила:

— Мы можем поговорить об этом, когда поставлю запеканку в духовку?

— Ты понимаешь, что я влюблен в тебя? — вдруг спросил он в ответ.

Я подумала о четырех оргазмах, которые у меня были за сегодня, и медленно ответила:

— Э-э… да.

— Хорошо, что ты это понимаешь. Ты понимаешь, что ты мне нравишься?

Мое дыхание стало прерывистым.

Но мне удалось выдавить:

— Да, Бенни.

— Хорошо. Поэтому ты должна поделится со мной тем, что поняла тогда о себе, что было важно для тебя. Ты расскажешь мне и, чтобы это ни было, для меня это тоже будет важным. Я дал тебе время. Я могу дать тебе еще десять минут, детка, о чем я прошу, так это о том, не вынуждай меня вытягивать из тебя свое открытие клещами.

Он хотел сказать, когда я взбесилась, мы потеряли тогда то, чем наслаждались за несколько часов до моей истерики и даже будучи не вместе за недели до этого. У меня не было причин объясняться перед ним в своем дерьмовом поступке, который разлучил нас на несколько месяцев. Тогда я случайно поняла часть этой причины. И ему нужно было сказать эту причину, чтобы он имел хоть какую-то надежду, что я пытаюсь разобраться в дерьме, засевшем во мне, что больше так не поступлю.

Я заставила его долго ждать.

Ему это надоело.

Выслушав его, я выпалила причем молниеносно, одной фразой:

— Никому никогда не было дела до того, где я была и чем занималась в юности.

— Ты сказала, я понял, что почти это уже знал, — ответил Бен.

Я набрала в грудь воздуха и повернулась обратно к «Принглз».

Смущенно произнесла:

— Такова была моя жизнь. Я никогда не задумывалась об этом, пока ты мне не сказал по телефону, что беспокоишься обо мне.

— Хорошо, — заявил он, когда я замолчала. — Итак, и что из этого следует, cara?

— Из этого следует, что поскольку у меня никогда этого не было, следовательно, у меня нет определенной подготовки, чтобы воспринимать заботу другого человека и многое другое, как вполне нормальную вещь. Я не совсем хороша в этом.

— Хороша в чем?

— Во всем, — прошептала я в миску, затем увидела, что вода в кастрюле с лапшой вот-вот закипит, поэтому подошла к плите и убавила огонь.

На обратном пути столкнулась с Бенни.

Его руки легли мне на бедра, я запрокинула голову, глядя на него.

— Ты же знаешь, что это чушь собачья, верно? — тихо спросил он.

— Мозгами, может быть. Но сумасшедшая Фрэнки, которой я, так уж случилось, являюсь, не знает.

— Давай, вернемся немного назад, — заявил он. — Ты встретила мужчину, в которого влюбилась, переспала с ним и находилась рядом с ним, когда он решил связать себя с мафией.

Я сжала губы.

Бенни продолжил.

— Однако, несмотря на то, что твой муж был в мафии, ты продолжала жить своей честной жизнью, несмотря на то, что находилась рядом с ним.

Я разжала губы, чтобы напомнить ему:

— Я уже призналась тебе, что отказалась от Винни, хотела его бросить.

— И это разве плохо? — вернул он.

— Нам обязательно снова затрагивать эту тему?

— Я не знаю, но можем нам обязательно? — Он сделал ударение на «нам».

— Она сбежала, — заявила я, и брови Бена сошлись вместе.

— Не понял, повтори.

— Ма. Она сбежала, — сказал я ему. — Неоднократно. От папы. От других мужей. Бойфрендов. Каждый раз по-разному, но это длилось долго, очень долго, когда она бросала своих детей.

— Продолжай, — убедительно произнес он.

— То же самое и с папой. Женщины приходили, женщины уходили.

— И?

— Никаких связей. Никаких корней. Ничто не останавливает.

— Я пытаюсь поймать суть, милая, но не улавливаю.

— Этому я научилась. Вот так меня воспитывали. Этот путь я знаю.

— Черт, — прошептал он, наконец, поняв мои слова.

— Ага, — ответила я.

Он произнес:

— Так вот почему ты надирала задницу, столько времени пытаясь отговорить Винни, не в состоянии решиться и бросить его.

— Я не хотела быть похожими на них.

— И ты думаешь, что сделаешь то же самое со мной?

Я покачала головой, сказав:

— Не знаю. Возможно.

— Тебе нужно все как следует обдумать, милая.

Я не понимала, что он имел в виду, поэтому спросила:

— Что обдумать?

— Во-первых, твои предки, они были дерьмовыми родителями. Я знаю, что они твои родители, детка, но факты говорят, что как люди они дерьмовые.

— Бен… — начала я, но он не закончил, поэтому продолжил.

— Ты разговаривала со своей матерью или отцом с тех пор, как ты выписалась из больницы?

— Ну, мама звонила, чтобы пригласить меня на свою свадьбу.

Его губы сжались, но он все же сумел произнести:

— Классика, как на нее это похоже.

— Она просто такая, — сообщила я ему.

— Да, и, черт возьми, суть заключалась в том, что у тебя не было выбора тогда, кроме как принять их поведение. Ты можешь выбросить этот шаблон или использовать его, какая она есть. Если бы она была моей матерью, я бы давно ей помахал рукой на прощанье, бл*дь. Что это говорит о тебе, Фрэнки?

Его слова проникли глубоко, и я совершенно затихла.

Бен, смотря на меня и держа за руки, увидел мое состояние.

Вот почему он сказал:

— Точно.

— О Боже мой, — прошептала я, что-то затрепетало в моей груди.

— Именно, — повторил он. — Нат как только облажается в очередной раз, тут же бежит к тебе. Твоя мать поймала очередного богатого, бл*дь, парня, приглашает тебя на свадьбу. Что слышно об Энцо-младшим?

— Он звонит. Нечасто, но регулярно, — тихо ответила я.

Бенни коротко кивнул один раз.

— Да, выливает на тебя свое дерьмо. Его жизнь — чертовый бардак, но ты не говоришь, чтобы он сам разобрался в своем дерьме. Ты не говоришь своей матери, что она испортила тебе детство, и ты не хочешь смотреть, как она выходит замуж за очередного придурка, чтобы потом разбить ему сердце. Ты не делаешь ничего из этого дерьма, потому что ты Фрэнки. Ты всех готова поддержать, впитывая их дерьмо в себя.